Игра в Тарот - Алексей Грушевский

Пал Палыч весело подмигнул Толику:

— Знаю, рыжий. Потеешь. Это всё от нервов. Проще быть надо. А то так и до ящика недолго. Ты уж это, береги себя то. А то такая потеря для страны будет…

Рыжий Толик достал несколько свежих сорочек. Пал Палыч быстро облачился в одну из них. Рыжий Толик так же нуждался в смене сорочки. Пока он возился с галстуком, Пал Палыч быстро натянул его пиджак.

— И пиджак то мне в самую пору! Только рукава великоваты. Ну, это пустяк, подвернём. Знаешь, рыжий, я, пожалуй, в нём пока похожу.

— А как же я?

— А ты без пиджака, в одной сорочке побегай. Без галстука. Ты же демократ. А то ты в костюме как в гробу, строгий. Менять надо имидж. Форум же демократический. Пусть все видят, какой ты рубаха парень! Простой и понятный.

— Да я же замёрзну.

— Да брось. Пальто надел и в машину. Где замёрзнешь?

Пал Палыч с интересом рассматривал карманы своего нового приобретения. Содержимое карманов ему нравилось. На его лице читалось чувство глубокого удовлетворения, что вместе с новым пиджаком ему досталось ещё столько полезных вещей. Наконец очередь дошла до бумажника. Пал Палыч внимательно исследовал его содержимое. Все наличные деньги быстро переправил в карманы своих брюк. Долго вертел кредитные карточки, любуюсь переливами голограмм, потом весело подмигнул:

— Красивые! Пин коды не скажешь? А? Жадный что ль?

Толик опять начал краснеть от такой бесцеремонности. Он, конечно, всё понимал, спонсорская помощь, делиться надо, то да сё, но, однако, всему же есть придел! Даже у последней собаки нельзя любимую кость отнимать! Не по понятиям это! Но Пал Палыч уже сложил карточки обратно в бумажник и кинул его Толику.

— Держи, рыжий, нам чужого не надо. Не боись, мы ж не быдло. Мы же с понятиями. Всё, пошли. Время не ждёт. Работать надо. Родине служить.

Который раз за это утро его захлестнул восторг и восхищение новым куратором. Со стороны, наверное, показалось бы странным, что ему стало так безумно, иррационально, по щенячьи, радостно, когда к нему вернулись его карточки. Но это был восторг не от самих карточек. Это был восторг от осознания того, что словно сбылись все его самые тайные и глубокие надежды. В одно мгновение рассеялся туман мучащей его неизвестности, и сосущий где-то под ложечкой предательский холодок, что отнимут последнее, родное, кровное, то, что утащил в непосильных трудах и заботах, растаял без всякого следа.

— Не отнимут! Не отнимут! Всё что рассовал по сусекам, мне оставят! Они понимают! Понимают! — всё ликовало внутри его.

Да, Пал Палыч не обманул его только-только забрезжившие надежды, этим символическим жестом он виртуозно развеял все страхи своего подопечного, навсегда освободив его от неуверенности и отчаянья, вернув стабильность и порядок. Партия была полностью сыграна, никаких недомолвок больше не осталось. От безумной радости Толик полностью поплыл. Пришло время катарсиса.

От охватившей его радости у Толика даже кружилась голова.

— Это моё! Он подтвердил, что это моё избранный! Я избранный! Он не оспаривает моё право на это! Мои права, мою недосягаемость, мою неприкосновенность — стучало в его почти полностью съехавшей крыше.

А, главное, было то, что им было получено наглядное подтверждение того что неизменным остаётся всё то, что делает его избранным: Пересмотра приватизации не будет!

Глава 3. Демократы за вертикаль

— В общем, так, кратко инструктирую. Ты должен увлечь за собой демократов и перетащить их на сторону гаранта. Так сказать присягнуть на верность нашей вертикали. Ты там, в авторитетах ходишь, вроде как главный законник, вот и впарь им, что надо на этом толковище. Объясни, что нечего хернёй заниматься, надо дело общее делать. По понятиям жить надо, а не на одних себя одеяло тянуть. В одной лодке сидим, нельзя её качать. Западло крысятничать! Ведь ежели что, всех нас на перо поставят, на масть смотреть не будут. За одно нам быть надо — конкретно и ясно втолковывал по дороге Пал Палыч.

Перед зданием, где проходил форум «демократы в поддержку президента» бродили, хлюпая мерзкой растаявшей жижей, стайки пикетирующих мероприятие демшизоидов. Пока мерсидес медленно пробирался через их беспорядочные и возбуждённые толпы, Толик с отвращением рассматривал ещё совсем недавно своих но уже бесконечно бывших соратников. Сразу было видно — маргиналы. И как он только с такими отбросами мог связаться!?

То там то здесь бродили, как сомнамбулы, неряшливые стайки обкуренного и обколотого молодняка неопределённого пола. Антифа вылезла поддержать демократию. К ним пытались, поплотней прижаться грустные и одинокие, не то оставшиеся без средств, не то потравленные спидом, потёртые жизнью педерасты. Вышедшие в тираж, густо крашенные трансвеститы возбуждённо общались, сбившись в маленькие группки. Но основную массу пикетчиков составляли «демократические низы». Трясли плакатами какие-то полусумасшедшие провинциальные старпёры — самоучки, все как один, очкастые и бородатые, в дерюгах, купленных, наверное, ещё при Брежневе.

В общем, было как всегда.

— Где же они столько убогих набрали? — искренне удивлялся Толик, рассматривая из окна мерсидеса шныряющих туда — сюда, как голодные тараканы, многочисленных неопрятных стариканов.

— А может быть, это по вокзалам бомжей наскребли? А что, за шкалик вполне сбегутся. Только кличь брось. И дёшево и явно «народные массы». Не то, что плюшевые и показушные «ветераны» у «идущих вместе». Сразу Русью пахнет. Правдой жизни. Надо будет у Гноймана поинтересоваться — подумал, было, заинтригованный, Толик.

Никого из лидеров, за исключением маргинальной Леры Новодворкиной Рыжий Толик не увидел. Лера, заметив толиков мерсидес, бросилась к нему с диким и счастливым визгом.

Наверное, если бы не шумоизоляция и толстые бронированные стёкла, то от этого визга можно было вполне получить что-то вроде инсульта. Видимо, демократка окончательно и бесповоротно отморозила себе последнее в этом «пикете».

С отвращением Толик смотрел сквозь затемнённое стекло на, ломящуюся к нему возбуждённую вырожденку, как всегда обклеенную каким-то совершенно идиотским плакатом. Что-то вроде: «Вставай страна огромная… с гэбисткой силой тёмною…». Лера, прижавшись к стеклу, радостно лыбилась, и изо всех сил колотила варежкой в окно. Наверное, очень хотела, чтобы её пустили погреться.

— Уж не вообразила ли выжившая из ума старая жаба, что я, её пикет поддержать приехал? — пробурчал Толик и приказал прибавить ходу.

Однако старая кляча, несмотря на крайнюю степень ожирения, довольно долго бежала за его мерсидесом, размахивая своими короткими и толстыми клешнями. Наверное, пыталась таким образом привлечь внимания. Видно думала, что Толик её просто не видит. Наконец она отстала, подскользнувшись и, упав в холодную лужу. Лишь только когда она с трудом выползла из неё, демократка сообразила, наблюдая удаляющейся мерсидес, что Толик едет на форум, и завыла, так громко, что Толик услышал её даже сквозь превосходную шумоизоляцию своего лимузина.

— Анатолий Борисович, и вы туда же!? А как же демократия!? Мечта!? Свобода? Борьба с тиранией!? И вас запугал и подчинил бледный сатрап!? А я в вас так верила! Так верила! Позор!

Но Толик уже входил в шикарный холл.

Его ослепили вспышки софитов. Толик довольно улыбался. Внимание прессы и знаки благосклонности от власти, было, пожалуй, единственное, что его ещё возбуждало. Он наполнялся радостью и энергией, слыша нервные крики журналюг:

— В сорочке! В одной сорочке! Как смело! Без галстука! Как истинный демократ! Какой ход! Вот пиар, так пиар! Будет дивная картинка! Камеру, камеру, дайте крупный план…

Скоро он оказался в президиуме. Почти все члены комитета 08 уже там сидели и по очереди клялись в верности гаранту и приветствовали укрепление его вертикали. Сейчас была очередь Глейбы Падловского, который долго и заумно что-то таинственно вещал о затаившейся гадине революции, и, следовательно, о необходимости контрреволюции, и о том, что наивные демократы не представляют всей опасности, и что своими комитетами они могут спровоцировать такое…

Однако Толик заметил, что нет вдохновения у Глейбы, одна заумь, как всегда. Словно грязная рябь бензина на поверхности старой лужи. Нет искры, нет! А без искры… Да и не говорил ничего толком Глейба, всё намекал на что-то, пугал, как всегда за пеленой зауми пытаясь скрыть отсутствие мысли.

Пал Палыч сел в первом ряду, прямо напротив президиума. Для него там было заготовлено место. Вокруг него сидели такие же, как и он, все на одно лицо, словно из одного детдома «кураторы». Они внимательно следили за выступлением своих «подопечных» на сцене. Пал Палыч сразу привлёк внимание своих сослуживцев своим новым пиджаком. Его друганы восхищённо цокали языками, щупали ткань, с восторгом гладили подкладку из нежнейшего натурального шёлка. Пал Палыч был явно доволен таким к себе вниманием, весь светился радостью, и даже послал пару нежных взглядов Толику, отчего тот неожиданно наполнился таким восторгом, таким восторгом, что решил, что он непременно выступит ярко, вдохновлённо, не так как этот заумствовавшейся политтехнолог.