Пустые комнаты - Алекс Палвин

Коржик лежал тут же, таращась на меня пустыми глазами с разъехавшимися зрачками.

Выпрямившись, я вдруг подумал, что шум, который производил Гилберт, был самой естественной вещью на свете, словно тиканье часов или гудение кухонных приборов. И теперь, когда он прекратился, я почувствовал, как необъяснимый страх сдавливает живот.

Назвать пса Гилбертом было идеей Вивиан, я даже помнил в честь кого – нет, не портретиста Стюарта, а писателя Честертона, чей роман «Человек, который был Четвергом» она в тот момент читала. Почему бы и нет? По большому счету мне было все равно, назови Вивиан щенка хоть Антон Шандор ЛаВей.

Дом был слишком пустым, слишком молчаливым.

Тогда я распахнул стеклянную дверь и вышел на задний двор. Ночью прошел первый снег. Шезлонги и кусты можжевельника придавили белые шапки. Слева из снега торчали остатки цветника Вивиан: что-то высохло, что-то продержалось дольше и погибло от холодов, а что-то – от моей руки.

– Гилли!

Пес не выбежал мне навстречу, рыча и пытаясь повалить на землю.

Оглянувшись на дверь, ведущую в тепло, я запахнул халат из шелка и кашемира и спустился по ступеням в пухляк. Во мне шевельнулось узнавание, когда снег коснулся подошв ног. Без всякой на то причины мысль, что я найду пса, надо только пересечь сорок ярдов целинного снега, заставила мое сердце учащенно забиться.

Через двадцать ярдов я проехался пяткой по еще не успевшей промерзнуть куче. Она была замаскирована снегом, а значит, сделана засветло. Если бы Гилберт участвовал в соревновании Самая Большая Говешка, то стал бы призером. Я снова оглянулся и заметил теплый проблеск «Стога сена на закате» – одну из трех репродукций из знаменитой серии Моне, которые я держал. На самом деле изображенная на полотне конструкция была зернохранилищем из пшеничных колосьев с конической соломенной крышей, защищавшей зерно от дождя и грызунов.

Возюкая пяткой, я решил угостить Гилберта крепким пинком, как только найду.

Я почти добрался до деревьев, когда увидел кровь – всего несколько капель, но их хватило, чтобы мой желудок заледенел, будто туда всыпали ведерко колотого льда. Знаю, мне следовало вернуться за ружьем, но когда неизбежное рядом, хочется, чтобы оно стукнуло тебя как можно скорее. Не обращая внимания на ветки, цепляющиеся за халат, я пер, как заводной, пока не нашел его.

2

Первые несколько мгновений я видел картину Джексона Поллока «Глубина», кровь превратилась в мазки желтого.

Гилберт заскулил и попытался отползти, таща за собой налипшие на него иголки.

Меня бросило в жар, ощущать что-то на горле стало невыносимо. Очертания деревьев то наплывали, делаясь четкими до рези, то размывались. Я стукнул себя кулаком по лицу и часто заморгал. Вокруг были следы: полные оттиски подошв ботинок четырнадцатого размера, присыпанные снегом, но все равно безошибочно различимые. Они огибали Гилберта против часовой стрелки, тянулись мимо куста и терялись среди деревьев. На ветку куста брошено что-то вроде полотенца, набравшегося краски. Я отстраненно подумал, что с собой у него, вероятно, был арсенал средневекового инквизитора. Или рабочий комплект маньяка-убийцы. Впрочем, достаточно одного шкуросъемного ножа.

В висках стучало. Как и тогда, когда пухляк коснулся моих ног, при виде Гилберта во мне шевельнулось узнавание. Я вспомнил своего первого освежеванного оленя, четырнадцать лет назад. Это был крупный самец, я не стал подвешивать его, поскольку уже темнело, а я не хотел возиться с автомобильной лебедкой. Сделал все на куске брезента, закончил уже в свете фонаря. Олени созданы для боли. Другое дело домашние питомцы. Я мог пнуть Гилберта, но я бы никогда…

– Гилли, все будет хорошо. Ты поправишься, вот увидишь.

Постепенно он затих. Я представил, как поднимаю его на руки и везу в ветклинику, причиняя ему еще бо́льшие муки. Надо выбрать между страданием и избавлением.

Его зрачки были расширены от непроходящей боли; они все решили за меня.

Давай, Дэнни. Один хороший глоток, вернее, удар. Будешь послушным парнем или бунтарем? Учти, бунтари доживают до финала и им достаются все женщины.

Долго искать камень не пришлось. Я оборвал мучения Гилберта, после чего отвернулся, сделал два шага, и меня вывернуло.

3

Я вернулся в дом в распахнутом халате, шлепая босой ступней по каменному полу. Должно быть, где-то потерял правый тапок.

На журнальном столике в гостиной лежал белый конверт. Я таращился на конверт. Был он там полчаса назад? А что бы сделали вы, узнай, что кто-то вторгся на вашу частную собственность, надругался над вашей собакой, ходил по вашему дому? И это не Санта-Клаус, Мария, Иосиф и рождественский ослик. Даже не ваш арт-агент.

Ярость была подобна вспышке. Я обрадовался ярости, моему давнему другу, и бросился за ружьем, которое хранил в заряженном виде и не под замком. Схватив ружье, я бегал по дому – в халате, трусах и в одном тапке, – переполненный решительности вышибить ублюдку мозги. Но вскоре начал задыхаться – отчасти из-за похмелья, но еще и потому, что был не в форме. Ярость уступила место страху, а страх – опустошению.

Я потащился обратно в гостиную и вскрыл конверт. Внутри была открытка, изображающая пса в красных оленьих рогах, который сидит в стеклянном шаре со снегом и желает всем счастливого Рождества.

Трясущимися руками я развернул открытку. Буквы заполняли страницу сверху донизу, не мельча, но и не превращаясь в каракули. Почерк был аккуратным, как выложенные в ряд вальдшнепы, получившие частичный заряд дроби, «y» и «p» – их цепкие клювы. Кто бы это ни написал, он был методичен, но замкнут; из тех, кто тихо занимается своим делом и достигает в этом определенного мастерства.

«Дэниел, к тому моменту как ты будешь читать это, Гилберт должен быть уже мертв. Другой на твоем месте продлил бы его мучения. Но не ты. Ты видел его зрачки и отыщешь камень потяжелее. Как охотнику, тебе наверняка известна биологическая система хищник – жертва. Впрочем, неосторожный или потерявший бдительность охотник тоже может стать добычей. Приезжай по указанному адресу. Оставь машину на Главной улице, разбей палатку недалеко от особняка. Я найду тебя, когда все будет готово. Ах да, не советую обращаться в полицию или рассказывать кому-нибудь о письме. Иначе всем станет известно, что два года назад ты сбил человека и уехал с места аварии. Дэниел, я рассчитываю на твое понимание».

Из конверта на стол выпали фотографии брата, матери и Вивиан.

* * *

Поднявшись в спальню, я достал из