Ультрамарины - Мариетта Наварро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страх шторма остался где-то в прошлом, это уже не про них. Сегодня всё под контролем: здоровье, погода, путешествия и даже глупости.
Им легко держаться на воде, они ни о чем не волнуются, им комфортно в своих телах, как во время тренировки в спортзале, они знают все свои слабые места.
Сейчас их невозможно смутить или уязвить, они многое повидали, часто бывали сконцентрированными и целеустремленными. Они точно знают, что выбрали профессию ради таких моментов, когда между человеком и природой чувствуется железная рука. Они вытягивают шеи и следят за тем, куда плывут остальные. Сейчас особенно важно поддерживать и чувствовать поддержку, дружеский локоть, командный дух.
Они команда, к тому же взрослые, даже если и ощущали себя в воде десятилетними, легкими.
Шлюпка примерно в двадцати метрах, как маяк, огненная, оранжевая. Но неужели ни на ней, ни поблизости никого нет? Моряки хлопают глазами, тихонько смеются над собой — вот появилось ощущение неуверенности.
Они осматриваются все тщательнее, крутят головами все больше. Они не знают, с какой скоростью плавают остальные, не знают, в каком направлении. Напрасно они стараются кого-то углядеть — вокруг лишь синее море, шлюпки и вдали огромный корабль.
Тут накатывает волнение, логика отступает. Они смеются, чтобы убедиться хотя бы в собственном присутствии. В головах начинают разыгрываться сценарии исчезновения: возможно, кто-то подшутил, возможно, соль разъела глаза. Встает вопрос о времени: а вдруг они отпустили себя слишком надолго, радовались больше остальных, вдруг прошли часы, вдруг их физический ресурс оказался слишком неисчерпаемым. Коллеги, наверное, уже вернулись на корабль и отправили за одиноким безумцем пустую шлюпку. Однако логические построения бессмысленны, все это вранье. Волнение обернулось неожиданностью, смущение охватило чересчур внезапно. Сознание было под наркозом величайшего из чудес.
На двадцатой минуте приходится сосредоточиться на чем-то конкретном. Они вспоминают трапы, спасательный круг, шлюпку. Сверху за ними наверняка наблюдают. Мысленно они восстанавливают последовательность событий, причинно-следственные связи. Вспоминают, что нельзя бояться — ни глубины, ни высоты корабля. Они возвращаются к себе прежним, к своим жизням, потягиваются, дышат, плюются, дрожат, произносят вслух какие-то важные вещи, метафизическую истину. Не помогает логика — поможет юмор. Когда диалог с самим собой надоедает, приходится себя затыкать: молчи и плыви.
Но для иных уже поздно, они осознали километры подводных равнин под ногами, все, чего не ожидали здесь встретить, началось головокружение. Метафизические тела, погруженные в воду, невинные, детские, радостные больше не отличаются от тел взрослых людей на палубе. Нет больше разницы между тоскливыми мыслями о самоубийстве и тихим плаванием вокруг шлюпки. Идеи мельтешат в головах и в животах, мысли разрывают на части.
Кто-то больше не в силах смотреть на воду, вглядываться в темные глубины, держаться на поверхности и бить ногами по волнам: моряки словно падают со всех существующих скал, со всех небоскребов, с вершин всех кошмаров.
Кому-то чудится кораблекрушение, утопленники, приговоренные к черной ночи, одиночеству и шторму. Моряки воображают корабль, расколотый молнией надвое, и себя — смехотворных, подобных бревнам на воде. Что за голоса им слышатся? Из каких эпох? На каком языке они говорят? Люди плывут со скоростью света.
Спустя полчаса сердце бьется в горле, крик перебивает смех, время останавливается. Кажется, они исчезли, их никто не найдет.
Кто-то слышит лишь свое дыхание. Кто-то боится наткнуться в воде на живое существо, задеть его ногой. Кто-то даже мысли не допускает о медузах, акулах, скатах. Кто-то успокаивает себя воспоминаниями о текстах, цифрах, таблицах. Но все как один теперь спешат, опасаются упустить шлюпку.
Они всего лишь нарисовали круг в океане.
Они всего лишь поплавали тридцать пять минут.
Они всего лишь были земными существами, запаниковавшими в воде.
Они всего лишь узрели в волнах свои жизни, дождались берега, пробуждения.
IV
Есть живые, мертвые и те, кто уходят в море.
Можно дышать, но быть уже мертвым. Можно сидеть тише воды ниже травы, оставаясь ужасающе живым. Можно нести в себе океан, ни разу не вдохнув соленого воздуха, ни разу даже не покинув пределы деревни или города.
Даже на суше каждый знает, кто он: человек моря или мертвец. Знает, когда отчаливает, когда проходит мимо. Когда земля уплывает из-под ног. Знает, откуда он, и всегда готов к тому, что его призовут.
Есть люди моря, никогда не видавшие моря, и, конечно, они не назвали бы себя моряками, а может, и слова такого не знают. В них чувствуется что-то потерянное, они словно без вести пропавшие, хотя с ними разговаривают, их всеми силами втаскивают в жизнь, заглушают тоску, к ним прикасаются, им дают обещания.
Есть мореплаватели с головокружительно отсутствующим видом, они знакомы со смертью так хорошо, словно побывали на другой стороне, они исхудали, изучая вопрос, на твердой суше их больше не держат ноги, они смотрят, как вдали на берегу без них суетятся люди.
Она могла сказать, что ждет каждого, кто встретился на ее пути: скитальческая жизнь или оседлая, дом или постоянная дорога, вертикаль или бесконечный горизонт.
Это неважно, но так она прочитывает мир.
И она принадлежит морю. Еще не начав плавать, живя на суше в теплом доме с братьями, с матерью, хранительницей очага, учась в школе, а потом годами обитая в городах вдали от каких-либо портов, погруженная в учебники и книги, она не принадлежала той же земле, по которой ходили остальные. И это не мешало ей влюбляться, открывать новое, получать удовольствие от прогулок по траве и поцелуев на скамейках. Просто она всегда внутренне была готова к исчезновению, к тому, что ее унесет попутный ветер.
На сей раз смена обстановки оказалась резкой. Много месяцев она провела на суше: уладила дела, встретилась с массой людей, возобновила давние дружеские отношения, завела роман, который не знала, как продолжить или закончить. Разумеется, любая привязанность была для нее невозможной, она уставала бесконечно это объяснять.
В последние недели перед отплытием ей казалось, что город ее попросту не выносит и что она лишний элемент в толпе и переплетении улиц. Она ощущала какую-то невидимую агрессию, вокруг словно была колючая проволока. Вот уже несколько месяцев ей не приходило в голову просто пошататься по городу, да и времени не хватало. Она только и ждала отплытия, слушала тишину кое-как обставленной квартиры.
Всякий раз она понимает, что новый беспокойный город будет толкать ее в объятия морской пучины, к плавному
