Счастье со второй попытки - Ким Лоренс

Ее мужа.

«Если бы я только могла забыть об этом», – пробормотала Беатрис, глядя на Данте с негодованием, хотя их развод был вполне цивилизованным.

Впрочем, Беатрис не вполне понимала, что это такое – «цивилизованный развод», но была вполне уверена в том, что он не должен включать страстную ночь с мужчиной, который очень скоро станет ее бывшим мужем.

Каждый сделал свой выбор, но Беатрис не покидало ощущение, что с того момента, как Данте вошел в ее жизнь, все ее решения были ошибочными, а точнее говоря – роковыми!

Она всегда отдавала себе отчет, что любые ее действия будут иметь последствия, и ей придется с ними жить. По крайней мере, все отрицательные моменты она тщательно просчитывала.

Но тут появился Данте, и Беатрис забыла о своей жизненной позиции. Примитивные инстинкты, которые он в ней пробудил, затмили ее разум. Они заглушили тревожные звоночки, пытавшиеся предупредить ее об опасности. А в прошлую ночь этих звоночков Беатрис вообще не слышала. В ней звучал только голос страсти.

Подняв голову, она поняла, почему в наполненном шумными туристами‑лыжниками баре вдруг воцарилась тишина, и ее охватило отчаяние. Она была словно кошка, почуявшая запах кошачьей мяты. Она просто не могла сопротивляться желанию быть с ним.

Казалось, в этой ловушке нет выхода, но она должна его найти. Ей не следовало слепо отдаваться своим чувствам. Она должна была контролировать каждый свой шаг. Ей не надо было принимать его приглашение поужинать, ведь она понимала, что он имел в виду совсем не ужин. И ей не надо было быть экстрасенсом, чтобы с первого раза понять: этот мужчина несет в себе опасность, которой она всю жизнь избегала.

Разве могла она так безоглядно броситься в объятия незнакомого мужчины? Нет, никогда. Эта мысль вызывала у нее недоуменную и, честно сказать, самодовольную ухмылку. Когда‑то Беатрис была уверена в том, что ее отношения с мужчиной будут основаны на взаимном уважении и дружбе. Полагала, что ни при каком условии не потеряет голову… И в первую же ночь отдалась Данте.

Она думала, что эта ночь будет их последней, потому что утром, проснувшись, сказала ему, что он… он стал ее первым мужчиной.

Данте был недоволен этим известием и строго дал ей понять, что девственницы – это не его тема, и потребовал объяснения.

Инстинкты бурлили в Беатрис, и она не хотела, чтобы сейчас все закончилось. Она сообщила ему, что теперь уже не девственница, поэтому одно препятствие преодолено, и Данте рассмеялся при этих словах. Он снова рассмеялся, когда она сказала ему, что это был ее неосознанный шаг. Она никогда не ждала своего «принца», и никогда не считала себя какой‑то особенной.

Следующие три дня и три ночи они провели в постели, опровергая эту теорию. Никто и ничто не беспокоило их в пентхаусе, из окон которого открывался потрясающий вид, но на него Беатрис так ни разу и не взглянула. Она наслаждалась каждым моментом их интимности, потому что знала, что это долго не продлится. Данте дал ей это ясно понять.

Он прямо сказал ей о том, что не интересуется длительными отношениями, а в данный момент – вообще никакими.

Когда Беатрис записывала его телефон в свою телефонную книгу, она уже знала не только о том, что он, возможно, переспал с десятком женщин, но и о том, что у него есть свой благотворительный фонд. Да, в целом Данте был очень занятым человеком.

Порой складывалось впечатление, что у него просто не остается времени на сон, но Беатрис знала, что он на самом деле спит. Она наблюдала за ним ночью и любовалась красивыми чертами его лица, расслабленного во сне, и от этого он казался таким молодым и беззащитным, что у Беатрис томительно сжималось сердце.

Но в те выходные он не раз опускал ее с небес на землю, то и дело напоминая ей: «Это только секс – ты ведь понимаешь это, да?»

Фантастическая сказка, продолжавшаяся все выходные, закончилась в один момент, когда Беатрис, открыв глаза, увидела Данте одетым, обутым и выглядевшим так, будто он не принц, а супермодель, готовая к эксклюзивной фешен‑съемке для обложки глянцевого журнала.

Беатрис хотела уже бежать за ним, забыв о своей гордости, когда длинные загорелые пальцы Данте коснулись ручки двери. Но ей удалось сдержать себя и не допустить такого унижения. Она осталась такой же холодной, как и он, когда он сказал, что у него есть дела и он вернется в Лондон через три недели.

Даже без тестов Беатрис понимала, почему чувствует себя другой. И без синей полоски ей было ясно, что она беременна.

К тому времени, как прошло три недели, все изменилось, и последствия ее необдуманного поступка было невозможно игнорировать. Даже без многочисленных тестов она знала, почему чувствует себя иначе; даже без пары синих полосок она знала, что беременна.

Беатрис представляла себе, как разозлится Данте, узнав об этом. Она проигрывала эту сцену в уме множество раз и, наконец, решила, что ей надо сказать ему.

Когда она вошла в просторный холл высотного здания, мысленно повторяла слова, которые собиралась сказать ему. Ливрейный лакей с непроницаемым лицом сопровождал ее в стеклянном лифте.

Но когда увидела Данте, она решила, что проведет с ним еще одну, последнюю ночь, а потом скажет все.

В конце концов, едва прикрыв за собой дверь, Беатрис с волнением выпалила:

– Я беременна. Да, я знаю, что мы… ты был осторожен.

Она опустила голову, и волосы упали на ее раскрасневшееся от стыда лицо. Ее терзало чувство вины. Даже сейчас, вспоминая об этом, она внутренне сжималась всем телом.

– Я сделала три теста. Нет, вру, – шесть. Я совсем… не думала, что я… Я просто хочу тебе сказать, что мне от тебя ничего не нужно. Завтра я уеду домой, сообщу маме и сестре. У нас все будет хорошо. Я не одинока.

Данте молча и неподвижно смотрел на нее. Странно, но, когда она громко сказала ему об этом, ее беременность показалась ей не такой уж нереальной.

Беатрис думала, что предвидела все его возможные реакции, даже крик, но Данте, резко повернувшись, вышел из комнаты, едва она успела сделать вдох.

Прошло несколько минут, а может быть, часов, когда дверь снова открылась. Беатрис стояла на том же месте, где он оставил ее. Данте был бледен, но на лице его уже не видно было шока. Оно выражало твердую решимость.

– Ну,