2004, №12 - «Если» Журнал

— Не бойся, — сказал ал-Мансор на языке франков. — Я не причиню тебе вреда.

Девочка что-то возмущенно залопотала, но он не понял ни слова. Возможно, это было одно из наречий Драконьих островов — во всяком случае, певучая интонация немного напоминала аль-аравак, единственный язык тех земель, известный Джафару. Да и сама девчонка походила на бронзовокожих островитян: большие черные глаза на смуглом лице, темные прямые волосы, собранные в тугие косицы… Пока она бормотала, ал-Мансор разглядел ее зубы — остро заточенные, черненные, инкрустированные золотом.

— Отведи меня к Пророку, — медленно произнес Джафар. Он был почти уверен, что девчонка его понимает, но на всякий случай повторил на аль-араваке: — Отведи меня к своему хозяину.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча. Девчонка тут же прыгнула вперед, явно намереваясь укусить его за палец. Она была быстрой, как мангуст, но Джафар, разумеется, оказался быстрее. Девочка клацнула зубами и тут же отскочила на безопасное расстояние.

— Шочикетсаль, — зашипела она, как дикая кошка. — Шочикетсаль!

Джафар удивленно покачал головой. Когда он покидал Аламут, отправляясь в далекую христианскую твердыню, то и представить себе не мог, что ждет его в самом сердце Зеленого Ордена. Эти фантастические, роскошные перья, янтарный свет, льющийся из граненых хрустальных шаров, мягкие пятнистые шкуры, сладковатый дым, плывущий из бронзовых курильниц… И эта дерзкая девчонка, одетая в короткую полупрозрачную рубашку, почти не скрывающую соблазнительных округлостей… Он вспомнил строгий, чуждый роскоши стиль замка Коимбры, суровые аскетичные лица монахов-воинов. Неудивительно, что магистр Бальдур не допускает своих людей в Башню Пророка…

— Шочикетсаль, — укоризненно произнес где-то над ним мягкий мужской голос. — Шочикетсаль, не приставай к гостю. Будь хорошей девочкой, вернись в Змеиный зал.

Ал-Мансор вскинул голову. В полутора касабах[1] над ним, под самым куполом башни, проходила узкая деревянная галерея. Опираясь о резные перила, с галереи смотрел на него высокий худощавый человек в белом плаще. В руках у него не было оружия, но Джафару все равно стало неуютно.

— Простите ее, сир, — худощавый раздвинул тонкие губы в слабом подобии улыбки. — Шочикетсаль редко видит чужих людей…

— Я не обижен, — ал-Мансор сделал вид, что кланяется, незаметно осматривая исподлобья всю галерею. Убедившись, что на ней нет никого, кроме Белого Плаща, он позволил себе расслабиться. — Я Джафар ал-Мансор из замка Аламут. Позволено ли мне будет узнать ваше благородное имя?..

— Гвидо фон Бартольд, к вашим услугам, сир. — Худощавый поклонился и принялся спускаться по деревянной винтовой лестнице. — Могу я называть вас «сир» или вы привыкли к иному поименованию? Джафар с удовольствием пожал плечами, как это принято у франков.

— Если вы не владеете арабским, я не смею настаивать на другом обращении. Я происхожу из благородного рода, хотя и посвятил себя не войне, а целительству…

Фон Бартольд в сомнении пощипал свою реденькую бородку.

— Скажите, сир… так вы из Аламута?.. Того самого?..

"Туго же ты соображаешь, друг Гвидо", — подумал Джафар и улыбнулся.

— Вас это пугает, благородный сир? На этот раз худощавый не колебался.

— Нисколько. Полагаю, магистр Бальдур знал, что делает. Магистр Бальдур заплатил Старцу Горы два мешка красного альтинского золота — пара понурых осликов с трудом доставила этот груз к узким вратам Аламута. Тысяча авакинов[2] золота за одного-единственного Джафара ал-Мансора. Неслыханная щедрость, но и заказ требовалось исполнить необычный. Ассасинов нанимают, когда требуется от кого-то избавиться: как правило, жертвой избирают человека, способного хорошо позаботиться о своей безопасности. Могущественный царедворец, великий полководец, даже эмир — все они могут пасть от руки неприметных, вездесущих посланцев Аламута. Но на этот раз Зеленый Орден платил не за убийство.

Два месяца назад имам Али позвал Джафара в свою келью, выходившую на плоский скальный уступ над бездонной пропастью. Со времен Хасана ибн-Саббаха, первого Старца Горы, политика незримой империи исмаилитов вершилась в этом тесном, аскетично обставленном помещении.

— Ты отправишься в ал-Андалус, Джафар, — тихим бесцветным голосом произнес имам, протягивая ал-Мансору серебряную пластинку с вырезанным на ней двухглавым львом. — К западу от Кордовы, на берегу Великого моря, у франков есть несколько крепостей. В одной из них живет некий человек, которого рыцари Зеленого Ордена называют Пророком. Как видно, он стал им в тягость, потому что старый пес Бальдур хочет спровадить его за море, на Драконьи острова. Ты будешь сопровождать Пророка туда, куда он направится, и охранять его от опасностей. Если кто-то будет угрожать жизни Пророка… думаю, мне не надо учить тебя, что следует делать.

Джафар почтительно наклонил голову, коснувшись подбородком груди. Это было самое удивительное поручение, которое он получал от имама за долгие годы своей службы, но суровая школа ассасинов приучила его не задавать лишних вопросов. Он осторожно принял из тонких, почти бесплотных пальцев Старца Горы серебряную пластинку и спрятал ее в кожаный мешочек, висевший на шее.

— Серебро отдашь начальнику франков, — прошелестел имам. — Это знак, подтверждающий, что ты именно тот, кого они ждут…

"Двухглавый лев, — подумал ал-Мансор, опускаясь на колени, чтобы поцеловать пыльную туфлю Старца. — Древний символ всепожирающей смерти. Поймет ли Бальдур намек? Верней всего, нет. Франки слишком глупы, чтобы различать тайные знаки…"

Он ошибся. Магистр Зеленого Ордена хорошо знал, как прочесть послание хозяина Аламута. Когда Джафар отдал ему серебряную тамгу, магистр Бальдур открыл небольшую шкатулку из кедрового дерева и извлек оттуда еще две пластины. Одна, выкованная из желтого, похожего на масло золота, была украшена изображением льва с головою быка. На другой, тускло отсвечивающей серым, тот же лев гордо нес ветвистые оленьи рога. Серебряная пластина Джафара легла посредине. Смерть, ее посланник и ее час. Три символа, собранные вместе, означали безграничную власть над человеческой судьбой.

— …Я десять лет служил Ордену, оберегая здоровье Пророка, — говорил между тем Гвидо. — Признаюсь, отнюдь не богатырское. И вот теперь, когда пришел час и он должен отправиться в это свое плавание, магистр запретил мне покидать Коимбру! И не только мне, но и всем рыцарям! Это, видите ли, нарушает обещание, данное рыцарями Халифу Парижскому…