Книга теней - Жаклин Уэст

Ее родители исчезли в одной из спален, только слышно было, как мистер Хэмберт то и дело восклицает: «Прекрасно! Прекрасно!»

Стоя в одиночестве на лестничной площадке, Олив прислушивалась к ощущениям. Огромный каменный дом окружил ее со всех сторон. «Это наш дом», – сказала она себе, просто чтобы попробовать слова на язык. – «Наш дом». Слова повисли в воздухе, будто дым свечи. Но не успела девочка их толком осознать, как они уже растворились в нем без следа.

Она медленно повернулась вокруг своей оси. Кажущийся бесконечным коридор простирался и в один конец дома и в другой, теряясь во тьме. Тусклый свет единственной висячей лампы очерчивал силуэты картин на стенах. За спиной, у лестницы, висело особенно большое полотно в толстой золотой раме. Олив нравилось рисовать, но обычно она изображала выдуманных существ, о которых читала в книгах. Однако ничего подобного ей никогда в жизни рисовать не приходилось.

Олив вгляделась в картину. Это был пейзаж с ночным лесом. Голые ветви деревьев сетью оплетали темное небо. Между облаками высунула круглое лицо луна, проливая свет на дорожку из белого камня, которая вела в темную чащу и там исчезала. Но Олив показалось, что где-то – быть может, на краю этой белой дороги, или уже во тьме, до которой лунные лучи не могли дотянуться – где-то там на этой картине было еще что-то иное. Что-то, что она почти видела.

– Олив? – Из дверного проема дальше по коридору высунулась голова миссис Данвуди. – Разве ты не хочешь посмотреть на свою комнату?

Девочка медленно отошла прочь от картины, то и дело оглядываясь на нее. Она еще разберется во всем этом, пообещала себе Олив. Для этого у нее будет достаточно времени.

2

Через две недели семейство Данвуди окончательно поселилось в новом доме. Все вещи переехали из их трехкомнатной квартиры и теперь были разбросаны по старому каменному дому на Линден-стрит. В стенах огромной усадьбы их скромные пожитки казались неуместными, как если бы крошечные инопланетяне пытались сойти за своих на викторианском балу. На старом деревянном столе в библиотеке поселился дорогой компьютер, и антикварные книги словно поглядывали на него с легким недоверием. На кухне не хватало розеток для всей их бытовой техники, но в каждом ящике, в каждом углу обнаруживались приспособления, о назначении которых оставалось только гадать – по мнению Данвуди, они с равным успехом могли оказаться и кухонной утварью, и пыточными инструментами. На стенах висели старые желтовато-коричневые фотографии, а шкафы в ванных были полны маленьких стеклянных пузырьков.

В одной из свободных спален Олив обнаружила древний комод, полный носовых платков и кружевных панталон, и еще перчатки с жемчужными пуговицами, и старые очки. Кроме того там были нитки искусственного жемчуга и бусин из цветного стекла, надев которые можно было поиграть в Клеопатру или в королеву Гвиневеру. Хотя мистер Хэмберт и сказал, что все в доме теперь принадлежит им, Олив всегда аккуратно заворачивала украшения и перчатки в бумагу и убирала обратно в комод, как они лежали до того. Почему-то ей казалось, что так правильнее. Будто она попала в музей, где с экспонатами можно играть, а не просто разглядывать их через стекло.

И все же Олив скучала по своей старой квартире, где выкрашенные в бежевый цвет стены стыковались под идеально прямыми углами, где не было неожиданных закутков, изогнутых коридоров, скошенных потолков, о которые вечно стукаешься лбом, выбираясь из ванны. Этот новый дом так и норовил ее подловить.

Данвуди до этого сменили множество квартир, но все они почему-то казались Олив одинаковыми. Все располагались в трехэтажных кирпичных домах, с одинакового цвета стенами и одинаковой формы окнами. Можно было случайно забрести в соседскую гостиную (если дверь оказывалась отперта), лечь на диван и включить телевизор и только потом сообразить, что ты не у себя дома. С Олив такое случалось не один раз.

Но каменный дом на Линден-стрит никто и никогда не перепутал бы с другим. Обветшалый, потемневший и странный, он был полон всяких закоулков, куда никогда не попадал свет. Когда менялся ветер, дом скрипел и стонал, словно выла собака или хныкал ребенок. Олив никогда еще – даже в приемной доктора, даже в школьном спортзале – не чувствовала себя такой чужой и одинокой.

К тому же картина у лестницы явно скрывала какую-то тайну. В первый вечер Олив стояла перед ней добрых полчаса, пока глаза не съехались к переносице, отчего ветви словно вылезли за рамку. Ничего. Ничего, кроме ощущения, что с картиной что-то не так.

И не только с этой.

Все картины в доме оставляли у нее в душе такие же странные ощущения. Прямо напротив двери в ее спальню висел пейзаж с убегающими вдаль холмами и крохотным рядом домиков на заднем плане. Небо было вечернее, и окна не светились. Но выглядели дома совсем не так, как если бы они спокойно спали в ожидании рассвета и нового дня, а так, будто затаили дыхание от ужаса. Словно скорчились под ветвями и задули свечи, стараясь остаться незамеченными. «Вот только чего они так боялись?» – размышляла Олив.

В тот вечер, когда семья впервые осталась в доме ночевать, миссис Данвуди поднялась уложить Олив в кровать. Девочка услышала мамины шаги на скрипучей лестнице и неохотно оторвалась от разглядывания картины. Она быстро кинулась в свою комнату и с такой скоростью зарылась в одеяла, что сбросила на пол несколько подушек.

– Приготовилась ко сну, солнышко? – спросила миссис Данвуди, заглядывая в дверь.

– Да.

– Умница. – Ее мать зашла в комнату и присела на краешек высокой, скрипучей кровати. – Тебе удобно?

– Угу, – промычала Олив.

– Я знаю, что нужно время, чтобы привыкнуть, солнышко – и к новой комнате, и ко всему остальному. Но я уверена, уже через пару дней ты почувствуешь себя здесь как дома. Разве это не замечательно иметь такой большой дом и сад, где можно играть?

– Ага… наверно. Не знаю.

– Просто подожди немножко. Сама увидишь.

Миссис Данвуди встала. Матрас легонько подпрыгнул.

– До утра, – прошептала она с порога.

– Э-э-э… мам? – позвала Олив, когда та уже закрывала дверь. – Тут что-то… мне кое-что… не нравится.

– Что?

– Видишь картину у меня перед дверью? Она мне не нравится. Она какая-то… жуткая.

Олив вылезла из кровати и прошлепала в коридор, где стояла ее мама, хмуро разглядывая картину.

– Вот эта, с домиками? – с сомнением спросила миссис Данвуди. – А что тебе кажется жутким?

– Они как будто… – прошептала Олив, чувствуя себя ужасно глупо. – Они как будто боятся. Такое чувство, что они пытаются делать вид, что спят, притихли… как будто идет что-то страшное.

– Хм-м-м, – протянула миссис Данвуди, пытаясь согнать с лица скептическое выражение. – Ну, давай тогда просто ее снимем?

Она взялась обеими руками за тяжелую деревянную раму и потянула. Но картина не двинулась с места.

– Странно, – сказала миссис Данвуди.

Потом попробовала потянуть вверх, на случай если полотно висело на крюке. Но безрезультатно.

– Очень странно.

Крепко упершись ногами в покрытый ковром пол коридора, миссис Данвуди хорошенько ухватилась за нижние углы рамы и дернула изо всех сил. Олив показалось, что либо рама расколется надвое, либо у ее мамы соскользнут руки и она шлепнется на пол. Но ни того, ни другого не произошло.

– Уф! – выдохнула миссис Данвуди. – Намертво застряла. Клеем ее к стене приклеили, что ли… или, может быть, обои со временем слиплись с холстом. Наверное, если ее намочить… – Миссис Данвуди не договорила, мысленно перебирая многочисленные гипотезы.

– Лучше завтра разберемся, – опомнилась она и повела Олив обратно в спальню. – А пока что давай я опять тебя уложу.

Укутав Олив в одеяла до самого подбородка и разгладив складки у изножья, она спросила:

– Где Гершель?

– Вот он, – ответила Олив, показывая потрепанного коричневого плюшевого мишку.

– Вот и хорошо. Он тебя защитит, – сказала миссис Данвуди, снова направляясь к двери. – Но я на всякий случай не буду выключать свет в коридоре.

Дверь щелкнула и закрылась. Олив, и не думая засыпать, полежала неподвижно, пока не затих звук маминых шагов. Потом она осторожно спустила ноги на пол, постаравшись поменьше шуршать покрывалом.

Девочка высунула голову за дверь и посмотрела в обе стороны. Дверь в спальню родителей была закрыта. Толстый ковер мягко поблескивал в электрическом свете, а панели полированного дерева на стенах казались листами бронзы. Она на цыпочках выбралась из комнаты и встала перед картиной. Ряд домов все так же трусливо жался друг к другу в сумерках. Олив схватилась за раму. Она все дергала и дергала, но полотно даже не шелохнулось, словно приросло к стене и стало ее продолжением.

Тогда она прокралась по коридору к лестнице, внимательно разглядывая другие картины. В тусклом свете они казались еще более странными, чем днем. На одной была изображена большая ваза с фруктами, но таких фруктов Олив не видела ни в одном магазине. Все они были необычной формы и странных цветов. Разрезанные плоды сияли ярко-розовой или зеленой мякотью с влажными семечками. На другом полотне был нарисован голый каменистый холм, а дальше – разваливающаяся церковь. Раньше она этого не заметила, но теперь, прищурившись и подойдя к изображению почти вплотную, Олив различила на заднем фоне кресты и надгробные камни.