Красная роса - Азат Хаматович Абдуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему «прощай»?.. Когда же теперь?
Она помолчала.
— Позвонишь… До свидания.
Он слышал шелест ее платья, слышал, как замерли шаги. А сам все стоял и стоял под раскачивающимся тусклым фонарем, всматриваясь в засветившиеся окна.
«Чем она привлекла меня? — думал он. — Красотой?.. Ведь и до нее бывали встречи, милые лица. Они исчезали и гасли. И никогда не было у меня чувства большой потери».
…Последнее воскресенье летних каникул.
На Лиственной аллее, под раскидистым деревом, волнуясь, он ждал ее. Он видел, как медленно темнеют листья на деревьях, пруд, опаленный вечерним солнцем, стал похож на громадную рыбу с золотистой чешуей; со стороны института доносилась музыка — «Вальс-фантазия» Глинки. И сквозь все видимое и слышимое пробивалась одна мысль: сейчас придет она.
И вот она показалась на другом конце аллеи. В сером костюме, с отчетливым стуком шагов, тонкая и крепкая, она шла оттуда, откуда лилась музыка. Вмиг она и этот вальс слились в одно. И в этом слиянии было что-то сказочное и волшебное.
Она была какой-то новой, преображенной, можно было только безотчетно отдаваться ее обаянию.
Они сидели, бродили по аллее под звон вечерних трамваев, слушая друг друга и совсем молча.
Потом в тихий и таинственный час ночи они углубились в безлюдную темноту парка. Там он робко привлек ее к себе. Она прижалась, подняла к нему лицо…
Через неделю он позвонил Тоне и пригласил на «Синюю блузу»[1]. Она согласилась. Только сказала, что будет не одна, а с Ягдой. Кто такая Ягда? Это девушка, с которой она познакомилась на практике в Башкирии. «Славная девушка, тебе понравится», — сказала Тоня.
Ягда оказалась нежной смуглянкой. Не высокая и не маленькая. Черные косы туго заплетены и переброшены со спины на грудь. Оленьи глаза ее смотрели открыто, казалось, прямо в душу.
В антракте он угощал их мороженым, смешил в меру. Ягда звонко смеялась. Тоня отзывалась полуулыбкой. Ее будто что-то отвлекало, будто мысли ее были не здесь. Она казалась уставшей, бледной.
Нарочитый пафос синеблузников им не понравился. Они ушли не досмотрев. Поехали провожать Ягду до общежития.
Ягда с первой минуты повела себя естественно: держалась непринужденно, не суетилась, была откровенна.
Потом они остались вдвоем. Всю дорогу Тоня шла не поднимая глаз и молчала. Он робко, с тревогой поглядывал на нее, не зная, как нарушить это молчание.
«Где ее прежнее оживление, как его вернуть? Почему десять дней назад было так хорошо, а сейчас так тяжело?..» — думал он. Но объяснений не было.
У подъезда, когда они остановились, он спросил:
— Может, тебе нездоровится?
— Я здорова.
С тем и разошлись. Это было во вторник.
А в субботу, в туманный, дождливый вечер, он уехал на практику в Челябинскую область. На целых пять месяцев.
То, что было с ней, с Тоней, спустя месяц как он уехал, рассказала ему потом Ягда. И то, что она рассказала, он представлял потом будто увиденное им самим.
В конце октября Ягда позвонила Тоне домой. Тоня пригласила ее к себе. Когда Ягда пришла, Тони дома не оказалось. Ягда подождала и, не дождавшись, пошла по Тверскому бульвару. И тут на скамейке она увидела Тоню. Рядом с ней сидел мужчина. Ягда присела на другую скамейку. Мужчина вскоре встал, отчужденно сказал что-то и ушел.
Когда Ягда подошла к Тоне, она сидела, закрыв лицо руками.
— Тоня, что случилось? — спросила Ягда. — Он тебя обидел?
— Мне просто нехорошо, — ответила Тоня.
— Я тебя вылечу! Что ни говори, через год — врач. На практике, помнишь, ты пришла ко мне — помогла.
— А сейчас не поможешь.
— Тоня, кто этот человек?
— Он… учится у нас в аспирантуре. Я… У меня будет от него ребенок. Сегодня он узнал. Теперь поздно что-либо предпринять.
Ягда, ошеломленная, спросила:
— Сколько месяцев?
— Четыре.
— И еще через четыре вернется с практики Сергей, — сказала Ягда. Затем спросила: — Послушай, а почему ты тогда встречалась с Сергеем?
Тоня вся сжалась при этом вопросе.
— Что ж, мы с ним товарищи, — сказала она. — Когда мне было трудно, я шла к нему. Перед отъездом на практику он приходил ко мне. Был радостным и грустным. Я хотела сказать — и не смогла.
— Он пишет?
— Вот, с дороги прислал. — Тоня протянула ей письмо.
«Напрасно стоял я на платформе, — писал он, — и ждал, ждал, глядел, глядел, и так, и через очки, напрасно вглядывался в туман, сквозь моросящий дождик — тебя не было. Я не сержусь, я знаю: что-нибудь помешало. Но все-таки как тоскливо!.. Не подумай, что у меня рука от тоски дрожит, нет, это поезд трясет меня, как котенка за шиворот, поэтому вместо букв — каракули».
В письме были и стихи:
Я от взгляда ее краснею,
Любуясь жилкою на виске,
Но наша сердечная дружба с нею —
Дом, построенный на песке…
Но как-то я удивился очень,
Прочитав в календарном листке:
«Как раз бывает особенно прочен
Дом, построенный на песке».
И вспомнил: она так дает свою руку,
Со мною бродит, больше ни с кем,
Может, и правда прочная штука
Дом, построенный на песке?..
— Я никогда не получала таких писем… — только и сказала Ягда.
На это письмо Тоня отозвалась довольно быстро. Она просила у Сергея извинения, что не могла его проводить. Сообщала: в институте собираются организовать группы ускоренного выпуска. Спрашивала, что он думает, если организуют. Писала, что появилось звуковое кино. О себе — ни слова.
На свое второе письмо ответа он не получил. Правда, письма приходили с большой задержкой. Он ждал. Письмо могло и затеряться — он не исключал теперь и такой возможности. И отправил заказным третье.
Последние три месяца на практике пролетели в ожидании, что ответ будет, должен быть, но его так и не последовало. А когда уже остался месяц, целиком отдался только одному желанию — увидеть, поскорее увидеть. Он теперь знает цену своему чувству.
Когда он выехал в Москву, был уже февраль.
Последнюю ночь в пути от ожидания встречи он почти не спал.
Москва — близкая для него и такая трогательная — стояла в голубой сини морозного утра.
В институт Сергей приехал как раз во время перерыва. В сутолоке коридора с возрастающим волнением он начал искать Тоню. Окинул взглядом полупустую аудиторию, где занималась она; подошел к окну, где
