Горе господина Гро - Макс Фрай

— Ладно, уже легче. А если я скажу, что с точки зрения Мира меня больше нет, вернее, не может быть, — как тебе такая идея?

— Я отвечу, что вряд ли могу с этим согласиться, хоть и странно это — не соглашаться с реальностью, частью которой являешься. С другой стороны, если Мир действительно обладает индивидуальностью, волей, желаниями и представлениями о возможном, ему должна быть присуща и способность ошибаться. Но это всего лишь теория. А для начала я спрошу: с чего, собственно, ты так решил?

— Ну как — с чего. Я же действительно туда возвращался — всего на несколько минут, в башню Мохнатого Дома, как уже рассказывал. Хотел убедиться, что действительно могу вернуться, если захочу; ты же знаешь, я с тех пор, как сбежал из Тихого Города, между Мирами не путешествовал, боялся. Думал почему-то, стоит только сунуться в Хумгат и — добро пожаловать домой, в смысле, в Тихий Город. Сам не знаю, с чего я это взял, но был совершенно уверен и три года сидел смирно. Очень длинных года, между прочим, не чета вашим, по триста шестьдесят пять дней в каждом, теперь не понимаю, как выдержал и, главное, зачем? Ну, сам дурак, да… И тут вдруг появляется Меламори, говорит, можно возвращаться в Ехо, если хочется, — ничего себе новость! Я сказал, что подумаю, как-то набрался храбрости и наконец решился проверить, получится или нет. Все получилось, Хумгат по-прежнему дом родной, никто там на меня не охотится, иди куда пожелаешь, да вот хотя бы и в Ехо. Я, понятно, ломанулся туда на радостях — а толку-то. Ничего там от моего взгляда, конечно, не растаяло, тут ты абсолютно прав. Просто я сразу почувствовал — как бы тебе объяснить? — мощное сопротивление среды. Я бы и сам рад думать, что это просто игра воображения, но ощущение было скорее физическое, а тело-то не обманешь… Ну вот смотри: если я сунусь в костер, мне станет очень жарко, потом появятся ожоги, потому что я не приспособлен для жизни в огне, и огонь об этом, скажем так, осведомлен. Можно заставить его изменить мнение — это, собственно, и есть магия, ну то есть одно из ее проявлений. Я, конечно, не в огонь попал и ожогов не заработал, а все-таки сразу стало ясно, что я больше не приспособлен для жизни в Мире, вернее, он больше не приспособлен к тому, чтобы я там находился, да как ни назови, один черт. И даже если существует магия, с помощью которой можно уладить эту проблему, я о ней ничего не знаю. Ты хоть примерно понимаешь, о чем я?

— Примерно понимаю.

— И, знаешь, при этом у меня было совершенно четкое ощущение, что Мир в шоке от моего появления. Испуган и возмущен. Дескать, что такое? Этого не может быть! Уберите немедленно, или я за себя не отвечаю! Как-то так. Вот я и убрался, пока мы оба не сошли с ума окончательно — в смысле, и я, и реальность. Я один — это еще куда ни шло.

— По правде сказать, мое желание понять пока превосходит способность это сделать. Но, в любом случае, ты правильно поступил, что сбежал. Даже если тебя просто подвело воображение. В таком деле лучше не рисковать.

— Рад, что ты так думаешь. Значит, не нужно будет с тобой спорить. Я это, сам знаешь, не люблю и не очень умею, а ведь пришлось бы.

— Ну я же с самого начала сказал, что силком тебя домой не потащу. Тем более лично мне от этого никакой выгоды. Все равно в Тайном Сыске я больше не служу. И в своем бывшем доме в Новом Городе не живу. И в трактирах сидеть мне теперь по статусу не положено. И к тому же я целыми днями занят. Виделись бы раз в год в лучшем случае. А сюда я, пожалуй, буду выбираться несколько чаще.

— Надо говорить «гораздо чаще». И не только говорить.

— Просто я стараюсь казаться неназойливым гостем. Боюсь, когда дойдет до дела, заставить меня отсюда уйти будет гораздо трудней, чем уговорить вернуться.

— Не стану притворяться, будто твое признание стало для меня серьезным ударом.

— Вот и хорошо. Притворство не самая сильная твоя сторона. Но погоди, я еще кое-чего не понимаю. В частности, что все-таки случилось с крышей Мохнатого Дома? Хочешь сказать, ты ее специально разрушил, чтобы потом было сподручнее врать?

— Да нет, конечно. Просто… ну, ты имей в виду, я тогда очень испугался. Нет, хуже, чем просто испугался, это был такой ужас, хоть замертво падай. Нервы у меня, ты знаешь, ни к черту, а в последние годы, я имею в виду, с тех пор как выбрался из Тихого Города, совсем беда. Ну, я тебе рассказывал, какой ценой мне это далось, так что можешь представить… И тут я вспомнил, как наш с тобой общий приятель Лойсо Пондохва говорил, что гнев сильнее страха и лучшая защита от него, дескать, из перепуганных мальчиков выходят самые злые колдуны, да я и сам уже не раз в этом убеждался. Поэтому дал себе команду разозлиться, и все, конечно, у меня получилось. Дескать — ах так, не желаете меня тут видеть?! Ну я вам сейчас устрою! Хороший был приступ ярости, качественный, вон даже потолок от моего взгляда рухнул, и счастье, скажу тебе, что я не в окно в тот момент смотрел. Зато, когда полетела штукатурка, я вполне пришел в себя и смог убраться восвояси. В общем, можешь считать, что сперва мы с реальностью немного подрались, то есть я двинул ей в глаз и тут же сбежал. Нечего сказать, герой.

— Да уж. Зато такое объяснение вполне согласуется с моими представлениями о твоих возможностях. В связи с этим последний вопрос, потом оставлю тебя в покое.

— Звучит как угроза.

— Расценивай просто как обещание сменить тему. Я, собственно, просто хочу понять, почему ты не рассказал правду Джуффину? И меня сперва зачем-то пытался обмануть. В то время как, на мой взгляд, в твоем рассказе нет ничего такого, что необходимо скрывать любой ценой.

— Ну сам подумай.

Макс умолкает; до Триши доносится тяжелый вздох.

— Я же не знал, что у вас про мыслящую, одушевленную реальность даже в учебниках написано, — наконец говорит он. — Думал, все, приехали, мое безумие окончательно вышло из-под контроля и дальше будет только хуже. Погоди, не перебивай, не такой уж я паникер. Это, к сожалению, был далеко не единственный признак. Скорее просто последняя капля. Я же почти каждый день просыпался, не понимая, кто я, где нахожусь, что было прежде, как тут все устроено и что в связи с этим следует делать. Вернее, еще хуже: у меня было слишком много противоречащих друг другу версий, одна другой достовернее. Как будто я живу не одну, пусть даже очень запутанную и непростую, жизнь, а несколько дюжин одновременно. К счастью, к тому времени, как это началось, я успел кое-что записать. Поэтому можно было понять, на какие воспоминания стоит опираться, а от каких следует поскорее избавиться, если выйдет. Выходило, к слову сказать, не очень, но, по крайней мере, я мог делать вид, будто со мной все в порядке.