Растерянный континент. В защиту демократии и независимости Европы - Ги Меттан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодарность
Я хочу поблагодарить всех тех, кто своим терпением и полезными советами помог мне в работе над этим проектом, особенно Андре Херста, почетного профессора Женевского университета и великого знатока Фукидида и Древней Греции; моего коллегу Ришара Верли, владеющего всеми тонкостями политики Парижа и Брюсселя; моего друга и коллегу Арно Дотезака за то, что он любезно поделился со мной своими многолетними и скрупулезными исследованиями Европейского союза и НАТО; многих других, например, Слободана Деспота, Ришара Лабевьера, Сергея Пилипенко и Юрия Обозного за их дружескую поддержку, моих издателей Олимпию Верже и Сержа де Палена, Ивана и Настю Озеровых, фонд «Нева», а также моих жену и дочь Мириам и Оксану.
Не менее важно упомянуть моего переводчика Мирну Фараж и передать особую благодарность Диане Г. Кольер за ее безупречную работу с текстом и познавательные комментарии. Они внесли в это издание особую свежесть.
Также благодарю издательство АСТ, в частности редакторов Татьяну Чурсину и Воденикову Алену за оказанную помощь в издании книги.
Часть I. Неутешительный процесс познания
Глава 1. Европа: от энтузиазма к разочарованию
Непреложным законом истории остается тот факт, что современникам не дано распознать еще в истоках те важные движения, которые определяют их эпоху.
Стефан Цвейг, «Вчерашний мир: воспоминания европейца»
Я ровесник Европы. Я родился в пятидесятых годах и открыл для себя Европу, когда в начале семидесятых мне исполнилось шестнадцать. Учитель немецкого языка нашел мне работу на время летних каникул в качестве Hilfskrankenpleger, иначе говоря, сиделки, в больнице Санкт-Мариеншпиталь в Кельне. За два месяца я узнал Германию и хорошо выучил немецкий, исполняя приказы старшего медбрата, бывшего сержанта подводной лодки, и выслушивая истории жизни умирающих пациентов. Мне часто доводилось сопровождать их в последний путь до морга. Я даже привязался к одному из них – последнему из доживавших свой век гвардейцев кайзера Вильгельма II. Этот пруссак умер так же, как жил: чопорным и несгибаемым, как алебарда.
На следующее лето, благодаря студенческому железнодорожному билету, позволявшему мне путешествовать по всей Европе по низким тарифам, я открыл для себя Италию: Помпеи, Ватикан и Кастель-Гандольфо. Туда меня пригласил приятель, один из швейцарских гвардейцев папы римского, и мне невероятно повезло, когда я однажды наткнулся на папу Павла VI во время его прогулки по саду. После этого была Греция времен режима «черных полковников» и Парфенон, где меня случайно заперли, и я провел ночь в одиночестве, любуясь сиявшими подо мной огнями Афин. В то время массовый туризм ограничивался пляжами Римини, и объекты Всемирного наследия ЮНЕСКО охранялись весьма избирательно. Через год я окончил школу и поступил учиться на бакалавра в Тонон-ле-Бен во Франции. После учебы я уехал в Англию и шесть недель проработал помощником садовника в Хартфордшире, доводя газоны до совершенства щипчиками для бровей и распивая чай под трофейными львиными головами, которые когда-то вывезли из Танганьики вдовы полковников, павших на службе Его/Ее Величества.
Мое знакомство с европейским коммунизмом состоялось позже, после целой череды новых молодых увлечений. В Югославии и Боснии я открыл для себя прелести Мостара и Сараева – городов, казавшихся сонными и мирными, пока их не разрушили национализм и фундаментализм. А тогда они пробуждались к жизни только с заходом солнца, и горожане дружными компаниями выходили прогуляться вдоль реки Миляцка. Пятнадцать лет спустя мне предстояло найти ту же Боснию, разрушенную бомбардировками и истерзанную пристрастными СМИ, спешившими с выводами, кто в той войне был хороший, а кто плохой. В октябре 1980 года я был в Праге, а потом в Варшаве – в первые жаркие недели польского движения «Солидарность», когда его главные деятели Валенса, Геремек и Михник проводили протестные акции одну за другой.
Между 1984-м и 1989 годом мне довелось часто бывать в Будапеште, который при режиме Яноша Кадара выдавали за либеральную витрину коммунизма. Кстати, именно в Венгрии 2 мая 1989 года я, совершенно ошеломленный, лично присутствовал при первом прорыве через железный занавес, когда венгерские пограничники своими руками резали колючую проволоку и пилили столбы на границе, чтобы пропустить в Австрию поток «трабантов», которые стекались сюда из Восточного Берлина через венгерские степи, мимо озера Фертё. В начале ноября 1989 года я работал над репортажем о лоббистах в американском Сенате и из Вашингтона наблюдал падение Берлинской стены. Старый мир рушился, а новый только рождался, и Европа была полна радужных надежд.
Мой ранний опыт знакомства с Европой, словно инициационные путешествия «компаньонов» в Средние века, сделал из меня убежденного европейца. Он дал мне возможность почувствовать на вкус огромное многообразие нашего континента. Я открыл для себя, например, что французы мыслят прямолинейно, что немцы думают эллипсами, по кривой, а русские – по спирали: их мысли будто бегут по бесконечному винту. Но всех их обошли итальянцы: они вообще не думают, а только чувствуют и что-то изобретают.
Исторически так сложилось, что в Европе сошлось великое множество культур. Памятники древности позволяют воочию убедиться в том, что картинки в учебниках по латинской грамматике, истории и иностранным языкам соответствуют действительности. Одно это, наряду с тонким искусством вплетать индивидуальные пути развития отдельных народов в общую великую историю – а тогда зарождался именно этот процесс, характерный для древних цивилизаций – дал континенту все необходимое, чтобы порадовать молодежь, в то время жаждавшую снести внутренние границы.
Все эти годы Европейское сообщество было для меня организацией, которая внедряла на практике потрясающий политический проект и служила моделью цивилизации. Тем более, что начиная с середины 80-х годов Еврокомиссия, возглавляемая тогда Жаком Делором, сумела, по крайней мере поначалу, заразить своим энтузиазмом послевоенное поколение бэби-бумеров. А в начале 90-х конец холодной войны и объединение Германии принесли ветер надежд невиданной прежде силы.
Таким образом, на протяжении пятнадцати лет я был убежденным проевропейцем, или «евро-турбо», как в Швейцарии называли сторонников Евросоюза. Я был идеалистом и пацифистом и мечтал о прекрасном будущем моей страны и всего обновляющегося континента. Поэтому мне удалось убедить моих издателей поддержать первую народную инициативу по вступлению Швейцарии в Европейское сообщество. Летом 1990 года я решительно выступал за запуск «евроинициативы» в экономическом журнале, где я тогда работал. Наш боевой клич, обращенный к швейцарцам, звучал так: «Вы нужны Европе!» Восемнадцать
