Арденнские страсти - Лев Славин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, конечно, дал тут же отпор:
– Ну, теперь мы наступим ей на пах так, что она не пикнет.
Маньковский покосился на меня. Вообще этот мальчишка в камуфляже начал раздражать меня своим вызывающим молчанием. Коммандос, подумаешь! Будто они значат что-нибудь на войне!
– Чем пахнет нагретый от стрельбы затвор карабина, знаешь? – спрашиваю.
А он угрюмо:
– Я из-под Арнема.
Молчу. Арнем – другое дело.
Мы то спускались в долины, то снова карабкались на горы. Внизу стояли склады. Всякие – боеприпасов, провиантские, амбары с горючим. Добра чертова уйма под защитой непроходимых гор. Потом мы опять подымались и кружили по тесным горным спиралям.
В одном месте стоп: шлагбаум. К машине подошли ребята из Эм-Пи [3] в своих белых шлемах. Я вынул документы. Но они даже не посмотрели на них. Их интересовало другое. Они потребовали открыть бензиновый бак.
Мистер Ли, конечно, отказался. С негодованием! Тогда один из солдат сам открыл бак, вставил в него резиновую трубку, потянул ртом, и бензин полился на землю. Они полезли также в багажник, проверили горючее в канистрах. Потом откозыряли нам и открыли шлагбаум.
Когда мы отъехали, я спросил: в чем дело? Мистер Ли проворчал:
– Я ж им говорил, что у нас бензин белый.
Не скажу, чтоб я что-нибудь уразумел из этого ответа. Маньковский меня просветил:
– Военный бензин розовый.
– Почему?
– Чтоб не крали. Тут же воровство на полном ходу. Воруют сигареты, консервы, ну, и бензин. Вот его стали подкрашивать.
– Н-да… Местечко эти Арденны…
– Тыл… – сказал Маньковский.
Здесь к нам подсел совсем молоденький лейтенантик. Таких молочных поросят сейчас пачками штампуют в Штатах. Все на нем до неприличия блестящее и скрипучее. Почтительно поглядывая на мою линялую куртку и комбинезон Маньковского, он представился:
– Джон Вулворт.
– Не из фирмы ли «Эдна Вулворт, магазины стандартных цен «Пять и десять центов»?
– Да… Собственно, это моя тетя…
– Что же она не пристроила вас при каком-нибудь сенаторе?
Мальчик так покраснел, что мне стало жалко его, Потом он робко спросил:
– А почему у нас шофер штатский?
Я посмотрел на Маньковского.
– Черт побери, а ведь действительно, кто он? Поляк пожал плечами.
– Гробовщик, – тихо сказал он.
– Как? Гробовщик?
Маньковский улыбнулся.
– Он владелец фирмы, которая взяла подряд на перевозку и захоронение трупов американских солдат.
– То-то у него такой похоронный вид.
– Да, это профессиональное. Только, кажется, в Арденнах он прогорит.
– Да, ему бы к вам под Арнем. Там бы он поживился.
Так мы болтали шепотком, крутясь по извилистым горным дорогам, переваливая через арочные мосты, осторожно соскальзывая с крутизны, тормозя мотором. А этот сосунок Вулворт с обожанием смотрел на меня и поляка и восхищался солдатской грубостью нашего разговора. Сам он молчал, не смея вмешаться своим писком. Ей-богу, мне даже стало жаль его, и я спросил:
– А тебе куда?
Он поспешно отбарабанил:
– В Шестую бронетанковую дивизию Восьмого корпуса Первой армии Двенадцатой группы армий. – Он помолчал. Потом спросил нерешительно: – Не знаете, там какие машины? Я ведь танкист. – И добавил: – Как и Эйзенхауэр.
Он смутился: не звучит ли это по-ребячески хвастливо.
Неожиданно, не поворачивая голову от баранки, мистер Ли крикнул:
– Ну, он, положим, больше дипломат, чем военный!
Это выпад, конечно. Но не хотелось ссориться с водителем. Наступило неловкое молчание. К счастью, поляк сказал:
– В дивизии танки типа «генерал Шерман».
Мальчик обрадовался:
– М-четыре – А-два? Вот здорово! С семидесятишестимиллиметровой пушкой? Это ж мой танк. Классная машина!
Поляк сказал:
– Много я их видел, вдрызг покалеченных, в Пятом корпусе.
Вулворт даже просиял:
– Там жарко, да?
– В Пятом? На реке Роер? Баня! Идут бои за эти проклятые дамбы. Там есть одно подразделение из твоей Шестой дивизии. Только тебе-то что? Ты же в Восьмой корпус. На курорт.
Лейтенантик всполошился, полез в свой бумажник за документами. Мы заглянули в его предписание. Мальчик чуть не плакал.
– Я уверен, – хныкал он, – что это все тетя Эдна подстроила… Чертова баба!
Он нудил и ругался школьными ругательствами, пока я не заткнул ему рот:
– Слушай, старик, ты утри сопли и не искушай судьбу. На фронте ничего нельзя менять, понял? Какие карты тебе сданы, такими и играй. Без передергивания. Судьба! Уразумел?
Поляк кивнул головой, подтверждая святую правду моих слов.
– Вот и он так говорит. Слушай старых солдат. А он из-под Арнема. Он был в аду и вернулся живым. Маньковский, расскажите нам про эту заваруху под Арнемом. Ребенку полезно. Да и мне интересно.
Поляк молчал. Потом сказал:
– Не хочется.
Лицо его помрачнело.
Я не настаивал. Дело хозяйское…
Искусствовед
Дом стоял в буковом лесу, совсем небольшой, просто сторожка, покинутая лесником, каменная халупа, сложенная из неровных глыб, с конической грифельной крышей. Ветви, запорошенные снегом, льнули к окошку.
Не сходя с койки, Вулворт видел могучие отроги Эйфеля, плавно переходившие в долины, а иногда вдруг обрывавшиеся так круто и отвесно, словно их отхватили вселенским топором. Кое-где ветром смело снег, обнажились каменные бугры материнских пород.
На другой койке полулежал маленький пухлый первый лейтенант в очках. Часа два назад в штабе он приветливо встретил Вулворта. Никакого отношения к 6-й дивизии он не имел, а просто, увидев растерянность Вулворта, пожалел его.
Снег повизгивал под их ногами, когда они шли сюда, в эту каменную конуру. Первый лейтенант прикрывал рот рукой. Он буркнул:
– Берегу дыхание.
И всю дорогу молчал.
Вулворт машинально шел с ним в ногу. Потом спохватился, что это выглядит как-то по-школьному, и нарочно сбился с ноги. На морозе первый лейтенант казался молодым, а в комнате Вулворт увидел, что ему, вероятно, что-нибудь за сорок.
На стене висело изображение богоматери. Все квакерское существо Вулворта инстинктивно напряглось при виде «идола». Возможно, первый лейтенант заметил это, потому что сказал, что в мирной жизни он был искусствоведом и богоматерь эта – «Сикстинская мадонна» Рафаэля.
– Как раз перед войной я выпустил исследование. Может быть, вам попадалось? Томас Конвей, «Ранние византийские иконы». Нет? Я подарю вам. А чемодан у вас легонький. Набит, видно, надеждами и мужеством. Вы не против, если я лягу? У меня, видите ли, строгий режим. С утра лыжи. После обеда часок поспать. Вечером можно позволить себе стаканчик, но не больше. Ревматизм, ничего не поделаешь. Перед сном прогулка
– Значит, здесь боевых столкновений совсем нет?
– С кем? – удивился Конвей. – Кто полезет в эти горы, да еще зимой? Я очень рад вам, народу у нас тут мало.
– Мало? Все-таки корпус.
– А! – Конвей пренебрежительно махнул рукой. – Чтобы перечислить по пальцам наши подразделения, можете сапог не снимать. Что у нас тут? Три пехотные дивизии да эта ваша бронетанковая. Ну еще небольшая бронекавалерийская разведывательная группка.
– Все-таки целых три пехотных.
– А что проку? Сто девяносто шестая только что из Штатов, пороху еще не нюхала. А Четвертая и Двадцать восьмая так были потрепаны в ноябре, нет, не здесь, а на реке Роер, что от них остались одни огрызки. Их отвели сюда к нам на отдых и пополнение. Да, кстати, ваша Шестая бронетанковая тоже только по названию дивизия.
– Почему?
– Потому что несколько батальонов увели на север в Пятый корпус. Наши дрались за эти проклятые дамбы на Роере и, видно, там и полегли.
Глаза Вулворта горели от возбуждения. Он восхищался небрежным и даже слегка скучающим тоном, каким первый лейтенант упоминал о сражениях. Вулворт и завидовал этому тону и негодовал. Проглотив слюну, он сказал:
– Так что здесь…
– Здесь? Тысяч, я думаю, восемьдесят на сто двадцать километров фронта. Представляете? По тридцать – сорок километров на одну дивизию. Все мы растянуты в один эшелон. Усвоили? Но вы не волнуйтесь.
– Нет, я ничего. Наоборот…
– Ладно, ладно, я когда-то тоже был таким петушком. А теперь знаете что? Да, кстати, выпить хотите?
Вулворт засуетился:
– Я сейчас…
Он полез в чемодан и вынул бутылку виски «Длинный Джон». Они выпили. Бывший искусствовед растянулся на койке.
Вулворт ожидал, что сейчас зайдет разговор о женщинах, постарался внутренне перестроиться и приготовился выпалить несколько залихватских историй, вынесенных еще из колледжа. Конвей, мечтательно устремив глаза в потолок, говорил:
– Вы понимаете, Вулворт, с моим ревматизмом я мог бы без труда получить увольнение из армии. И я это сделал бы, если бы не Спа. Я езжу туда три раза в неделю. Ванны! В мирное время мне это было не по карману даже в Штатах. Вы только подумайте, какие грандиозные усилия пришлось применить из-за меня. Я часто об этом думаю. Понадобилось произвести на свет этого выродка Гитлера. Понадобилось, чтобы он слопал всю Европу. Так? Понадобилось, чтобы этим он не насытился и решил заглотать Россию. Так? Понадобилось, чтобы он подавился Сталинградом. И все это для того, чтобы я мог спокойно, тихо, а главное, бесплатно лечить свои суставы. И где? На одном из самых дорогих аристократических курортов мира. Знаете, Вулворт, так воевать я согласен. Почему вы не пьете?
