Ультрамарины - Мариетта Наварро

что человек работает как двигатель и шторма можно не бояться. Людям нравится ее спокойствие, им с ней комфортно. Она тоже предпочитает надежные команды, верных и не слишком болтливых офицеров. Когда у нее спрашивают, с кем она хочет работать, она выбирает тихих, даже робких.

Месяц назад она снова вышла в море, заменив пожилого коллегу, который радостно уступил Рождество и летние школьные каникулы. Она готова ко всему и перехватывает судно, где бы оно ни находилось, разбирается с инвентарем, нагоняет время. У нее часто бывает ощущение, будто она плывет по бархату или исполняет прекрасный медленный танец. Когда она закрывает глаза, корабль становится ее телом, ее позвоночником, прямым, ровным. Она забывает о волнах.

У нее самая просторная каюта и большой стол. Там тихо, несмотря на то, что ее регулярно информируют о задержках, погодных изменениях, инцидентах на борту.

Она привыкла давать ответ на любой вопрос. И с правильной интонацией. Она привыкла маскировать раздражение. Перед каждым выходом в море она вспоминает отработанные навыки, знакомится с экипажем, с пассажирами, если они есть, угадывает страхи, по выражению лиц понимает, кто на корабле впервые, кто будет ей опорой, чью зависть придется сдерживать.

Она никогда не пожимает руку. Дотрагивается лишь до металла или до тканей, старается никого случайно не задеть. Длинные гладкие волосы всегда забраны в хвост на затылке. Они никогда не развеваются, скорее представляют собой еще одну прямую линию среди прочих.

Она никогда не закрывает каюту, чтобы оставаться чуткой к любому шороху, молниеносно реагировать на любую тревогу. Она спит в одежде. По другую сторону стенки храпят моряки. В любом случае она спит очень мало. И отдыхает скорее просто потому, что так надо. Иногда она закрывает глаза, сидя на стуле, и позволяет себе задремать, покачиваясь на волнах.

Большую часть времени она проводит наверху. Где-то на середине палубы. В своем личном кресле. Ей нравится ощущение того, что все приборы под рукой и в любой момент можно проконтролировать ситуацию. Ей нравится уют этого места и способность спокойно сконцентрироваться. Румынский рулевой работает неподалеку, он с ней плавал уже много раз. Он открывает рот и говорит по-французски, только когда надо сообщить технические новости. Она не задает ему вопросов, лишь наблюдает, если не следит за горизонтом сама. Он очень молод, как и большая часть команды. Она понятия не имеет, что толкнуло его пуститься в плавание подобно остальным, почему он выбрал эту странную профессию, ведь его до сих пор тошнит во время качки и взгляд его порой пустеет, когда вокруг океан, а порой в нем нескрываемый страх. Может, все ради зарплаты. Или из-за жажды. На самом деле она временами по вечерам выпивает бокальчик — всегда в один и тот же час. Если снаружи ветер и по стеклам течет вода, тем лучше. Она распускает волосы, дает голове отдых. Офицеры не прекращают работать, но капитан позволяет себе расслабить плечи и выдохнуть.

После четырех дней в пути за ужином один из офицеров склоняется над ее ухом и непривычно простодушно спрашивает, нельзя ли спустить шлюпку, заглушить двигатели и немного искупаться. Она, не задумываясь, отвечает: «Хорошо». Повторяет: «Хорошо». После короткой паузы — недоверчивый смех.

II

Сперва они чертят круг, чтобы оказаться в центре. Большой круг, охватывающий все: голубизну, темные массы, белую пену. Впереди лишь горизонт, он тоже стал круглым.

На корабле они чертят этот круг глазами.

Они впитывают тишину.

Их взгляды теряются на линии окружности.

Они наслаждаются абстракцией. Из голубизны вырастает плотный слой почвы, на которой можно сделать первые шаги. Они щурятся, лелеют иллюзию до появления первой волны, когда всплеск вновь превратит всё в глубины морские.

Они чертят круг на поверхности, словно бумага — океан, словно руки — компас из далекого детства. Они не задаются вопросом о том, что там внизу, им достаточно идеального круга, его бесконечности. Они представляют концентрические волны, которые производят крошечные человеческие тела. Им кажется, что можно нырнуть в зеркало и не утонуть, не исчезнуть в мире, куда не проникают лучи солнца.

Они наслаждаются тишиной, выключив двигатели, слышат лишь бьющиеся о судно волны, игру воды со сталью корабля и ветер, который дует сильнее, когда ничто не перекрывает его вой. Но все эти звуки природы и механики, людское дыхание, пружинистый воздух, шепелявость тросов — части тишины, ее составляющие.

Когда двигатели выключены, обретенное равновесие теряется, весь труд коту под хвост, и моряки становятся безумными псами, волками, воющими на луну, их мотает из стороны в сторону, но они ощущают эйфорию.

Все покидают каюты вовремя, являются к назначенному часу, не манкируют событием. Разумеется, ответственность с них никто не снимал, волноваться им по-прежнему запрещено. Они напряженно следят за кораблем, контролируют каждый скрежет, чтобы не упустить возможную проблему, просачивание, крен. Они обязаны предотвращать опасности. Они лишены рефлекторного желания сбежать. И единственное расслабление для них — непривычный гул со всех сторон, музыка моря.

Когда плавание закончится, закончится работа, не будет больше запрограммированной траектории. Не останется приборной панели корабля, не останется знаний о жизни и ориентиров. Без палубы и якоря, любимого обжигающего солнца нет уверенности в завтрашнем дне. Так работает психофизика.

Они боятся нырнуть и смеются над собственным страхом потерять равновесие. Во время качки они молча кладут руки на холодное бортовое ограждение — знакомое чувство. Всех потряхивает, и всем от этого весело.

Они шагают по палубе к шлюпке, оценивая градус бессознательности, размышляя о необходимости, выполняют замысел: устанавливают трапы, хватаются за тросы, ощущают, как начинают работать отдыхавшие мышцы. Готовятся спуститься на воду.

Они наклоняются, смотрят вниз, отмеривают метров десять, еще отделяющих их от моря. Пока под ногами еще есть что-то твердое. Они бросают взгляд на бирюзовое небо — оно запрограммировано таким быть — хоть какая-то психологическая опора.

Азорские острова остались позади. Суши больше нет. Теперь вокруг ни единого кусочка земли, ни единого торгового судна. Радары выключены. Отсюда ни одна птица не донесет новость об их существовании.

Они садятся в шлюпку локоть к локтю. Вопрос о синхронизации действия с замыслом больше не стоит. И вот они уже на глади воды, той самой, что всегда переливается при свете луны. Они сами удивляются своим обещаниям, данным так легко, а затем спускают ноги, еще сантиметр, соприкасаются с водой, вздрагивают и осознают, что уже внутри. Приключение началось.

Абиссальные равнины. Они вспоминают это страшноватое поэтичное сочетание слов на карте, представляют, как темные морские