Чужая слёзница - Валерий Казаков

— А зачем, Нестор Трофимович? Мне целая и небитая жена нужна. Явись она завтра на свой фитнес — что люди говорить начнут? Нечто вы нашу публику не знаете, особенно жен и домочадцев губернских управленцев. Они такого напридумают! Нет уж, мне, папа, публичных скандалов не надо, а уж коли и есть какой грех за моей любезной супругой, так пусть это останется между нами. Дело семейное, а за семью я постоять всегда готов. Да и не верю я, что рыбушка моя такая уж гулена, скорее всего, на себя наговаривает. Спору нет: может, ей и хочется вильнуть налево, да кто ж на это позарится, при ее-то фамилии? Я единственный такой во всей губернии и сыскался, который, не спросив фамилии, ей подол задрал.

— Ну, ты и сука, Молох! Может, за это и не выгоняю, — засмеявшись, прогудела жена и подалась утешать обиженную мамашу.

— Я все никак не привыкну, что ты тоже Молох, — наливая в рюмки водку, недовольно ворчал тесть. — Ну, давай, родственничек, чтобы истина всегда торжествовала, на том и стоим.

Выпили.

— А то, знаешь, мои орлы про нее… — понизив голос, решил почему-то пооткровенничать Монстр, — много чего докладывают. Если хочешь, дам почитать.

— Да с какой стати я стану всю эту ахинею читать? Будто вы, папа, не знаете своих сатрапов: они же готовы родную дочь начальника оклеветать, чтобы только выслужиться. У вас все на подозрении, даже единственная дочь, не по-человечески как-то…

— Ты человечность, зятек, не трогай. О тебе тоже частенько докладывают. Мой тебе совет: язычок прикуси. Слишком много себе позволяешь, а времена-то меняются, и, главное, в лучшую сторону. Чует моя душа: скоро, скоро наступит наше время. Меня что в твоей болтовне больше всего бесит: об органах слишком вольно высказываешься. Гляди, допрыгаешься, не посмотрю, что ты зять! Загремишь, как миленький.

— Нестор Трофимович! Что же это такое делается? За дочкой следят, на отца вашего внука стучат, не удивлюсь, если и ваши с Дарьей Моисеевной телефоны слушают. В какой же мы стране живем? Свобода где? Где демократия, где конституция, в конце концов? Стоило ли приносить в жертву общечеловеческим ценностям одну из величайших держав мира, чтобы через десятилетие вернуться к тридцать седьмому году?

— Все сказал, дерьмократ хренов? Вдумайся, что ты несешь? Какой тридцать седьмой год? Хотя и он был исторически предопределен, партия от всякой сволоты избавилась, да не в этом дело. Все, ну, или почти все, жертвы репрессий реабилитированы, государство признало перегибы, даже пенсии и пособия выплачивает. Но ошибки в прошлом не дают право всяким молокососам поносить карающий меч государства и за старыми грехами прятать новые преступления против народа! Мы вам этого не дадим. За дочкой и за Томой присматривают? И правильно делают! Мои с женой телефоны слушают — а как же иначе? У нашей системы нет избранных, все перед органами равны. А вот языком не престанешь чесать, темпы твоего карьерного роста быстро поубавятся. Это я тебе как Молох Молоху обещаю.

Павел никогда не перечил тестю, если возникал у них спор, спешил натянуть испытанную маску раскаявшегося и поддакивал генералу. Но тут, слушая всю эту чушь, вдруг взорвался:

— Какая система, какие органы? Да вы же вырожденцы, как и вся управленческая каста! Какой вы, к черту, карающий меч? Вы — секира в руках продажного мясника! Мне-то не надо «ля-ля» заливать о чистых руках, горячем сердце и холодной голове. Руки у вас действительно длинные и загребущие, своего не упустят. Сердце вам вообще на хрен не нужно, у вас вместо него пламенный мотор. Ну и, как водится, похмельная голова. На трезвую этого, что вы творили и творите с народом, не сделаешь. Да не столько партия, сколько вы виноваты в людоедстве советской власти, в развале Союза! Вы же за безопасность государства отвечали, а на самом деле чем занимались? Сплетни собирали, кухонные разговоры подслушивали? А как сынки мидовские и цековские в откровенных антисоветчиков превращались да морды на запад воротили — вы этого не видели, или делали вид, что не видите? Не с руки вам было, видать, бдительность разводить, вы партийную кормушку обслуживали и объедками с нее питались. Вам, равно как и им, советская власть нужна была только для того, чтобы быдло, вроде меня, в повиновении держать. А сейчас что изменилось? Не вы, что ли, придумали мульку о борьбе с преступниками руками самих преступников, одолжив своим братьям-бандитам право несудебных разбирательств и приговоров? Сколько людей перебили под эту сурдинку! Может, это инопланетяне, а не вы опутали страну коррупцией, руководите ею и наживаетесь? А интриги? Да вы же иезуиты современности! Но этого мало, вам крови хочется, тотального страха. Не получится, страна уже другая! Люди во многом поменялись, да и вы сами жирком заплыли, дачками, акциями, детками-банкирами.

Павел еще продолжал что-то говорить, метался по комнате, а внутри уже начинал подниматься холодок смертельного испуга, наконец мелкая дрожь запульсировала по мышцам, и он рухнул в старинное резное кресло, стоявшее у балконной двери. Неестественная для городской квартиры тишина готова была раздавить и его, и тестя, и жену с тещей, испуганно застывших в дверном проеме, и весь этот несуразный и несовершенный мир. Три пары глаз ожидающе таращились на наливающегося кровью Монстра. И вдруг произошло чудо: Монстр оглушительно, раскатисто расхохотался. Робко к этому демоническому ржанию присоединились домочадцы.

— Ну, ты, зятюшка, загнул, — давясь смехом, ревел тесть. — Иезуиты современности! Ой, не могу! Сейчас обоссусь! Вот это выкинул фортель! Ну, молодец, молодец, что еще можно сказать! А главное, смотри ты, суть правильно ухватил!

И в момент сделавшись серьезным, коршуном метнулся к обмякшему Павлу, сгреб его своими ручищами, выдернул из кресла, как чахлую морковку с грядки, оторвал от пола и зашипел, брызжа в лицо слюной:

— Ты, гаденыш, плохо кончишь! Разотру в прах, и духу твоего смердящего не оставлю. Ты на что дерзнул пасть свою поганую разинуть? Распоясались, и страх, и стыд, и совесть совсем уже потеряли! Да, сука, чтоб ты знал, мы многое делаем такого, чего тебе и подобным кретинам понять не дано. Коли уж докатились до капитализма, помогаем своим банкирам и олигархам! А что, по-твоему, надо заморским жидам потакать? У нас и своих хватает. Нет уж, пусть лучше мой кровный Хаим, которого я знаю, как облупленного, банкирит, который у меня вот где, — Монстр швырнул зятя обратно в кресло и сунул ему в лицо свой кулачище. — Попробует он у меня только пикнуть — в порошок сотру. Бандиты тебе не нравятся, а кому они нравятся? Вот пусть и колотят друг друга. А то что мы их легонечко к этому подталкиваем, так для народной же пользы. Не-за-кон-но? Ай-яй-яй! А кто виноват, что у органов и права, и законы, и возможности отняли? Ну, так верните нам их, и в течение трех месяцев в государстве наступит порядок и благодать. Колючей проволоки на складах достаточно! Я тебе гарантирую: Чечню твою сраную за неделю на Землю Франца-Иосифа спровадим, и о терроризме вспоминать забудут… А ты сам-то кто? Срань деревенская, ноги в навозе, насилу от хлевного запаха отмылся — и уже демократ? Тьфу ты! Быстро обинтеллигентился! Кто тебя, скотина неблагодарная, из помойки вытащил? Да ты мне сапоги по гроб жизни лизать обязан… Завтра придешь в Управление, подписку о сотрудничестве оформишь и начнешь полнокровную жизнь стукача; а там, глядишь, и до высокого звания сексота дорастешь! Понял, гнида? Я тебе устрою диссидентские забавы! Вот на дружков своих и будешь сигнализировать! Да еще начальничка, ворюгу поганого, не забудь. Хватит яйца греть у Веркиной жопы, сожрешь шефа — займешь его место. Нет — так замом и подохнешь, ежели кто-нибудь попроворнее не схарчит. Такая, брат, селяви… Ну, что, в штаны не наложил? Тогда наливай!..

На следующий день, утром, в кабинет, без стука и секретарского предупреждения, как-то бочком, вошел серенький незаметный человек. Вежливо поздоровался и извлек из потрепанного портфеля казенный конверт бледно-бурого цвета.

— Нестор Трофимович поручил мне оформить соответствующие документы и, так сказать, письменно зафиксировать ваше благородное желание в наше сложное время встать в ряды добровольных борцов за народное счастье. Поверьте моему опыту, Павел Михайлович, сей шаг определенно зачтется вам в будущем. Там образец имеется, связь будете держать лично с товарищем генералом, а по необходимости — со мной. Вот координаты.

Павел Михайлович, зная крутой нрав тестя, все подписал. А куда было деваться, не в родную же деревню возвращаться, в самом деле?..

Нет, если уж день не задастся с утра, до вечера все будет идти наперекосяк. Работа не клеилась, подчиненные раздражали своей тупостью и беспомощностью. Хотя сам виноват: приучил, чтобы без его одобрения ни одной бумаги в свет не выходило. Надо взять себя в руки. После обеда — прием граждан по личным вопросам. На кой он сдался этот прием? Битых полдня сиди и выслушивай этих придурков. До чего же у нас тупой народ, особенно старики, попередохли бы скорее, что ли. Все им не так, все для них раньше лучше было. Конечно, раньше лучше было, тогда и Манька молодой была, и водка медом в рот текла. А как от них воняет!.. Не любил Павел Михайлович ни народных запахов, ни этих казенных встреч с представителями областного населения, скучал и дожидался спасительных восемнадцати часов. Главное, перед приемом, в обед, не наедаться, чтобы не захрапеть прямо перед просителем.