Ты меня не забывай - Даниэла Стил

Лимузин остановился у тротуара, и Изабелла бросила последний взгляд на прохожих на улице. Ей нравилось то, что носили женщины в этом году. Одежда стала более сексуальной и женственной. Она напоминала ей модели, когда-то сделанные ее дедом. Вид современных нарядов доставлял ей удовольствие. Сама она вышла из машины в шерстяном платье цвета слоновой кости, искусно задрапированном в каскад мельчайших, безукоризненно выполненных складок. Три длинные нити крупного жемчуга обрамляли ее шею и скрывались в глубине мягко задрапированного выреза. На руке она держала короткий норковый жакет шоколадного цвета, заказанный в Париже у скорняка, когда-то работавшего у Пареля. Но она слишком торопилась, чтобы надевать его. Ей хотелось обсудить с Амадео некоторые возникшие у нее в последний момент идеи насчет американской коллекции перед встречей с подругой на ленче. Она взглянула на золотые часы на запястье: по циферблату загадочно плавали сапфир и бриллиант, показывая точное время только посвященным. Было двадцать две минуты одиннадцатого.

– Спасибо, Энцо. Я выйду без пяти двенадцать.

Держа дверцу одной рукой, шофер прикоснулся к фуражке другой и улыбнулся. Теперь работать на нее стало очень легко, и ему нравились частые поездки на машине с маленьким мальчиком. Это напоминало ему о собственных внуках, семеро из которых жили в Болонье, а пятеро – в Венеции. Иногда он навещал их. Но его домом был Рим. Так же как для Изабеллы, несмотря на то что ее мать была француженкой и она целый год прожила в Штатах. Рим был частью ее самой: она здесь родилась, живет и, наверное, умрет. Она, как и все итальянцы, знала, что римляне не могут жить ни в каком другом месте. Решительно шагая по тротуару к старинному зданию с тяжелой черной дверью, она, как всегда, бросила взгляд вдоль улицы, чтобы узнать наверняка, здесь ли Амадео, припаркован ли у тротуара его длинный серебристый «Феррари», который она называла серебристой торпедой. Никто, кроме Амадео, не прикасался к автомобилю. Все подтрунивали над ним из-за этого, и больше всех Изабелла. Он возился с ним, как маленький мальчик с игрушкой, и ни с кем не хотел делиться. Он сам водил, парковал, ухаживал и играл с машиной, только сам. Даже швейцар, работавший там уже сорок два года, никогда не дотрагивался до нее. Изабелла улыбнулась про себя, подходя к внушительной черной двери. Временами Амадео вел себя как мальчишка; за это она еще больше любила его.

– Добрый день, синьора Изабелла. – Только Чиано, похожий на дедушку швейцар в черной с серым ливрее, называл ее так.

– Привет, Чиано. Как жизнь? – Изабелла широко улыбнулась ему, блеснув столь же красивыми, как и ее жемчуга, зубами. – Все в порядке?

– Все прекрасно, синьора, – ответил он мелодичным густым баритоном, с поклоном распахивая перед ней тяжелую дверь.

Дверь беззвучно закрылась, она мгновение постояла в вестибюле, оглядываясь. Это был ее дом так же, как вилла на Виа Аппиа Антика. Идеальные полы из розового мрамора, серый бархат и розовые шелка, хрустальная люстра, привезенная из Дома моды Парели в Париже после долгих переговоров с американским владельцем. Ее изготовили в Вене по заказу деда, и она была практически бесценной. Пологая мраморная лестница вела к основному салону наверху. На третьем и четвертом этажах располагались офисы, отделанные в тех же серо-розовых тонах цвета пепла и лепестков роз. Это сочетание радовало глаз так же, как и тщательно подобранные картины, старинные зеркала, элегантные светильники, маленькие кресла-диваны на двоих в стиле Людовика XVI, расставленные в нишах, где заказчицы могли отдохнуть и поболтать. Повсюду сновали девушки в серых форменных платьицах, чуть слышно шурша накрахмаленными белыми передниками, разнося чай и бутерброды в отдельные кабинеты наверху, где клиентки с трудом выдерживали утомительные примерки, поражаясь терпению манекенщиц во время демонстрации моделей. Изабелла задержалась на мгновение, оглядывая свои владения.

Она вошла в частный лифт, нажала кнопку четвертого этажа, прокручивая в голове планы на утро. Ей оставалось сделать совсем немного; к собственному удовлетворению, она уладила большинство текущих дел еще вчера. Предстояло проработать детали моделей с Габриэлой, главным модельером, и обсудить административные вопросы с Бернардо и Амадео. Сегодняшняя работа займет совсем немного времени. Двери бесшумно раскрылись, открывая взору длинный холл, застланный серым ковром. Все в Доме моды Сан Грегорио было продумано до мелочей и не должно было бросаться в глаза. Но только не Изабелла. Она всегда была яркой, великолепной и заметной. Она была женщиной, которую замечали и хотели видеть, женщиной, с которой можно было появиться в свете. Но Дом Сан Грегорио служил фоном для демонстрации красоты, он не должен был затмевать того, что они хотели показать. Несмотря на прелесть здания семнадцатого века, когда-то принадлежавшего принцу, изделия Сан Грегорио были слишком великолепны, чтобы их могло превзойти что-либо или кто-либо. Изабелла создавала идеальное сочетание замечательных моделей, необычного дизайна и бесподобных тканей для женщин, умевших преподнести их наряды. Она знала, что где-то в Штатах, в Париже или в Милане женщины, носившие их готовую одежду, вовсе не походили на дам, приходивших в этот особняк. Здесь появлялись графини, принцессы, актрисы, известные писательницы, звезды телевидения, знаменитые и благородные дамы, которые могли убить или умереть из-за моделей от Сан Грегорио. Многие из них были импозантными, чувственными, великолепными, как и сама хозяйка салона.

Изабелла молча прошла к двойным дверям в конце длинного холла, нажала на отполированную до зеркального блеска латунную ручку и возникла, как видение, перед столом секретарши.

– Синьора! – удивленно воскликнула девушка, увидев ее. Никто никогда не знал точно, когда она появится и что взбредет ей в голову. Но сегодня Изабелла только кивнула, улыбнулась и сразу же прошла к кабинету Амадео. Она знала, что он там, так как видела его машину. К тому же, в отличие от нее, он редко заходил на другие этажи. Амадео и Бернардо в основном сидели в своих кабинетах наверху, только Изабелла тихонько заглядывала повсюду, бродила по этажам, неожиданно появлялась в комнатах манекенщиц, в коридорах возле частных примерочных, в главном салоне с длинным подиумом, обтянутым серым шелком, который приходилось очень часто заменять, что было источником постоянного раздражения Бернардо. Именно он следил за всеми денежными делами в Доме моды. Будучи президентом и главным финансистом, Амадео планировал бюджет, а Бернардо приходилось справляться с ним, следя, чтобы ткани и бисер, перья и изумительные маленькие украшения вписывались в установленные Амадео лимиты. И они всегда укладывались в смету, Дом моды многие годы существовал прилично, а иногда и просто великолепно. Благодаря капиталовложениям Амадео и умелому обращению с финансами Бернардо они процветали. А производя гениальные модели Изабеллы, они не только процветали, но и преуспевали. Но именно Бернардо связывал воедино мир дизайна и финансов. Он размышлял, взвешивал, продумывал, планировал, подсчитывал, во что им обойдется подготовка коллекции и стоит ли игра свеч. И до сих пор он никогда не ошибался. У него имелось чутье и гениальность, и Изабелла представляла его матадором, гордым, напористым, решительным, размахивающим красным атласом перед мордой быка и всегда побеждающим. Ей нравился стиль его работы, и она любила его. Но не так, как Бернардо любил ее. Он же любил ее всегда, всю жизнь, с тех пор, как впервые встретил.

Бернардо и Амадео дружили много лет и работали вместе в Доме моды Сан Грегорио еще до того, как появилась Изабелла. Именно Бернардо нашел ее в крошечном ателье в Риме. И это он настоял, чтобы Амадео зашел посмотреть ее работу, встретился, поговорил, и, возможно, даже убедил ее перейти работать к ним. Она уже тогда была выдающейся, поразительно красивой и невероятно молодой. В двадцать два она была гением дизайна. Когда они приехали в ее студию, она встретила их в красной шелковой блузке с белой льняной юбкой и маленьких золотых босоножках. Девушка выглядела как бриллиант, вставленный в любовно выбранную оправу. Стояла убийственная жара, показавшаяся еще более обжигающей, когда Изабелла впервые посмотрела в глаза Амадео. В тот момент Бернардо осознал, насколько она дорога ему, но было слишком поздно. Амадео и Изабелла сразу же влюбились друг в друга, а Бернардо так ни разу и не заговорил о своих чувствах. Никогда. И он ни за что не предал бы друга, который слишком много значил для него; многие годы он был для него как брат. Таких людей, как Амадео, не предают. Его все любили, многие мечтали походить на него, и никто не мог причинить ему боль или предать. И Бернардо не сделал этого. К тому же он знал, что ему будет очень больно услышать, что она не любит его, потому что безумно любит Амадео. Он стал главной страстью в ее жизни. Амадео действительно значил для нее больше, чем работа, что для Изабеллы было из ряда вон выходящим. Бернардо не мог соперничать с этим. Поэтому он сохранил свою тайную любовь и все силы вкладывал в работу, стараясь делать ее как можно лучше. Он научился любить ее по-другому, любить их обоих с присущими только ему страстью и чистотой. Это вызывало огромную напряженность между ним и Изабеллой, но так было лучше. Результаты их стычек и гневных перепалок всегда оказывались великолепными: экстравагантные красивые женщины шагали по подиуму… иногда прямо в объятия Бернардо. Он имел на это полное право, он имел право на нечто большее, чем его работа и любовь к Амадео и Изабелле. Он горел собственным, неповторимым, ярким огнем, что притягивало к нему женщин, как мотыльков на пламя свечи. Сам Бернардо ни о чем не задумывался, подобное существование стало частью его, так же как безошибочное ощущение стиля или уважение к тем двоим, на которых он работал, превратившихся в определенном смысле в единое целое. Он понимал, кем стали друг для друга Амадео и Изабелла, и точно знал, что такого бы не произошло, если бы на месте Амадео оказался он. Они бы всегда остались двумя личностями – и в любви, и в войне. Если бы она когда-нибудь узнала о его чувствах, их встреча походила бы на столкновение созвездий, взрыв, рассыпающийся дождем комет на небесах их вселенной. У Изабеллы с Амадео все было по-другому. Их союз был мягким, нежным, прочным. Их души слились воедино. Глядя на Амадео, Изабелла растворялась в его глазах и летала, широко расправив крылья. Амадео и Изабелла напоминали двух орлов, парящих в принадлежащем только им небе, в полной гармонии слившись воедино. Это даже уже не возмущало Бернардо. Невозможно было обижаться на пару, подобную этой. На них было приятно смотреть. И теперь его вполне устраивали напряженные деловые отношения с дамой, которую он любил издали. У него была своя жизнь. А с ними его связывало нечто особенное. И так будет всегда. Они стали неразрушимой, неразделимой троицей. Ничто никогда не нарушит их тройственный союз. Все трое знали это.