Ночной смотрящий - Олег Дивов

– Потом жена приедет?

– Не приедет, – отрезал Лузгин.

– Ты попусту не огрызайся, парень, – сказал дед строго. – Человека не сразу видно, ты понял. А я тебе добра желаю. Ты вроде нормальный.

– Вроде, – согласился Лузгин.

– В городе люди пропадают, ты понял.

– Они везде пропадают, – заметил Лузгин осторожно. – По России до ста тысяч в год пропавших без вести.

– Ско-олько?! – недоверчиво протянул дед.

– Официально шестьдесят-семьдесят тысяч. Ну, сами догадываетесь, как занижены официальные цифры…

– Ты-то откуда знаешь?

– Слышал где-то.

– Это у вас в Москве говорят?

– Говорят.

– Да-а, однако… Ну, у нас-то немного пропадает, конечно. И так, шелупонь разная – бомжи, пьянь, тюремщики. Но мы же их знаем всех – а они пропадают, ты понял. А бывает, и приличные люди. У меня сосед через два дома – ушел по весне, и с концами. Потом рыбаки тоже. Прошлым летом. Уехали впятером как раз в эту сторону. Грузовик-то нашли, ты понял. Москвичей тех, что я отвез, вообще с милицией искали. Неделю искали, ты понял. Меня на допрос таскали, а я что? Я – до повертки, дальше ни-ни. Тогда уже пастуха с подпаском заели где-то там, дальше, за Горелым Бором.

– Не похоже на волков… – пробормотал Лузгин.

– Какие волки, мил человек? Волки! Двоих мужиков заели, коров не тронули – ничего себе волки, ты понял! А в городе? В городе что, тоже волки шуруют? Менты все прошлое лето собак бродячих отстреливали. Как бы они вроде людей грызли. Ну, отстреляли. А этим летом та же херня. Бешеные собаки, ты понял. Ага, так мы и поверили. Не знаю, что там у вас в Москве на этот счет говорят…

– В Москве я ничего подобного не слышал.

– И про новое бешенство?

– Не-ет…

– Люди кусаться начинают, – сообщил дед, заметно понизив голос, насколько позволили дребезг и пуканье «Запорожца».

– Ах да, – вспомнил Лузгин. – Мне на вокзале мент говорил.

– Тебе мент сказал, а я своими глазами видел.

– Чего?! – подыграл Лузгин, в свою очередь понижая голос.

– Не чего, а кого. Бешеных, – важно заявил дед.

– И много?

– Не веришь, да? Много не много, а парочку видел. Рожи белые, пасть в кровище, глаза выпучены… А я на рыбалку двинул затемно и по дороге их чуть не сбил, ты понял. На выезде из города, вот где промзона начинается – ну, знаешь. Хорошо, ночь лунная была, у меня фары-то не особо того. Гляжу – идут двое мне навстречу, шатаются, как пьяные, не видят ни хрена. Страшные, оборванные все, у девки сиськи наружу… 

Тут дед надолго замолчал.

– А может, и правильно, что не веришь, ты понял, – сказал он наконец. – Сам не верю. Я тогда дальше-то еду, думаю, не перекреститься ли, ни хрена себе рыбалка начинается, и вижу – собака! Здоровая, черная. По обочине чешет в ту же сторону. Метров за триста позади от тех. А за собакой еще чуть позади мужик. В черном плаще длинном, до самой земли, ты понял. С капюшоном. Смотрю – коса есть, нет? Вроде нет у него косы. Тут уж и вправду перекрестился. А все одно клева не было вообще, ты понял.

Лузгин ошарашенно молчал.

– Погнали, называется, Советскую власть, – сообщил дед. – Надоела она им, ты понял. Мне она тоже, прямо скажем, не особо нравилась. Но при Советской власти не было такого. На днях, я слышал, опять бабу загрызли под Филиным. Вторую уже. Ты это, через Филино напрямик не ходи, ты понял, в обход бери вдоль озера, по старой дороге. Там мужики любого чужого застрелят на хер без разговоров. Знают тебя в Филино? А все равно не ходи, они же киряют вчерную. Раньше по безделью, теперь от испуга. С залитых глаз точно завалят…

Лузгин смотрел на дорогу и мучительно соображал. Может быть, впервые в жизни он не знал, что спросить. А ведь с детства был любопытен, недаром работу выбрал – сплошные расспросы и поиск истины.

– Собаки бешеные! – сказал дед с выражением. – Допустим, с собак все началось, я не возражаю, ты понял. Но дальше одними собаками не обошлось. Хотя ты и собак тоже бойся. Ты как лесом пойдешь, всего бойся. В городе вроде ясно, кого бояться. А в лесу какое говно лазает, не разбери-поймешь. Второе лето хер знает что творится. Раньше хоть понятно было, куда жаловаться…

«Запорожец» сбавил ход. Слева впереди, в плотной стене леса, виднелась рваная прореха. А справа – покосившийся указатель «На Зашишевье», облезлый и в дырках от сквозной ржавчины. Надпись читалась с трудом.

– Дальше не повезу, даже не надейся, – сказал дед, притормаживая.

Лузгин глядел налево. Еще позапрошлым летом в глубь леса уходил вполне приличный укатанный грейдер, по нему можно было гнать и под сотню, если машину совсем не жалко. Ну, дорога осталась дорогой. Только крайне запущенной, с осыпавшимися, заросшими травой обочинами и заметной грузовой колеей посередине.

– Не надеюсь, – вздохнул Лузгин, протягивая деньги.

– Ружье собери и заряди, – распорядился дед. – Картечью. А лучше пулей, ты понял.

– Хватит меня запугивать, – попросил Лузгин, выбираясь из машины. – Я и так уже едва дышу.

– Живее будешь, – дед откинул спинку правого сиденья, помогая Лузгину достать рюкзак и чехол с ружьем. – Да, это… Привет Ерёме от меня, ты понял. Скажи, зимой приеду на мормышку ловить.

– А зимой что, в Зашишевье не страшно?

– Зимой тут везде глухо, – сказал дед. – Как в танке.

И сам захлопнул дверь, отгораживаясь от Лузгина уже окончательно.

– Вас зовут-то как? – спросил Лузгин, но дед уже разворачивал дребезжащий «Запорожец».

– Никак, – понял Лузгин.

Для начала он помочился на обочину. Потом закурил сигарету и поглядел на часы. Полдень. Если ничего страшного не произойдет, к Зашишевью можно выйти около шестнадцати. Лузгин вытащил из чехла помповую гладкостволку и ловко собрал ее на весу. Присел в задумчивости над рюкзаком. Боеприпасы он упаковывал бессистемно, не глядя, и в каком углу рюкзака затерялась коробка с двадцатью патронами, снаряженными дробью «три ноля», никак не мог вспомнить.

– Бред, – сказал Лузгин, вскрывая клапан.

– Паранойя, – добавил он заметно громче через минуту-другую.

– И всё-таки! – провозгласил он в полный голос еще несколькими минутами позже, заряжая подствольный магазин.

За все это время по асфальту не проехало ни одной машины.

Лузгин передернул затвор, щелкнул предохранителем и дозарядил ружье еще одним патроном.

Он в общем-то не чувствовал страха. Но Лузгин прекрасно знал, что местные не боятся ни волков, ни медведей, ни бешеных собак, ни белой горячки. Этого добра в округе испокон веку было хоть задом ешь. Местные опасались только милиции, да и то по причинам отнюдь не метафизического, а самого что ни на есть материального свойства. В приснопамятные советские времена народ постоянно что-то воровал – не от хорошей жизни, конечно, – и до сих пор сохранил перед людьми в погонах атавистический ужас. Да и милиция тут всегда была насквозь коррумпированная, эдакая сама себе мафия, и кого угодно могла посадить за что угодно или вовсе ни за что.