Трое против Колдовского мира - Андре Нортон

Но мир оказался недолгим. Это была всего лишь передышка. На пятый месяц нового года над Эсткарпом нависла угроза новой войны, зачинщиком которой был некто Пагар. После того, как во время войны с колдерами был убит герцог Ивьян, в Карстене шла непрерывная борьба за власть. На это распадающееся герцогство имелись права и у госпожи Лойз. Будучи законной женой герцога, несмотря на то, что её обручили с ним насильно, она, однако, с самого начала не претендовала ни в коей мере на правление Карстеном. Со смертью герцога, она могла бы стать полновластной хозяйкой там. Но её ничем не манила к себе эта страна, где ей пришлось перенести столько страданий. Полюбив Кориса, она с лёгким сердцем отреклась от всяких прав на Карстен. Госпожа Лойз была полностью согласна с владычицами Эсткарпа в том, что не нужно затевать с соседями войну за власть — забот хватало и без того. К тому же и Корис, и Симон, способствовавшие, насколько это было в их силах, поддержанию пошатнувшегося могущества древней расы, знали, чем может обернуться нападение на воинственного соседа. Им более разумным казалось оставить в покое врага, погрязшего в междоусобицах и неспособного развязать до поры до времени войну.

Но вскоре произошло то, чего и следовало ожидать. Владелец земель на юге герцогства, Пагар из Гины, собрал приверженцев и объявил себя сначала правителем двух южных провинций, а затем привлёк на свою сторону местную знать из Карса — в основном разорившихся торговцев, готовых выдвинуть в вожди всякого, кто посулит надежду на восстановление мира в стране. К тому времени, когда нам исполнился год, Пагар уже был достаточно силён, чтобы отважиться на борьбу со своими соперниками. Четыре месяца спустя он был провозглашён герцогом.

Он пришёл править страной, разорённой худшей из войн — внутренней междоусобицей. Его единомышленники представляли собой банду — разношерстную и трудно управляемую. Большинство из них были наёмными воинами, которых собрала под знамёна герцога возможность существовать безбедно за счёт грабежей. Надо было найти способ сплотить этих людей, пока они не разбежались.

Пагар поступил так, как и предполагали мой отец и Корис: он решил напасть на кого-нибудь из соседей, и в первую очередь обратил свой взор на север. Эсткарп с давних пор не давал покоя карстенцам. Ивьян, послушный внушениям колдеров, устроил травлю и резню людям древней расы, обосновавшимся в Карстене в столь давние времена, что даже из их памяти стёрлось, когда именно они начали обживать эти земли. Не имея возможности дать отпор, они бежали за горы к сородичам, оставив за собой право на возмездие. Потому-то карстенцы боялись, что рано или поздно Эсткарп нападёт на Карстен, чтобы отомстить за убитых. Пагару требовалось только сыграть на этом страхе, чтобы сплотить наёмников и объединить карстенскую знать под своим началом.

Однако прежде чем затеять войну, Пагар собирался прощупать силы Эсткарпа, который был грозен не только суровыми воинами древней расы, но и тем, что его волшебницы имели доступ к Силе и могли распоряжаться ею по своему усмотрению, защищая страну. Кроме того, существовал прочный союз между народом древней расы и салкарами — племенем морских бродяг, которые своими набегами некогда принудили Ализон к прекращению военных действий. Они могли в любой момент направить свои корабли на юг и начать набеги на побережье Карстена, а это сразу настроило бы против Пагара карстенских торговцев.

Учитывая всё это, Пагар готовился к войне тщательно и осторожно. Рейды карстенцев вдоль границ Эсткарпа начались в то же лето, правда, они не представляли большой опасности. Однако частые атаки, даже легко отбиваемые, могли истощить силы обороны: несколько человек потеряно здесь, несколько там, ряды защитников неумолимо редели.

Эсткарп ответил на атаки, направив на юг корабли салкаров, предоставив им полную свободу действий вдоль побережья Карстена. Это заставило Пагара задуматься. Капитан салкаров Густвар собрал флот из двадцати кораблей, привёл их, несмотря на жестокий шторм, к устью Карса и, сломив оборону, прошёл по реке до самого города, где устроил побоище, после которого герцог Карстена затих на целый год. Тем временем возник мятеж на юге страны, родине Пагара, который возглавил его единоутробный брат, что тоже прибавило хлопот герцогу.

В ту неспокойную пору нас троих увезли из родного форта — но не в Эс, ибо отец и мать держались подальше от города, где находился Совет Владычиц. Госпожа Лойз обзавелась небольшим поместьем в Эстфорде и пригласила нас туда пожить среди её домочадцев. Нашим ангелом-хранителем по-прежнему оставалась Ангарт, у которой с хозяйкой Эстфорда сразу же сложились дружеские отношения.

Наша мать, оправившись после долгой болезни, снова начала оказывать отцу посильную поддержку в его ратных делах. Совместно они владели Силой — но пользовались ею по-своему, не так, как волшебницы, и те относились к ним с ревностью и подозрением. Мудрейшим было оскорбительно сознавать, что Даром Силы может владеть и мужчина: они объясняли эту странность отступничеством матери от их кодекса. Они не желали больше иметь с нею дела. В ту пору Совет Владычиц не проявлял интереса к нам, детям странных родителей. Точнее, волшебницы намеренно игнорировали наше существование. Каттея не была подвергнута испытанию на владение колдовскими способностями, как все шестилетние девочки древней расы.

Я почти не помню, какой была мать в те годы. Она приезжала в Эстфорд в сопровождении защитников границы, которые интересовали меня больше, чем кто-либо другой. Едва научившись ходить, я норовил дотопать до кого-нибудь из них, чтобы схватиться за полированную рукоять меча. Мать посещала нас не часто, а отец — ещё реже. Они почти всё время пребывали вблизи границы. Со всеми своими детскими бедами мы шли к Ангарт. Нежную привязанность питали мы и к госпоже Лойз. А наше отношение к родителям было проникнуто чувством благоговейного трепета, в особенности это касалось отца. Он был не из тех, кто легко находит общий язык с детьми, а возможно, испытывал к нам неосознанную неприязнь — за те муки, которые наше появление на свет причинило его жене, самому дорогому для него существу.

Мы не были близки с родителями, заменой чему служила тесная связь между нами — детьми, хотя мы были очень разными. Как и предвидела мать, я стал воином, а Кимок — философом. Сталкиваясь с какой-нибудь трудностью, он не шёл напролом, а пытался разобраться, в чём суть. Он рано начал задаваться мудрёными вопросами и, когда понял, что никто не может дать на них ответа, решил сам постигнуть тайны окружающего мира.