Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Хотя вскоре порядок был некоторым образом восстановлен, но недоставало еще торжественного освящения Москвы Верой. На третий день по вступлении наших все было приискано и приготовлено для совершения литургии и благодарственного молебствия. По неимению серебряных сосудов, похищенных и вывезенных Французами, кто-то представил сохраненные им древние стеклянные. Одна только большая церковь в Страстном монастыре нашлась удобной к совершению литургии. Неприятели, исполняя просьбу остававшихся в монастыре престарелых монахинь, не осквернили в нем храма Божия. На всех уцелевших колокольнях явились звонари, церковники, посадские мальчики и мещане, ожидая условленной повестки. Прежде 9 часов ударил большой колокол Страстного монастыря, и вдруг по всему обгорелому пожарищу Москвы раздался благовест, которым она искони тешилась и славилась. Не было никого, чье сердце не вздрогнуло бы, на чьих глазах не навернулись бы слезы. На другой день рассказывали, что посадские Москвичи, заслыша примолклый в черные дни благовест, выбегали на улицу, крестились и взывали: «Слава Богу! опять очнулась Москва!» Двор Страстного монастыря, переходы, паперть и церковь были наполнены богомольцами. Все тогдашнее народонаселение столицы Всероссийских Царей вмещалось в это необширное здание. Со времен победы Пожарского и всенародного избрания Царя Михаила Феодоровича не было отправлено в Москве обедни, петой с таким умилением, слушанной с таким благочестием. Когда, по окончании литургии, начался молебен и клир возгласил: «Царю Небесный, Утешитель Душе истинный», – все наполнявшие монастырь, начальники, солдаты, народ, Русские и иностранцы, православные и разноверцы, даже Башкиры и Калмыки, пали на колени. Хор рыданий смешался с священным пением, пушечной пальбой и всеместным трезвоном колоколов. Сердца всех присутствовавших торжественно возносились к Источнику общего спасения, общей радости, к Тому, чьим милосердием к православной России исторгся из плена первопрестольный град Царей, уцелела в пламени святыня и воссияла из пепла Русская слава!

До нашествия Наполеона считалось в Москве монастырей, соборов, церквей, казенных строений, частных домов и фабрик 9257. Из них сгорело 6496[452]; все прочие более или менее разграблены. Потери, понесенные частными людьми, от пожара, грабежа и вообще от нашествия неприятельского, в Москве и уездах Московской губернии, простирались по представленным объявлениям на следующие суммы:

Следственно, потеря частных людей в столице и уездах превышала 271 миллион рублей. Сии сведения взяты из Московской Казенной Палаты. По делам Комитета Министров показано разорение в 278 969 289 рублей 69 копеек, а по делам Государственного Казначейства в 280 009 507 рублей 70,5 копейки, и в заключение помещено следующее примечание: «Ведомость о разорении составлена на показаниях жителей, которые собраны городничими и земскими судами, и как многие объясняли потерю без цены, по Московскому же уезду от некоторых и сведений не отобрано за отлучкою, а по Рузскому уезду от помещичьих крестьян объявления поданы без цены, равно и по Дмитровскому уезду разорение числом суммы не объяснено, то общего по губернии заключения о разорении сделать невозможно». К сему исчислению должно присовокупить огромные, но неизвестно до какого количества простиравшиеся убытки в зданиях и движимости, понесенные в Москве и Московской губернии дворцовыми, духовными, военными и другими казенными и общественными ведомствами. Неизмеримо было поле разорения, но тем славнее было восстать Москве из пепла и углей. Сгоревшие здания воздвиглись снова, промышленность развилась, храмы освятились и украсились; возрожденная Столица еще более возвысилась в глазах света. Не нашел в ней Наполеон рабов и изменников; не встретили его в ней униженными приветствиями. Из развалин ее и с окрестных полей слышал он только громовой отзыв брани и мести. Москва пала, как жертва за искупление свободы полусвета. Ее пламя, подобно заре, предвестнице ясного дня, осветило стенавший в цепях Запад и знаменам Александра озарило путь к победам и спасению Европы.

Движение воюющих армий с старой калужской дороги на новую

Письмо Маршала Бертье Князю Кутузову. – Ответ. – Прибытие Наполеона на новую Калужскую дорогу. – Распоряжение его насчет новой операционной линии. – Князь Кутузов узнает о появлении неприятелей на новой Калужской дороге. – Движение Дохтурова к Аристову. – Донесение его о прибытии Наполеона в Боровск. – Распоряжения Князя Кутузова. – Армия выступает из Тарутина. – Письмо Князя Кутузова к Г-же Нарышкиной. – Тарутинский памятник. – Числительная сила Русской армии.

Мы оставили Наполеона на старой Калужской дороге, в Троицком, между тем как армия его поворачивала оттуда вправо, к Фоминскому, на новую Калужскую дорогу. Желая скрыть от Князя Кутузова сие движение, особенно выход свой из Москвы, Наполеон вздумал войти с ним в переговоры. Он приказал Бертье отправить к Князю Кутузову следующее письмо, умышленно выставив на нем, будто оно писано из Москвы: «Генерал Лористон имел поручение предложить Вашей Светлости о принятии мер, чтобы войне дать ход, сообразный с установленными правилами, и избавить край от всех бедствий, кроме тех, какие неизбежны в военное время. В самом деле, опустошение собственной земли столь же вредно для самой России, сколь прискорбно Императору Наполеону. Ваша Светлость легко постигнете, как важно для меня узнать окончательное решение вашего Правительства по сему предмету».

Ответ Князя Кутузова: «Полковник Бертеми, принятый лично мною, вручил мне ваше письмо, содержание коего уже представлено Государю и, как без сомнения вам известно, отправлено с Князем Волконским. Однако, по дальности расстояния и дурным дорогам в настоящее время года, нельзя еще было получить ответа. И так мне остается только сослаться на сказанное мною Генералу Лористону, относительно сего дела. Здесь позвольте повторить истину, которую, конечно, вы сами уважите: ту, что хотя я и желал бы, но очень трудно удержать народ, раздраженный всем, совершающимся в его глазах, народ, уже 200 лет не знавший войны внутри Государства, готовый жертвовать собою за Отечество и неспособный различать, что именно принято или воспрещается в войнах обыкновенных. Относительно же армий, мне вверенных, надеюсь, что в образе действия их все признают правила, отличающие народ храбрый, доблестный, великодушный. Я никогда не знал иных правил в моей долговременной военной службе и надеюсь, что неприятели, с которыми я сражался, всегда в этом отношении отдавали мне справедливость».