Афоризмы - Наполеон

LV

Тот, кто предпочитает богатство славе, подобен транжире, который занимает деньги у ростовщиков и разоряется на процентах.

LVI

В моей жизни было три счастливых дня: Маренго, Аустерлиц и Йена; пока не добавился четвертый – когда я дал аудиенцию императору Австрии во рву.

LVII

Победу одерживают не числом. Александр поверг триста тысяч персов своими двадцатью тысячами македонцев. И я откровенно преуспел в дерзких предприятиях.

LVIII

Палата представителей, которую я создал, завершила свою историю вместе со мной. Она могла спасти Францию, наделив меня неограниченной властью. Двадцать членов фракций потеряли все: им хватило глупости заговорить о конституции в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре. Мне казалось, я вижу греков восточной империи с Магометом пред ними.

LIX

После моего отречения в 1815-м враг еще мог быть повержен. Я предложил взять на себя командование, но мне отказали. У меня не было никакого личного интереса выступать в роли наблюдателя.

LX

Публика поклоняется религии и восторгается могуществом. Чернь судит о жалованье придворного по количеству его лакеев; толпа судит о величии Бога по числу священников.

LXI

Я за всю жизнь не смог прочесть ни одной страницы Тацита, он страшный болтун; Полибий радует и наставляет меня, у него нет декламаций.

LXII

Мое правление было либеральным, ибо оставалось твердым и суровым. Я рассматривал каждого человека преимущественно как инструмент. Я не особенно принимал во внимание их убеждения, понимая, что главное – следование моим правилам. Моя игра удалась, я создал новую систему.

LXIII

Я обогатил своих офицеров; но мне следовало помнить, что когда человек богат, у него уже нет никакого желания умирать.

LXIV

Отвага укрепляет трон; когда трусость и позор расшатывают его, лучше отречься.

LXV

Я всегда восхищался Митридатом, который думал о завоевании Рима в то время, когда сам был побежден и бежал.

LXVI

Когда я был монархом, каждый раз, когда я пользовался правом помилования, впоследствии всегда раскаивался в этом.

LXVII

В точном наследовании природы не про является трагедия; я предпочитаю группу Лаокоона концу пьесы «Родогун».

LXVIII

Конституционные государства застойны; действия правительства слишком ограничены, что ставит их в самое невыгодное положение в борьбе с могущественными и единолично правящими соседями. Диктатура могла бы помочь им, но она подобна тарану, который пробьет врата столицы еще прежде, чем они будут готовы выдержать удар.

LXIX

Эмигранты, дворяне и священники, потерявшие свои имения и привилегии во время революции, рассчитывали вернуть их с восстановлением старой династии. Они думали, что все еще находятся в Кобленце; они на все смотрели с ложной точки зрения. Они не видели света, они лишь плакали за своими деньгами.

LXX

Старики, которые сохраняют наклонности юнцов, теряют уважение к себе и становятся смешны.

LXXI

Дурак всего лишь утомителен, педант невыносим; никогда не понимал Бональда.

LXXII

Мир физического невероятно узок; правду нужно искать в мире духовном, если хотим проникнуть в глубь политики и войны.

LXXIII

Две партии, ныне существующие во Франции, хоть и разъярены одна на другую, объединяются – но не против конституционного правления, до которого им мало дела, а против кучки честных людей, чье молчание уничижает их.

LXXIV

Когда я появился на политической арене, на ней было всего два типа людей; конституционные объединения, требующие аграрных законов во имя Гракха Бабефа; и фрюктидорианцы, которые хотели управлять с помощью военных судов, ссылок и отставок.

LXXV

Нынешние главы фракций во Франции – карлики, вскарабкавшиеся на ходули. Несколько талантливых людей и множество болтунов.

LXXVI

Был грандиозный протест против того, что называют моим деспотизмом; однако я всегда говорил, что нация не является собственностью человека, который правит ею; сейчас же монархи, установившие конституционное правление, другого мнения.

LXXVII

Если бы юрист Гойе, отступник Сиейес, поверенный Ревбель и старьевщик Мулэн сделались королями, я бы запросто стал консулом; я заручился опытом Монтенотти, Лоди, Арколе, Шебрэйса и Абукира.

LXXVIII

Неудачи Франции начиная с 1814 года обусловлены тем обстоятельством, что идеалистов с виртуозной способностью к манипуляции угораздило дорваться до власти. Это люди хаоса, ибо хаос проник в их разум. Они служат Богу и дьяволу.

LXXIX

Для меня не будет будущего, пока мое время не пройдет. Клевета добирается до меня, лишь пока я жив.

LXXX

Случай – единственный справедливый правитель в мире.

LXXXI

Корысть, что властвует над людьми во всех уголках мира, – это язык, который они выучивают без грамматик.

LXXXII

Вернейшее средство могущества: военная сила, обеспеченная законом и управляемая гением. Такова воинская повинность. Достаточно убедиться в этом могуществе – и противоречия исчезают, а власть крепнет. Какой, в самом деле, смысл во всех аргументах софистов, когда командование действенно? Те, кто подчиняется, обязаны придерживаться отданного приказа. Со временем они привыкают к принуждению; они вынимают шпагу, – и все противоречия рассеиваются как дым.

LXXXIII

Цинизм в действиях – это гибель политики государства.

LXXXIV

Правота обуславливается обстоятельствами; Диагор основывался на отрицании Бога, Ньютон – на утверждении его; во время революции вы можете быть то героем, а то грабителем, подняться на эшафот или обрести бессмертие.

LXXXV

Гоббс был Ньютоном политики; его учение так же хорошо, как и многое другое.

LXXXVI

Когда я положил конец революции, я дал понять обществу, на что я способен, тем самым вызвав неописуемое изумление революционеров.

LXXXVII

Очень многие воображают, что имеют талант править, основываясь лишь на том, что стоят у руля власти.

LXXXVIII

Короли, поправшие корону, чтобы стать демагогами, не могли предвидеть последствий.

LXXXIX

После моего падения судьба призывала меня умереть, но честь приказывала жить.

XC

В хорошо управляемом государстве должна быть установленная религия и контролируемая церковь. Церковь должна быть в государстве, а не государство в церкви.

XCI

Если бы христианство, как уверяют сектанты, могло бы предоставить человеку место, где есть все что угодно, то это было бы самым ценным подарком небес.

XCII

Выдающийся человек по натуре бесстрастен; его очень мало заботит, оценят его или обвинят, он прислушивается к своему внутреннему голосу.

XCIII

Есть люди, которые льстят, а есть такие, которые обижают. Следует опасаться и тех и других, в противном случае нам следует требовать удовлетворения за их деяния.

XCIV

Амбиции для человека то же, что воздух для природы: лишить духовный мир амбиций, а физический воздуха – и прекратится всяческое движение.

XCV

Пороки так же необходимы обществу, как грозы атмосфере. Если нарушается баланс между добром и злом, исчезает гармония – и тогда быть революции.

XCVI

Любой, кто совершает добродетели только в надежде снискать славу, близок к пороку.

XCVII

Красивая женщина радует глаз, мудрая – радует сердце; первая – украшение, вторая – сокровище.

XCVIII

Среди ищущих смерти лишь немногие находят ее в тот час, когда она могла бы оказаться им полезной.

XCIX

Монарху следует позаботиться о том, чтобы богатства не были распределены слишком неравномерно; тогда у него не будет необходимости ни содержать бедняков, ни защищать богачей.

C

Я был богатейшим монархом Европы. Богатство заключается не в количестве драгоценностей, а в пользе, которую из них извлекают.

CI

Если монарх уличен в одном проступке, общественность приписывает ему все остальные; клевета ширится, давая пищу для анекдотов; литературные вороны кружат над трупом, гниль пожирает его; сотни голосов подхватывают невероятные и скандальные обвинения, временами принимаемые на веру потомками. Это клевета Базилио, что летит подобно лесному пожару.

CII

Написано слишком много; я бы предпочел меньше книг и больше здравого смысла.