Тайна без точки - Альбина Коновалова

Видяево погрузилось в тревожную муть ожидания. Ночью не спали. Вспоминали, кто из знакомых сейчас в тесном плену подлодки.

Маленький затерянный гарнизон. Каким беззащитным казался он перед бедой…На самом краю земли. Дальше ничего нет. Только холодный свинец Баренца.

Пройдет один день. Только один – и Видяево станет центром Вселенной. День этот еще не наступил.

Ночь не давала уснуть. Вспоминали разные слухи прежних лет, которые, конечно же, не подтвердились. Рассказывали случаи, когда спаслись, когда выжили, вопреки логике бедствия. В настоящую трагедию никто не верил.

Но день оказался страшнее вымысла и ночи.

14 августа.

– «Курск» лег на дно, – сказал посыльный, у нас не было телефона, а мобильные только-только овладевали бытом.

– Как это лег? – засмеялась я.

Мы вернулись несколько дней назад из отпуска, и память была наполнена солнцем, теплом, цветами. Впрочем, маленькое, но неприятное событие все же накануне случилось. 12 августа я ушла за черникой, не стала забираться далеко, а поднялась вверх, чтобы не упускать из виду гарнизон. В сопках легко потеряться – ориентиров никаких. И вдруг около 11 часов дня я вздрогнула и чуть не закричала от ужаса. Вокруг ничего не произошло, ничего не изменилось – все также плыли равнодушные облака, все также синело небо и гудели провода. А мне было так страшно, что, схватив ведро, я помчалась в гарнизон.

– Зачем он туда лег? – я продолжала веселиться на пороге квартиры.

– Вас вызывают в штаб, – сказал моряк, не поднимая глаз, и быстро ушел. Я тут же собралась и поднялась на площадь, где можно было сесть на любой экипажный транспорт – у каждой лодки в нашей дивизии был именной автобус. Костя Коробков и Саша Федосов подбросили в Ара-губу, где был штаб. Два неразлучных друга. Два капитана второго ранга – они были первыми, встретившимися мне на коротком перевертыше курской трагедии.

– Ребята! Кто там на корабле?

Похолодело внутри – столько знакомых фамилий.

– Но ведь их спасут, да? – у меня не было сомнений, что спасательные работы уже начались.

Ребята отвели глаза.

– Все мы смертники! – сказал Костя не сразу. Мы молчали до самой Ара-губы.

– Какие вы все герои! – сказала я уже возле КПП, боясь заплакать. Они заторопились к своей лодке, я – в штаб. Мы ничем не могли друг другу помочь.

7 дивизия. «Курск» – лишь часть ее, может быть, лучшая. Они недавно вернулись из отпуска – такие бодрые, жизнерадостные. После последнего удачного похода в Средиземноморье, после встречи Геннадия Лячина с Владимиром Путиным было столько планов. Я как раз накануне встречалась со многими ребятами из экипажа: собирала материал для книги о нашей дивизии.

По знакомым ступенькам иду медленно. Никто не здоровается. Никто не смотрит в глаза. Честь – как всплеск. Как всхлип. Говорят тихо. Это странно для штаба, где все пропитано окриком и приказом. Нижние штабные единицы мелко суетятся и никто не знает, чем же он занимается. Лишь один заместитель по воспитательной работе Иван Иванович Нидзиев – незыблем, как скала. Он рассадил всех в кабинете в адмиральском кабинете – самом большом. Адмирал еще не вернулся. Нидзиев потом скажет, что он с нашей помощью очень точно определил количество ушедших в море… Да, так было – списка экипажа не существовало: «Курск» уходил не в «автономку», а на учения – обычные безопасные стрельбы.

Работаем на полу в адмиральском кабинете – иначе не разберешься с личными делами моряков. Часть ребят собирали буквально накануне – с других лодок или из штаба. Это не разгильдяйство, как потом было принято говорить, вернее, это не разгильдяйство только этой дивизии. Вечные придирки со стороны руководства Северного флота ставили 7 дивизию в сложное положение, из которого, казалось, невозможным выкарабкаться. Но вопросы решались – иногда совсем не по-военному.

Андрей Калабухов, начальник отдела кадров, в который раз раскладывает личные дела то по алфавиту, то по званиям, то по специальностям, то по отсутствию присутствия на других лодках. Он подсчитывает, вычеркивает и снова раскладывает. Отозван из отпусков весь личный состав седьмой дивизии. Все работают с отчаянной увлеченностью, словно хотят забыть про действительность. Про тех, кто сейчас на дне.

Вечером обхожу семьи. Их 25, но почти никого нет дома. Так будет долгие-долгие дни. Женщины с детьми жили вместе – по 2-3 семьи в одной квартире, так было легче.

15 августа.

Утро началось с телесообщения ясноглазного Ивана Дыгало, начальника пресс-службы ВМФ. Бодреньким голосом он доложил взволнованной стране, что всю ночь велись спасательные работы, что контакт с лодкой продолжает сохраняться.

Эти священные останки еще по привычке называли лодкой – то, что лежало потом с развороченными внутренностями на ДОКах Росляково. Первые подводные снимки к тому времени уже были сделаны. Но о них никто не знал.

И первое же собрание женщин было самым спокойным. И самым беспомощным. Слез не было. Прямые вопросы требовали прямых ответов. Ответов не предполагалось, было лишь обещание дать ответы после согласования с начальством. Мне было поручено записывать абсолютно все – я и записывала.

Спрашивали:

– Есть ли кислород в лодке?

– Сколько затоплено отсеков? – жены и матери подводников разбирались в ситуации лучше, чем штабные офицеры из Североморска.

– Существует ли связь с лодкой?

– Был ли выпущен аварийный буй?

– Какие повреждения зафиксированы?

– Какая задача главная на сегодняшний день?

Редкая жена военного подводника спросит, в каком отсеке находится ее муж, и уж тем более абсурдно требование одной дамы назвать пофамильно состав экипажа – как писала об этом в те дни одна из центральных газет. Так как не было правды – в СМИ муссировалась ложь, которую корреспонденты выуживали из рук случайных прохожих, который удалось отловить за шлагбаумом КПП (контрольно-пропускного пункта): посторонних в гарнизон не пускали. Но «пофамильный список» – это явный перебор для жен и матерей, прибывших в гарнизон к тому времени. Несмотря на развал флота, все же военная организация – это не базар в летний день, а лодка – не автобус, куда с последний момент запрыгнули опоздавшие пассажиры.

Мама Сережи Фитерер – Татьяна Ивановна спросила, почему все выдвижные устройства оказались выдвинутыми. Ей уклончиво объясняли, что лодка готовилась к стрельбам. Но она была уверена, что их выдавила вода, что она заполнила центральный отсек. Ее пытались уверить в обратном, но она только махнула рукой.

В тот день еще было далеко до паники. Женщины верили, что их детей и мужей спасут. Военные были более растерянными.

К вечеру шторм утих. В штабе заверили, что подводники подают сигналы «SOS». По телевизору сказали, что уже работает спасательный аппарат «Бриз», спущенный со спасательного судна «Михаил Рудницкий».

Организация спасательных работ – это еще одна загадка истории «Курска».

После обеда готовы списки экипажа, пока в трех экземплярах, они есть у меня, Мироновой и Нидзиева. На другой день списки появились в газете с информацией, что их кто-то продал «Комсомольской правде» за 18 тысяч рублей. Тогда это событие Северный флот приравнял чуть ли к государственной измене. Позднее, когда я работала в этом издании, мне рассказали, как это было сделано: о сделке договорились по телефону, деньги были перечислены на счет, а списки выбросил из машины офицер флота, не притормозив возле редакции. Несмотря на инкогнито, в редакции знали фамилию «продавца» секретов. Уже на другой день списки были официально опубликованы.

Наступил вечер 15 августа, и женщины собрались в местном доме офицеров. Они ждут ответов на вопросы, заданные утром.

Вскоре начался тщательно отрепетированный разбор полетов-ответов. Командование отвечало так осторожно, словно шло по заминированному полю.

Вопрос – резкий, как взмах бича. Ответ – обтекаемый, как водяная капелька. Это был изматывающий бой, где не было победителей. Командование устало вздыхает – неужели пронесло! Сегодня ничего не взорвалось! 2: 0 в пользу командования! Можно ли было спросить по-другому? Можно ли было настаивать на конкретных ответах? Нет! Потому что женщины понимали, что те люди, которые стоят перед ними, сами не знают ничего. Это был пробный шар, выпущенный штабом Северного флота наугад.

А в это время ребята с атомной подводной лодки «Кострома» на местном кладбище готовили место для могил. Им сказали, что их будет много, больше сотни.

16 августа.

Скорость ветра – 8 метров в секунду. Волнение моря – около 2 баллов. Туман. Вся страна, затаив дыхание, слушает сводки погоды в далеком Баренцевом море. Как будто от этого зависит жизнь этой несчастной страны! А может, так и было? А может, мы и не выжили тогда? Только не заметили?

Мелькают сообщения с экрана: в 9 часов утра начнет работать спасательный аппарат «Бестер». Трудно сказать, чем занимался «Бестер» 16 августа на самом деле, но свои единственные две попытки он честно отработал еще 14 августа… Чуть позже в «Североморских вестях» было опубликовано интервью с начальником по спасению, где он случайно или преднамеренно рассказал правду. Номер быстро пропал из киосков, но у меня он сохранился. Впрочем, год спустя руководство флотом плавно перешло на реальные даты, не объясняя причины первоначального вранья.