Неприятности с СИМом - Эдвард Маккин

То, что поначалу должно было быть мелким ремонтом, превратилось в создание новой машины. Меня провели, как мальчишку. Если у кого-то на сей счет и возникли бы сомнения, они несомненно отпали бы, стоило ему лишь заглянуть внутрь СИМа. Эту рухлядь нельзя было даже назвать компьютером. Может быть, когда-нибудь СИМ и был порядочной вычислительной машиной, но сейчас он выглядел так, словно его монтажом занимался ничего не смыслящий новичок. Куда ни глянь, всюду торчали свободные концы проводников, а некоторые компоненты вообще не были ни к чему присоединены.

Найти решение, о котором толковал доктор Рэтофф, означало построить самую что ни на есть настоящую мыслящую машину по жалкому эскизу на обрывке бумаги. И от меня ждали, чтобы я за двадцать четыре часа совершил то, на что у кого-то ушла вся жизнь.

На миг у меня появилось сильное искушение перемонтировать СИМа так, чтобы он стал заурядной цифровой вычислительной машиной, но мои работодатели жаждали иного. Им хотелось получить своего рода супермозг, а пока они имели, насколько можно было судить, груду хлама. Во всяком случае, поверни выключатель - и эта штука станет грудой хлама, и никто на свете не убедит меня в обратном.

До меня постепенно начало доходить, как развертывались события до моего появления в Хилберри. Прежде чем послать за стариной Беловым, они, должно быть, приглашали уйму всяких умников. Скрипнув от злости зубами, я сплюнул на пол. Может, я и беден, как церковная крыса, но никому не позволено безнаказанно оскорблять меня.

Я подошел к двери и дернул за ручку. Дверь была заперта. Я потряс ее и заорал что было силы.

- Меершрафт! - орал я. - Грязная собака! Отопри немедленно, змей, а не то я вырву твою печень!

Я тряс тяжелую дверь, облицованную пластиком, гремел ручкой, но никто не отозвался. И тут я увидел коробку, простую металлическую коробку. Раньше ее не было. В этом я был уверен. Такая профессия, как моя, требует острого глаза. Жаль, что слух у меня не такой острый. Пока я осматривал компьютер, кто-то открыл дверь и втолкнул коробку в лабораторию.

Осторожно заглянув в нее, я засмеялся от радости и снова почувствовал себя счастливым. Коробка была доверху набита всякой снедью. Чего в ней только не было - даже большой вишневый пирог! Если я когда-нибудь окажусь в раю, первое, чем должны меня встретить небеса, - это неповторимым ароматом вишневого пирога. В коробке был и вместительный термос с кофе. О том, чтобы я не умер с голоду, они по крайней мере сочли нужным позаботиться.

Я уселся на скамью, на которой в полном беспорядке были разбросаны инструменты и измерительные приборы, и съел все содержимое коробки до последней крошки. Я толком не ел уже несколько дней. Меершрафт, хитрая лиса, об этом не забыл! Кормите меня досыта - и я стану неистовым гением. Держите меня впроголодь - и я не могу думать ни о чем, кроме еды. Я закурил сигарету и, попивая кофе, принялся не спеша размышлять о переменных контурах в логических цепях и произвольных уровнях сложности. Хотел бы я знать, честно говоря, что это такое!

Но мало-помалу мои мысли приняли более определенное направление, и я поставил вопрос прямо: в чем различие между мыслящим человеком и немыслящим, но быстрым, как молния, компьютером? Затем мне в голову пришел ответ, и преграда, стоявшая на пути моего сознания, рухнула.

Со мной всегда так. Вдохновение нисходит на меня, как на поэта. Я люблю такие мгновения, ибо знаю им цену. Может быть, они и не открывают истину, но, пока они длятся, разве это имеет какое-нибудь значение? Пусть умники облачают свои мысли в математические одеяния. Я предпочитаю мыслить электронными схемами.

Сначала забрезжит общая идея, а потом нужная часть схемы вспыхивает немеркнущим светом пред моим внутренним взором, как выразился однажды, правда по другому поводу, Уордсворт. Люблю поэтов. Я и сам стал бы поэтом, только за поэзию платят меньше, чем за кибернетику.

Решение моей проблемы, как это часто бывает, было заключено в самой постановке вопроса. В чем различие между мыслящим человеком и немыслящей машиной? Разумеется, в том, что машина не может мыслить. Она просто-напросто отбарабанивает вам ответ на вопрос, единственный ответ, который был в нее заложен программистом.

С человеком все обстоит иначе. Какой бы вопрос ему ни задали, вы никогда не знаете заранее, что он ответит. Вас может ожидать и совершенно правильный ответ, и ответ верный лишь отчасти. Под сводом человеческого черепа неразличимо сплавлены воедино софизмы, способные вызвать у вас лишь легкое раздражение, и совершенно нелепые представления.

Иногда какое-нибудь понятие, считавшееся некогда лишенным всякого смысла, приводит к правильному ответу или позволяет по-новому поставить какой-нибудь вопрос, и тогда рождается новая идея или совершается великое открытие. В других случаях разумное начало оказывается погребенным под ворохом неразумного, и тогда ответ лежит на грани безумия, ибо измученный разум черпает доводы из глубин подсознания.

С компьютером все обстоит иначе. Компьютер слишком логичен, слишком прямолинеен. Вы спрашиваете у компьютера, сколько будет дважды два, и он отвечает вам: "Четыре". Девять из десяти людей ответили бы вам так же, но десятый спросил бы: "Дважды два чего? Двое мужчин и две женщины? Или два слона, дирижерская палочка и небоскреб Эмпайр-Стейтс Билдинг?"

С этим различием и были связаны все неприятности с СИМом. Он обладал чрезмерно изощренной логикой, был слишком математичен. Ему недоставало разнообразия в идеях. В память СИМа нужно было ввести ворох всякой чепухи. Ведь СИМ должен был быть самую малость "не в своем уме" - как всякий человек!

Два часа у меня ушло на то, чтобы приготовить наживку. Я повернул главный выключатель и задал СИМу один или два простых вопроса. Я записал их в двоичной системе, сопоставив каждой букве нашего алфавита определенную комбинацию нулей и единиц, понятную СИМу. Индикатор памяти стоял на пуле, и бумажная лента на выходе оставалась девственно белой. Я принялся загружать память СИМа: ввел в нее сначала самые разные факты, важные, второстепенные и так себе, затем понятия, противоречащие здравому смыслу, и совсем безумные идеи, отрывки из поэзии - словом, всякую всячину, какая только приходила мне в голову.

После нескольких часов напряженной работы все было готово, и я принялся снова спрашивать СИМа. Индикатор памяти сдвинулся с нуля и показывал, что она загружена на пять процентов. Значит, с памятью у СИМа было все в порядке. Ответы, напечатанные на выходной ленте, были такими, как я и ожидал, - они лишь точно воспроизводили то, что я своими руками ввел в память машины. Мне стало ясно, что переменные контуры в логических цепях СИМа, о которых столь красноречиво распространялся Меершрафт, бездействуют. Они как бы окаменели, превратившись в жестко заданные контуры, исключавшие ассоциативное мышление.