Гончаров и его подзащитная - Михаил Петров

— Тогда понятно. Скорее всего, они ее и прижучили. Прямо на разобранном диване кислород перекрыли, мерзавки. И то сказать, обидно… Ты их с недельку тому назад не видел? Может, на лестнице случайно встретил?

— Да нет, они уже больше года как перестали к ней ходить. Надоело попусту время терять, они и отступились.

— Не уверен. Кто может смириться с тем, что у тебя из-под носа квартиру уводят? Нет, Валерик, что-то тут не так. Боюсь, не обошлось здесь без ее родственничков.

— Может быть, и так, но только я вот о чем подумал: зачем ее племянницам понадобилась эта однокомнатная хрущоба? Сами они не бедствуют, имеют какое-то частное предприятие, разъезжают в «фольксвагене» и вполне довольны жизнью. Зачем им убивать полуживую старуху? Не вижу в этом никакого смысла.

— На первый взгляд многие убийства лишены смысла, а тут налицо, по крайней мере, две причины. Во-первых, они могли мстить тетке за ее дурацкое упрямство, а во-вторых, мы же не знаем наверняка, оставалась ли квартира неприватизирована. Что же касается их материального благополучия, то хорошо ведь известно: чем больше имеем — тем больше хочется.

— Да тебе-то что до них? Не наши это проблемы и не нам их решать. Давай лучше выпьем за рабу Божью Антоновну.

За рабу Божью Антоновну мы пили вплоть до прихода участкового. Желая нас удивить, он предложил проследовать за ним туда, где уже суетились криминалисты, медики, следователь и прочие санитары.

Выступая в роли понятых, мы расписались во всевозможных протоколах и за неимением оснований к задержанию были с миром отпущены. Однако веселиться и продолжать пить водку с селедкой желание пропало начисто. В седьмом часу вечера, неудовлетворенный и сердитый, я вернулся домой.

Убийство Валеркиной соседки не давало мне покоя весь вечер. Оно могло показаться совершенно ординарным, если бы не одно обстоятельство: никаких видимых мотивов в нем не усматривалось. Непременно в понедельник вечером позвоню Ефремову и расспрошу, как развиваются события. Может быть, что-то и прояснится.

В понедельник, ближе к вечеру, он позвонил сам. Едва поздоровавшись, заговорил срывающимся от волнения голосом:

— Костя, ты не представляешь… Нет, только подумай. Ну и дела творятся в нашем датском королевстве. Я как узнал, так чуть не уписался. Ей-богу, в голову бы не пришло…

— Кукольник, — жестко прервал я его сумбурный поток, — заткнись и выпей воды. Только потом я буду тебя слушать, в противном же случае беседуй с унитазом.

— Ну да. Конечно, — успокаиваясь, согласился он. — Костя, а ты был прав. Эти племянницы те еще штучки. Оказывается, они переписали бабкину квартиру на себя еще год назад, причем, насколько мне стало известно, без ведома самой Антоновны.

— Как? Как можно?

— Вот так! Когда есть деньги, все возможно.

— Ну что ж, поздравляю. На этот раз зло будет наказано.

— Да, но это еще не все. Ты представляешь, эти паскудницы после того, как убили тетку, не побрезговали ее пенсией. Это до какого же скотства нужно дойти, чтобы опуститься до такого!

— А откуда ты узнал о пенсии? Они сами тебе об этом сообщили?

— Нет, конечно. Ко мне только что заходил участковый Оленин. Он-то все и рассказал. Нет, ну ты подумай, какие суки!

— Погоди-ка, а откуда твоему участковому стало известно о том, что они после убийства присвоили ее пенсию? Они сознались в этом?

— Ну, я не знаю. А только денег в квартире не обнаружено ни копеечки, хотя четвертого февраля Нина Антоновна пенсию получила, о чем свидетельствует ее роспись в ведомости.

— Ясно, а что твой капитан говорит о дате ее смерти?

— Вот-вот, именно где-то в это время ее и укокошили.

— Лерка, ты там что-то про кольцо упоминал. Они его тоже забрали?

— Нет, как ни странно, колечко и золотые сережки менты нашли сразу. В шифоньере, в старой картонной коробочке, там, где она их всегда хранила.

— Ну, тогда все ясно. Тогда все понятно. Позванивай, — заканчивая разговор, пробормотал я.

А ничего-то тебе, самоуверенный господин Гончаров, не ясно, ничего не понятно, а скорее даже наоборот. Неувязки получаются. Скажи мне на милость, почему племянницы-убийцы забрали нищенскую старухину пенсию и при этом не тронули золотых вещиц? Ведь они, судя по Леркиным рассказам, прекрасно знали, где бабуля их хранит, а цена их гораздо выше теткиной пенсии. И вообще, зачем они забрали деньги? Если для отвода глаз, чтобы направить следствие по ложному пути, то и золотишко прибрать им было бы не вредно. И погромчик инсценировать не мешало. Однако ничего такого нет. В квартире, если не считать разбросанного постельного белья, полный порядок. Что-то не компонуется это, казалось бы, заурядное убийство. Ясно пока только одно: преступление совершено лицами не случайными. Незнакомым людям бабка дверь не откроет. Погодите, товарищ Гончаров, а почему вы считаете, что она сама открыла дверь лиходею? Насколько мне помнится, Лерка говорил, что к ней приходит патронажная сестра. Вот откуда бы я начал танцевать свое танго. Надо бы напомнить о ней участковому. Хотя вряд ли он отнесется к этой рекомендации серьезно. Не нужна она ему. Тогда кому все это нужно? Может быть, господину Гончарову, поборнику справедливого возмездия? Нет уж, увольте, своих шишек мне хватает выше головы.

Удовлетворенный правильной мыслью, я тайно выпил чашку водки, завалился на диван и позабыл об этой истории навсегда.

В пятницу я проснулся довольно поздно, когда часы показывали полдень, а от Милки оставался только запах духов и рекомендательная записка о том, чтобы сегодня я напрочь воздержался от приема спиртного, поскольку вечером мы приглашены на день рождения ее очередной подруги. Выкурив сигарету и приняв водные процедуры, я прикидывал, как половчее выполнить ее пожелания, да так, чтоб и волки были сыты, и овцы целы. После недолгих размышлений такой компромисс мною был найден.

Всякий уважающий себя джентльмен, проснувшись утром, непременно должен выпить чашечку кофе, и нет в том ничего зазорного, если он плеснет туда символическую капельку коньяку. Что, собственно, я и сделал. И не моя в том вина, что в полученном напитке почему-то превалировал коньяк. В конце концов, я не провизор и мензурок у меня нет.

С котом на коленях я устроился перед телевизором и, потягивая коричневое пойло, вместе с господином Ковровым занялся разгадками петербургских тайн, и что характерно — с каждым глотком герои этого фильма становились мне дороже и милее.

Резкий звонок в дверь, показавшийся мне совершенно неуместным, разрушил нашу идиллию. Негромко сквернословя, я сбросил кота и, запахнув халат, открыл дверь.

— Вы ошиблись! — были мои первые слова, когда прямо на меня двинулся огромный букет разноцветных гладиолусов. Он был настолько велик, что закрывал лицо стоящей за ним женщины.

— Нет, Константин Иванович, — возразил приятный голос, показавшийся мне знакомым, — не ошиблась, но может быть, вы все-таки пропустите меня?

— Э-э-э, с превеликим удовольствием, если вы не замышляете против меня зла.

— Не замышляю, — проходя в переднюю, усмехнулась нежданная гостья. — Пропустите меня в ванную, первым делом нужно позаботиться о цветах.

Ровным счетом ничего не понимая, я распахнул перед нею дверь и отошел в сторону, ожидая ее дальнейших распоряжений. Вывалив весь свой цветочный сноп прямо в ванну, она наконец-то повернулась, и я ее узнал.

Конечно же это была она, Русова Галина Григорьевна, по прозвищу Кнопка. Маленькая, игрушечная шатенка тридцати пяти лет от роду — мой недолгий, но сказочный роман в одном из приволжских домов отдыха. Когда это было?

— Вон ты какой стал?! — глядя снизу вверх на мой жеваный сапог рожи, отметила она. — Женился, я слышала.

— Да, болтают такое. А ты не изменилась, все такая же крохотуля-симпапуля.

— Врешь ты все. Время еще никого не красило. Нам теперь всего-то и осталось, что жить воспоминаниями. Ты занят? Я не оторвала тебя от дела?

— Какие теперь дела? Кофе пил, — как-то по-дурацки ответил я, прикидывая, как бы сподручнее объяснить Милке ее странное появление. — Ты кофе хочешь?

— Можно, да ты не волнуйся, я пришла по делу.

— А зачем приволокла такую копну цветов, они ведь кучу денег стоят.

— Это для твоей жены, а насчет денег не беспокойся, цветы я сама выращиваю.

— Хорошо, что не крокодилов. Вообще-то говорят, будто бабам гладиолусы не дарят, ну да ничего, для моей сойдет. Проходи в кабинет, он, правда, не мой, но на момент отсутствия тестя я прописался в нем капитально. Располагайся, а я на кухню.

— Это долго, обойдемся без кофе. У тебя выпить что-нибудь есть?

— А когда у меня не было? Даже в письменном столе заначка, — горделиво вытаскивая едва начатую бутылку, похвастался я. — Глаголь, что у тебя стряслось?

— А откуда ты знаешь?

— Работа такая. Да и видик у тебя подавленный, словно бревно на тебя упало.