Конфетти - Фанни Табунщикова

Теперь они опять вместе…

Бабушка Роза

Роза Михайловна Броудо

Бабушка даже в старости была красива – статная, с нежным лицом, элегантная, величественная при непортящей еёполноте, строгая.

Как-то я, подростком, обидевшись, назвала её Екатериной Великой, за что звонко получила между лопаток.

Бабушка очень заботилась обо мне, но я была больше привязана к дедушке. Думаю, потому, что она при мне неодобрительно отзывалась о маме. Бабушка ОЧЕНЬ любила Витю, папиного сына от первого брака, и в разводе винила её.

Не мне их судить….

Жизнь она прожила нелёгкую. Когда в родился первенец Боря (в Орле, в 1918 г.), наш с Володей папа, времена были голодные. Бабушка как- то зашла по делу в один дом, а там пекли пирожки. Ей, кормящей, так хотелось есть, что она тайком один пирожок стащила.

Пережили и еврейские погромы бандитами и деникинцами. Только благодаря своей белокурой «неиудейской» внешности её и годовалого Борю не убили ворвавшиеся изверги.

У маленького Бори большие пальчики на руках не разгибались. Один пальчик, снимая сыну рубашечку, бабушка случайно разогнула, но со вторым сделать это не решилась, помня, как плакал малыш.

Баба Роза с сыном Борей, 1920—21 г.

На медкомиссии, когда папа поступал на военфак МИСИ, ему пришлось применить «ловкость рук», чтобы врачи не заметили дефекта.

У бабушки были проблемы с обувью для Бори. Карточка на обувь была детская, а нога уже взрослого размера.

Летом дедушка ездил на юг, а мы с бабушкой – к папе в Уручье.

В Уручье (Минская обл.), сейчас уже район Минска

Помню, идём мы сней по лесной дорожке, я грибы собираю, а бабушка у меня таблицу умножения спрашивает.

Сделала она как-то на лицо яичную маску, а маленький Вова спрашивает: «Бабушка, что ты со своей МОЛДОЙ сделала?»

Бабушка и папой командовала- он её смиренно выслушивал, а когда она уезжала, оставив меня до конца каникул, делал по – своему.

Во время ВОВ бабушка служила фармацевтом в черепно-лицевом госпитале. Там часто были раненые, ослепшие и оставшиеся без рук и ног. Многие просили об одном: «Дайте яду».

Не представляю, как можно было бы работать там, и не надорвать сердце.

Не миновали бабушку все тяготы военного времени. Когда дедушка перевёл её в свой базовый госпиталь, то она, и подросток Миша (их старший сын), никак не могли наесться. После обеда Миша брал хлеб, ложился на диван, и жевал до ужина.

Пенсия у бабушки была мизерная, она-капитан медслужбы, ушла из армии по болезни без должной выслуги, и они с дедушкой пошли в ЗАГС, чтобы бабушка в случае смерти дедушки имела право на половину его пенсии.

Их брак, как и принято было до революции, был зарегистрирован только раввином в синагоге.

Забавно, что «жениху и невесте» дали обычное время на раздумье и расписали тут же, узнав, что есть не только дети, но и внук.

На гражданке здоровья у бабушки хватало только на меня- хозяйство вела домработница, тётя Стеша, Степанида Васильевна, жившая в нашей семье со старенькой парализованной мамой.

Стеша и Вова

Бабушка была объединяющим началом не только нашей семьи, но и всей родни. У нас в гостях бывали —и часто- и двоюродные, и троюродные родственники всех поколений, а мы ездили к ним.

С одной поездкой у меня связана «большая обида». Из окна (на Герцена, кажется) я видела двухэтажный автобус (или троллейбус – не помню), а одноклассники не поверили и дразнились. Я уже сама решила, что перепутала сон с явью, а недавно узнала, что в те времена для Москвы было закуплено несколько таких машин. Где же вы, друзья – однополчане?

Последние два английских «двухэтажника» списали в 1963 году, хотя эти машины, имевшие цельнометаллические кузова, могли служить и дольше (сайт [битая ссылка] http://zyalt.livejournal.com/682016.html)

Бабушка даже организовала денежную помощь своей ленинградской племяннице, Ире Дугиной, инвалиду —блокаднице: по установленной очереди ей посылались деньги, из расчёта пять рублей в месяц с семьи – получалось неплохо.

Баба Роза с Витей

Баба Роза с Лялей и Вовой

За моей учёбой в школе бабушка следила строго. Получив «четвёрку», я «поджимала хвост» – дома меня ждала нахлобучка. Дозволялись только «пятёрки»!

Однако внучка – серебряная медалистка – сделала ей сюрприз, два года подряд заваливая вступительные экзамены.

Я так и не смогла её порадовать – за несколько месяцев до моего поступления она тихо скончалась у меня на глазах от лейкоза в 29 больнице.

В январе 1962 г. баба Роза прощалась с невесткой, а через шесть лет проводили уже её

С тех пор я не могу видеть гиацинты —дядя Миша купил полный чемодан цветов, бабушку они закрыли, как покрывалом.

Её прах находится в одной нише с дедушкиным в колумбарии Введенского кладбища в Лефортово.

В гостях у бабы Розы – Введенское (Немецкое) кладбище г. Москвы, 1970 г.

Папа

Борис Иосифович Броудо

Я очень любила папу. Мама, наверное, ревновала. Но я его так редко видела…

Помню, он пришёл со службы, и подошёл к моей кроваткев шинели, а я быстро провожу по ней пальцами, и им становится горячо. Мне нравилось так делать.

А как-то утром (наверное, после ночного дежурства), папа подобрал подмёрзшего воробья и принёс домой. Птаха отогрелась, и залетела на верх высокой, под потолок, печи. Папа полез доставать птичку, и сбил сверху пару кафельных плиток. Бабушка стала его ругать, а я заревела.

Ещё помню, папа меня взял на какой-то праздник, наверное, в Анино9. Там я выдернула флажок из разметки спортивного состязания, и удрала к папе на трибуну. У меня была замечательная игрушка – штабной телефонный аппарат, без диска.

Московский школьник

Слушатель военфака МИИС

Когда мы уезжали «служить» в из Москвы в Гомель, папа «на счастье» разбил тарелку, очень этим меня напугав.

Про жизнь в Гомеле помню мало. Один раз мама на рынке купила живую курицу, такую пёстренькую, и папа ушёл с ней в сарай. Я повыла, и заявила, что не буду её есть. И не ела!

Летом мы снимали дачу. Папу там укусила хозяйская собака и сбежала, пришлось делать уколы. Я ходила в медпункт вместе с раненым папой, и с ужасом наблюдала за процедурой.

Сож тогда был чистый, у берега сновали мальки…

Когда родился мой брат Володя, мы с папой вместе носили маме передачи. Обедали мы в столовой. Я около часа ела суп с макаронами, а папа рассказывал мне сочинённую им бесконечную сказку о мальчике, собачке и волке.

Сидевшие за соседними столиками дамы нежно на него поглядывали, что было не удивительно. Папа был высокий, красивый, сердитым я его почти не помню. Когда он улыбался или хитрил, глаза у него становились как щёлочки.

1941 г. До войны

1941 г. Первые дни на войне

…

В парке я сбегала с крутого откоса, а папа меня ловил.

Когда мы ехали из Гомеля «служить» в Минск, нам досталось всё купе – Вовушка дал концерт, и оба соседа сбежали в свободное купе.

На 9 км (Минск) мы жили недалеко от Училища, в комнате в коммуналке. Во второй комнате жили Колышкины, в третьей – не помню. Там было море мышей. Однажду нас, детей, всех созвали к Колышкиным. Глава семейства стоял в ботинках, а у носка металась мышь —он наступил ей на хвост! Мышки залезли в шкафы и скреблись. Бедная мама- она панически боялась мышей.

Папа доверял мне важное дело – брить ему шею безопасной бритвой. Ох, и гордилась же я!

Была у меня ещё одна почётная обязанность – до блеска чистить латунные пуговицы на папином кителе специальной жидкостью, собрав их на дощечке с прорезью. Анодированных пуговиц тогда ещё не было.

Фото «Мы на 9 километре» – на первой авторской странице.

Довольно скоро семья переехала вУручье, но уже без меня- из-за болезни сердца меня отправили в Москву, к дедушке и бабушке.