Долина кукол - Сьюзанн Жаклин

Если ты пишешь о войне, нельзя просто писать о красивых мундирах, барабанной дроби, победах. Там есть и грязь, и дерьмо, и ампутации, и гангрена. Уродливо, омерзительно – но правда.

И я написала «Долину кукол» – о том, что такое для женщины достичь вершины Эвереста в шоу-бизнесе. Не все женщины обнаруживают там Долину кукол. Не всех президентов убивают. Но нескольких мы потеряли.

Да, конечно, «Долина кукол» – роман. Стало быть, вымысел. Но хороший вымысел содержит правду. А правду не всегда подают в красивых упаковках. Мои гладиаторы в «Долине кукол» – люди, а не супермены или супервумены. У них есть недостатки, слабости. Некоторые погибают в бою или получают увечья, и я показываю миру кровь этих битв. Вот так обстоят дела. Вот так я это вижу. Грубо – да. Жестоко – и не сомневайтесь. Но не грязно…

Жаклин Сьюзанн,1966* * *Чтобы достичь Долины куколнадо взобраться на вершину Эвереста.Тяжел подъем на этот пик,который видели немногие.Ты не знал, что там, на вершине,и меньше всего ожидал увидеть тамДолину кукол. Стоя там, ты ждешьприлив восторга, но онвсе не приходит.Ты далеко – и не слышишь аплодисментов,и не выходишь на поклоны.И выше карабкаться некуда.Ты один. И чувство одиночестванепреодолимо. Воздухтак разрежен, что ты едва дышишь.Ты достиг цели – и весь мир зовет тебя героем.Но как же весело было у подножья,когда ты только пускался в путь,имея лишь надежду и мечту о свершениях.Ты видел лишь вершину этой горы —и некому было рассказать тебепро Долину кукол.Но все не так,когда ты достиг вершины.Ты измочален силами природы,оглушен, ослеплен – и слишком устал,чтобы наслаждаться победой.Энн Уэллс и не думала начинать восхождение.Но, сама того не осознавая, сделала первый шагв тот день, когда, посмотрев вокруг,сказала себе:«Этого мало —Я хочу чего-то большего».А когда она встретила Лайона Берка,возвращаться было поздно.

Долина кукол

Энн

Сентябрь, 1945 год

Когда она приехала в Нью-Йорк, температура там подскочила до тридцати трех градусов. Город буквально дымился, он напоминал рассерженного железобетонного зверя, застигнутого врасплох страшной, не по сезону, жарой. Но на нее не подействовали ни жара, ни замусоренный перекресток под названием Таймс-сквер. Энн всегда считала Нью-Йорк самым замечательным городом мира, и увиденное не испугало ее.

Девушка в бюро по найму улыбнулась и сказала:

– Ну, твое-то дело верное, даже если у тебя вообще нет опыта секретарской работы. Все хорошие секретарши сейчас поразбрелись в конторы, связанные c обороной, там их работа прекрасно оплачивается. Но честно говоря, лапочка, c такой мордашкой, как у тебя, я бы направилась прямиком к Джону Пауэрсу или Коноверу!

– А кто они такие? – спросила Энн.

– Им принадлежат самые престижные бюро манекенщиц в этом городе. Это то, чем бы я хотела заниматься, да рост у меня слишком маленький, и вдобавок я недостаточно тощая. Но ты именно то, что им требуется.

– Мне кажется, лучше пойти на какую-нибудь секретарскую работу.

– Ладненько, но я считаю, что ты ненормальная. – Она сунула Энн несколько листков бумаги. – Вот это все места перспективные, но сначала сходи к Генри Беллами, есть тут один крупный юрист-администратор в области театра и шоу-бизнеса, а его секретарша только что выскочила замуж за Джона Уолша. – И, видя, что на Энн это не произвело должного впечатления, прибавила: – Только не говори, пожалуйста, что ты впервые слышишь его имя! Он получил трех «Оскаров», и сейчас я только что прочитала в газете: он собирается уговорить Грету Гарбо отказаться от многолетнего затворничества и будет снимать ее в своем новом фильме.

Улыбка Энн убедила ее, что та теперь всегда будет помнить имя Джона Уолша, и она продолжала болтать:

– Теперь, надеюсь, ты представляешь себе, c какими людьми тебе придется встречаться и в каких кругах вращаться. Фирма «Беллами и Беллоуз» – классная контора, а их клиенты – всякие знаменитости. Между прочим, Мирна, ну та девица, что вышла замуж за Уолша, во всем, что касается внешности, тебе и в подметки не годится. Так что ты, я уверена, моментально выудишь золотую рыбку!

– Золотую что?

– Ну, дружка, а может, даже и муженька.

Она взглянула на заполненное Энн заявление о найме на работу.

– Послушай, откуда это ты свалилась? Надеюсь, твой городишко находится здесь, в Америке?

– Он называется Лоренсвиль, – улыбнулась Энн, – и расположен у самого Мыса[3], от Бостона час езды на электричке. И если бы я искала мужа, я могла бы никуда не уезжать. В Лоренсвиле все выходят замуж, едва закончив школу, а я хочу сначала немного поработать.

– И ты оттуда уехала? Да здесь все ищут себе мужей, и я совсем не исключение. Может, отправишь меня c рекомендательным письмом в этот твой Лоренсвиль? Я не против.

– Вы что, хотите сказать, что вышли бы замуж за первого встречного? – удивилась Энн.

– Ну не совсем за первого. Только за того, кто подарил бы мне хорошенькую бобровую шубку, нанял бы приходящую горничную и позволил бы каждый день дрыхнуть до полудня. Парни же, c которыми я здесь общаюсь, хотят, чтобы я не бросала работу, все время готовила им разные вкусности и выглядела бы при этом как Кэрол Лэндис в неглиже.

Когда Энн расхохоталась, она сказала:

– Ну ладно, увидишь сама, как только свяжешься c одним из здешних Ромео. Могу поспорить, что первым же скорым поездом помчишься обратно в свой Лоренсвиль, но не забудь, пожалуйста, по пути на вокзал заскочить ко мне и забрать меня c собой.

Нет, никогда она не вернется обратно в Лоренсвиль! Она не просто из него уехала, она из него сбежала. Сбежала, спасаясь от брака c каким-нибудь добропорядочным лоренсвильским парнем, спасаясь от той размеренной и монотонной жизни, которой жил этот городок. Жизни, которую прожила ее мать, а до нее – ее бабушка. В таком же отлаженном, как механизм, доме, где в Новой Англии протекала из поколения в поколение жизнь каждой почтенной семьи. Обитатели таких домов задыхались от кипевших в них, но невостребованных чувств, выхода которым не давала скрипучая стальная броня «светского воспитания».

Ей припомнились слова матери: «Настоящая леди, Энн, никогда так громко не смеется. Настоящая леди, Энн, никогда не плачет в присутствии посторонних». – «Но, мама, я же плачу у нас на кухне, где никого, кроме тебя, больше нет». – «Но настоящая леди плачет, только когда остается одна, а ведь ты уже не ребенок, Энн, тебе уже исполнилось двенадцать лет, и ты забыла, что c нами на кухне находится твоя тетя Эми. Отправляйся плакать к себе в комнату».

Именно Лоренсвиль заставил ее поступить в колледж Рэдклифф. О да, там многие девушки и смеялись, и плакали, и сплетничали, и вообще переживали все радости и горести настоящей жизни, но они не допускали ее в свой мир. Как будто у нее на лбу было выжжено: «Руками не трогать. Образец новоанглийской надменности и чопорности». Она все больше и больше погружалась в чтение, но и в книгах было одно и то же: получалось так, что все писатели, чьи книги ей попадались, уезжали навсегда из тех городов, где они родились. Так, Хемингуэй жил то в Европе, то на Кубе, то в Бимини. Бедный, вечно озабоченный, талантливый Фитцджеральд также почти всю жизнь провел за границей. Даже рыжеволосый и неуклюжий Синклер Льюис только в Европе нашел романтику и приключения.