Шерлок Холмс пускается в погоню (сборник) - Мэтью Эллиотт

– Нет. Спасибо, конечно, но я не могу позволить еще и опиатам затуманить мой ум.

– Понимаю, но вам, несомненно, пойдет на пользу глоток-другой бренди из запасов Холмса. Уверен, он не станет возражать.

Лестрейд был готов отказаться, но я жестом остановил его:

– Считайте это врачебным предписанием.

Улыбаясь, он протянул руку к звонку. Миссис Хадсон отворила дверь и, не видя меня, произнесла:

– Я уже сказала, инспектор… О! Здравствуйте, доктор. Не знала, что он с вами.

– Все в порядке, миссис Хадсон. Я зашел навестить Холмса и столкнулся с инспектором в дверях.

Лестрейд оценил шутку и усмехнулся себе под нос.

– Как я уже сказала ему, мистера Холмса здесь нет. Последний раз тот появлялся за две недели до Дня всех святых.

– Ну конечно. Миссис Хадсон, я здорово набегался сегодня, и старая рана дает о себе знать. – Тут я для пущего эффекта похлопал себя по ноге. – Как думаете, Холмс не станет возражать, если бывший сосед переведет дух в его гостиной?

На ее круглом лице появилась хитрая усмешка истинной шотландки:

– Ну что вы, доктор! Мы с вами прекрасно знаем, что мистер Холмс все еще считает эти комнаты настолько же вашими, насколько и своими. – Она распахнула дверь и отступила. – Думаю, куда идти, вы знаете. Разводите огонь, а я принесу чаю.

Она удалилась, напевая под нос, словно была рада позаботиться хоть о ком-то, раз уж не могла обихаживать Холмса.

Я сразу приступил к делу. Чтобы достать и бросить в камин несколько кусков угля, мне прежде пришлось переложить из ящика лежавшие там манильские сигары[1] Холмса. Я зажег огонь и вдруг снова очутился перед гостеприимным очагом в такой знакомой мне гостиной.

Миссис Хадсон вошла и накрыла стол к чаю. Мы благонравно пили его, пока я не заметил, что Лестрейд озирается в поисках более крепких напитков. Набив табаком из персидской туфли трубку и раскурив ее в тишине, я отправился за горячительным.

– Бренди, инспектор?

– «Вспышку молнии»[2], если найдется, – нетерпеливо ответил он.

Я налил себе бренди, а инспектору джина и возвратился к огню.

Подавая ему стакан, я произнес:

– Вот, сделайте хороший глоток и расскажите, наконец, чт́о стряслось. Отчего вы так отчаянно нуждаетесь в Холмсе?

– Не поймите меня неправильно, доктор, – начал он, понемногу принимая свой обычный, самоуверенный вид. – Я недавно наткнулся на дело, которое мистер Холмс, будучи любителем, мог бы счесть полезным для совершенствования в нашем ремесле.

Тут я поперхнулся, едва не рассмеявшись. Мне удалось списать кашель на залежавшийся табак Холмса.

– Мистер Холмс, – продолжил он, метнув в меня подозрительный взгляд, – преуспел в своем увлечении и может принести пользу полиции. Особенно сейчас.

Он сосредоточился на бокале, осушив его одним глотком.

– Что значит «особенно сейчас»?

– Как вы помните, доктор, – он поднялся и с простительной бесцеремонностью налил себе еще джина, – силы городской полиции насчитывают более тринадцати тысяч человек, и нас переселяют из Уайтхолл-плейс в новое здание неподалеку от часовой башни Вестминстерского дворца.

– Да, точно. А я и забыл.

– Вы-то, может, и забыли, доктор, но уверяю вас, об этом помнит каждый хулиган, каждый карманник на Флит-стрит, каждый воришка в Большом Лондоне. И все они стремятся воспользоваться хаосом, неизбежно воцарившимся в Скотленд-Ярде. А пересаживаться на новый насест мы будем до конца месяца.

Лестрейд опять разволновался, глотнул джина и глянул на дверь:

– Да где же он? Нужно объявить его в розыск, чтобы агенты облазили все вокруг и притащили сюда этого прохвоста.

Я усмехнулся и приподнял бокал с бренди примирительным жестом:

– Полагаю, если Холмс задумает залечь на дно, ни Скотленд-Ярд, ни я не разыщем его. – Сказать по правде, в полной мере оценить справедливость этих своих слов я смог лишь четыре года спустя.

Лестрейд признал ошибку и уступил:

– Несомненно, вы правы, доктор. Я просто рад, что ваш друг на нашей стороне.

– А с вами – весь Лондон и б́ольшая часть Европы, инспектор, – добавил я.

Несмотря на интерес к новому делу, я остерегся обсуждать его в отсутствие Холмса и, усмирив кое-как любопытство, свел разговор к более приземленным вещам.

Так мы проговорили около получаса, затем распрощались и разошлись каждый по своим делам. Я – домой, а Лестрейд, осмелюсь предположить, – назад в Уайтхолл.

Выйдя на Бейкер-стрит, я поднял взгляд к не освещенному теперь окну и поинтересовался вслух:

– Куда же вы подевались, Холмс?

Глава вторая

Позднее тем же вечером, когда мы с Мэри возвращались с представления «Кармен наших дней» Луца и Симса в театре «Гэити»[3], я окликнул экипаж, чтобы добраться из Олдуича до нашего дома в Кенсингтоне. К дверям театра тянулась длинная очередь извозчиков, не желающих упустить хорошего клиента. Ради этого кэбмены готовы тузить друг друга, и мы предпочли подождать, пока восстановится некое подобие порядка. Наконец подъехала наша карета, и я усадил в нее Мэри. Но прежде чем я успел распорядиться, куда править, возница рванул вниз по Олдуич-роуд. Я повис на дверце, чудом ухватившись за нее и наружный фонарь, Мэри же просто повалилась между сиденьями.

Напрасно я кричал на извозчика, требуя остановиться, – тот лишь настегивал лошадей. Обезумевшие животные галопом неслись по оживленной улице, делая, по моим прикидкам, никак не меньше десяти миль в час. Это уже было не лихачество, а настоящий разбой! Опасаясь за нашу безопасность, я вспомнил об армейском револьвере и, вытащив его, приготовился проломить негодяю череп рукояткой или стрелять, появись такая необходимость.

– Остановите кэб немедленно! – заорал я, но не получил ответа и тогда вскинул револьвер, целясь в возницу. – Тормози, или клянусь…

– Вы ведь не станете стрелять в своего друга и спасителя, Уотсон?

Проморгавшись от удивления и хлеставшего мне в лицо ветра, я вгляделся в физиономию возчика. Она показалась мне смутно знакомой.

– Холмс?! – воскликнул я. – Что это еще за шуточки, скажите на милость?

Остановив лошадей у обочины переулка за Стрэндом, Холмс соскочил на землю и сорвал одну из своих самых убедительных масок.

И вновь мне пришлось поинтересоваться, что стало причиной столь возмутительной и опасной выходки.

Он воздел вверх палец и всмотрелся в темноту переулка, откуда мы только что прибыли.

– Докторский чемоданчик, я смотрю, при вас. Садитесь на козлы и правьте домой. Позаботьтесь о миссис Уотсон. Я прибуду в ближайшее время и тогда уж объяснюсь, мой старый друг. – Он заглянул в карету и сухо добавил: – Полагаю, она без чувств.

Четверть часа спустя мы с горничной хлопотали над потрясенной Мэри, полулежавшей на кушетке в нашей маленькой гостиной. Холмс прибыл через десять минут, но пока устроился поодаль, в кресле у двери. Не то чтобы он совсем не нравился Мэри. Напротив, она им восхищалась. И все же, когда Холмсу требовалось мое участие в деле, в их отношениях появлялась некая натянутость. Несмотря на кроткий нрав, подобное злоупотребление моей готовностью помочь выводило ее из себя.

После того как легкое успокоительное и бокал портвейна возымели свое действие, Мэри отпустила горничную и приподнялась, подперев голову рукой.

– Мистер Холмс?! – бросила она через плечо, не удосужившись взглянуть на него. – Надеюсь, вы, к чести своей, явились с подобающим объяснением вашей выходки этим вечером и обойдетесь без велеречий моего Джона, или, как вы любите выражаться, «приукрашивания».

Он тут же очутился перед ней, чумазый, с взъерошенными волосами, терзающий извозчичью фуражку, точно провинившийся школьник в ожидании выволочки от директора. Для нас это было чем-то необычным, и Мэри хихикнула. Только представьте себе: величайший детектив-консультант стоял перед нами, смиренный и безмолвный. Холмс, оценив весь комизм ситуации, разразился добродушным хохотом. Напавшая на нас безудержная веселость помогла нам с Мэри хотя бы избавиться от напряжения.

Как только смех умолк, к Холмсу вернулась его обычная невозмутимость. С разрешения Мэри он закурил и принялся рассказывать о событиях, приведших к безумной ночной гонке.

– Миссис Уотсон, – начал он, – вы знаете, я бы ни за что не причинил вреда вам или нашему дорогому доктору. Сегодня вечером, когда я как раз заканчивал очередное расследование, мне доставили тревожное известие. Один из сорванцов, которых мы зовем «уличной армией с Бейкер-стрит», предупредил, что доселе неизвестный враг, не сумев разыскать меня, замыслил похитить вас и вашего мужа, дабы я сам вышел из укрытия.

Тут он пыхнул трубкой, и огромное облако дыма устремилось к потолку, как бы подытоживая сказанное.