Игра в Тарот - Алексей Грушевский

— Ну ладно краснеть. Уже в рака превратился. Сваришься живьём! Давай сюда рыжий, пока я добрый — вывел его из оцепенения и вернул обратно в реальность голос его мучителя, который и являлся на этот раз причиной его кошмара.

Анатолий Борисович медленно выплыл из морока, и по мере возвращения в реальность, сквозь улетучивающийся туман мучающих его фантомов далёкого детства стал проступать интерьер его кабинета с сидящим на его месте, с ногами на столе, наглым молодым человеком, одетым в какой-то невероятно кургузый серый пиджак. Вообще молодой человек был пошл, невероятно пошл. Не было в нём ни грамма изысканности, лоска и куртуазности к которой Анатолий Борисович уже так привык за более чем десять лет демократических преобразований.

Мало того, что пиджачишка был явно старым, потёртым и к тому же, наверняка, отечественного производства, так и рубашка была какая-то цветастая, пёстренькая и явно не свежая, штиблеты, выставленные на всеобщее обозрение, так как лежали поверх стола, были не чищены, а подошвы уже изрядно потёртыми, а из под коротковатых мятых брючин виднелись замызганные протёртые носки.

Но главное, была мерзкая, мерзкая, мерзкая, без тени смущения и почтения перед самим Анатолием Борисовичем, глумливая улыбка молодого негодяя, и его наглый и бесцеремонный взгляд белесоватых глаз.

Придя в себя, Анатолий Борисович стремглав бросился прочь из своего кабинета.

— Ой, Анатолий Борисович, да что же с Вами? Врача позвать? — испуганно заверещала секретарша.

— Хороший признак, пока ещё признают, может, удастся что-нибудь сделать, пока они ещё не знают… — молнией пронеслось в его чурбане, и он закричал:

— Начальника охраны, живо!

Начальник охраны, а вмести с ним ещё несколько головорезов появились как из под земли. Видно ждали сразу за дверью приёмной.

— Туда, туда, в кабинет, там, там, — задыхался Анатолий Борисович, — надо тревогу, тревогу, всех поднять, всех, срочно, и прессу, главное прессу, иностранцев…

Начальник охраны вошёл в кабинет вместе со своими головорезами, за ними, прячась за спинами, и предвкушая расправу над хамом, протиснулся и Анатолий Борисович.

— А, Серый, привет! Как дела служивый — небрежно бросил молодой негодяй.

— Спасибо, служим Паша. Что случилось?

— Да вот клиент пугливый попался. Ты, Серый, что ль его так запугал?

— Да как можно, Паша, мы его любим — осклабился начальник охраны и повернулся к совсем уже ошалевшему Анатолию Борисовичу.

— Что ж вы, Анатолий Борисович, себя так ведёте? К вам сам Паша зашёл, а вы буяните. А ещё такой бизнесмен солидный. Нехорошо!

С этими словами охрана вышла, оставив Анатолия Борисовича наедине с Пашей.

Молодой наглец всё также продолжал бегло листать какие-то документы, которые он нашёл на столе Анатолия Борисовича, и лишь небрежно кивнул, садись мол. Анатолий Борисович, окончательно уже ничего не соображая, скромно присел на гостевом стуле.

Наконец, негодяй небрежно отбросил бумаги. Всем своим видом показывая: ну и хернёй же вы ту занимаетесь, мазурики! Потянулся. Снял ноги со стола. Сел как полагается. Подобрался. Сделал серьёзное выражение лица, отчего оно стало ещё страшнее и гаже. Нагнулся, вытащил потёртый, какой-то старорежимный, портфель из ядовито-жёлтого дерматина, и достал из него пухлую папку, пожелтевшую от старости. В отличие от бумаг на столе Анатолия Борисовича, (а все они были многомиллионными контрактами и экспертными заключениями на красивых глянцевых фирменных бланках и в изящных папочках из тончайшей кожи) он обращался с этой «антикварной» папкой с явным пиететом. Аккуратно положил на стол. Долго и старательно сдувал с неё пыль и крошки старого картона. Осторожно развязал тесёмочки. И даже надел старомодные роговые очки, отчего его наглое лицо стало уже гадким просто до невыносимости.

Странно, но эта чудовищная старорежимная папка, произвела на Толика странное и гнетущее впечатление. Словно появление этого чужеродного предмета оглушило его, нарушило равновесие, безвозвратно отменила привычный ход вещей, как вторжение массивного небесного тела в солнечную систему мгновенно нарушает хорошо рассчитанный и отлаженный на века ход небесной механики.

Казалось, этот явно уродливый совковый предмет, так не гармонирующий, с его новым полным дорого и ценного миром, более того, как бы даже всем своим обликом, одним лишь фактом своего существования, разрушающий царящую вокруг Анатолия Борисовича гармонию, должен был вызвать только ещё большее омерзение и отторжение, но, однако, он Анатолия Борисовича зачаровал. Эта чудовищно некрасивая вещь мгновенно поглотило всё его внимание. Словно сквозь поблекший и расслоившийся от времени старый и дешёвый картон чувствовалась невероятная ценность её неведомого содержимого.

Анатолия Борисовича редко обманывала интуиция, и вот сейчас, он весь просто замер, не в силах оторваться от старой папки. Такая исходила от неё энергетика. Такая чувствовалась заключённая в ней сила. Сила, которая, казалось, легко, одним лишь лёгким прикосновением может решить и навсегда изменить его судьбу. Сила, перед которой может спасовать все его деньги, связи, весь его авторитет, всё его могущество. Сила, которая давала право молодому негодяю нагло третировать его в его же кабинете.

Анатолий Борисович сосредоточился, и, используя освоенную им в совершенстве медиативную практику, попытался считать информацию о том, чему равен денежный эквивалент того, что было заключено в кусках рассыпающегося картона.

У него ничего не получилось, вернее цифры выскочили столь чудовищные, что он даже испугался, и решил, что на этот раз метод не сработал. Ему лишь оставалось с томительным нетерпением, ощущая давно уже непривычный холодок неуверенности и страха, ждать, когда молодой негодяй ознакомит его с таинственным содержимым находящимся у него в руках.

Аккуратно раскрыв папку, казалось грозящую рассыпаться от одного неловкого движения в труху, ставший вдруг необычно серьёзным, подлец замер и уставился на Анатолия Борисовича наглым и пристальным взглядом поверх своих явно бутафорских очков. Выдержав длинную паузу, и выждав, когда рассеется лёгкое облачко пыли, возникшее в результате его манипуляций, он, с трудом удержавшись, чтобы не чихнуть, наконец, торжественно произнёс:

— Ну что, агент по кличке, Рыжий Толик, возобновим и продолжим сотрудничество?

Глава 2. Вербовка

Рыжий Толик глубоко и тяжко вздохнул, словно очнувшись от наваждения.

— Вот оно что, а я то думал! Однако почему такое чучело прислали? Неужели не могли кого-нибудь посолидней подобрать? — пронеслось в его черепушке.

Надо признаться, что Рыжий Толик давно уже ждал чего-либо подобного, и, даже, периодически давал явные сигналы о своём желании возобновить сотрудничество и послужить отечеству в меру своих скромных сил. Но представлял он всё совершенно иначе! Ну, никакого там нет понимания как, надо работать! Ну, разве так можно! Где изысканность, этикет, уважение к партнёру, наконец! Разве с такими хамскими ухватками можно рассчитывать на что-нибудь серьёзное и долговременное? Ведь надо понимать, как Толик вырос, что он стал очень солидным человеком, вхожим в самые высокие круги мировой элиты! Что такому ценному агенту нельзя так беспардонно тыкать старой кличкой. Да и почему послали какого-то шута горохового? При его нынешнем статусе с ним должен работать не меньше чем генерал-полковник! И подойти к нему надо было со всем уважением, где-нибудь на светском рауте, презентации или конгрессе, в спокойной обстановке, в кулуарах, наконец. Должен был, как бы случайно, оказаться с ним рядом, в располагающей обстановке, солидный генерал, или лучше два или три генерала, и завести легко и непринуждённо неторопливую беседу о судьбах родины, о её нелёгкой судьбе и… он сам бы, сам бы, подвёл своих проницательных собеседников к давно назревшей мысли о необходимости возобновить…

— Ну, чего, рыжий, подпись свою признаёшь? Признаёшь факт вербовки? — Паша тряс перед Рыжим Толиком какой-то старой бумагой.

— Фу как грубо! — только и смог пробурчать Рыжий Толик, выведенный из своих размышлений очередной бестактностью молодого наглеца.

— Грубо не грубо, а порядок. Порядок, прежде всего — назидательно изрёк негодяй. — Раз факт вербовки признаёшь, то, теперь, стало быть, я твой новый куратор, а ты мой агент. И тогда будем сотрудничать. Ну а если не признаёшь, не хочешь родине помогать, то тогда…

— Буду родине помогать, буду, отстань только, мне работать надо — раздражённо промямлил Толик, всем своим видом показывая своё полное презрение к мучающему его по всяким формальным пустякам ничтожеству.

— Это хорошо, хорошо. Только вот что, раз ты подписался, то ты мне, рыжий, тут целку не строй, смотреть должен на меня с обожанием, говорить с придыханием. Я теперь твой хозяин, а ты стукачок. Мой стукач! Поэтому будь любезен, демонстрировать ко мне свою любовь и искреннее уважение. C тобой, в моём лице, родина говорит, понял, падла! Я тебя научу родину любить, а не захочешь, так мигом к Ходору определим компаньоном, мазурик…