Его зовут Энгус - Игорь Николаевич Бобков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Мистер Гробан, а вы смотрели «Мост Ватерлоо»? – улыбку в уголке рта затаив, тем самым, симпатичную ямку вновь, обнажив, спросила Глория. Со вздохом, отвлекшись от дороги Энгус, устало как – то, «Ну что ещё? » -посмотрел на девушку. Сейчас она напомнила ему Дженис Джоплин… Этакая рыжая бестия. И никто с ней ничего поделать не мог…
Кроме самолётов…*(авт. примеч_3), вырвалось, непроизвольно у него, и ему, запнувшемуся, ничего другого не оставалось, кроме, как молча смотреть на дорогу… В слух и Глория, и Энгус, оба сказали что – то лишнее. И только Глория контролировала в тот момент всё, намереваясь в своём обыденном легкомыслии, также легко пошутить, подразумевая под невинным, но не нужным совсем вопросом то, что такие «праведники», каким являлся Энгус, должны бы посмотреть тот фильм, как чёрно – белое доказательство тому, что нет безвозвратно белого, как нет окончательно чёрного, и что целомудрие не есть добродетель в последней инстанции, потому как оно не испытано на верность, добродетели элементарным пороком, который так часто ходит рядом. Поджидающий… Конечно, так усложнено, она не думала… Но сложны здесь только слова… Суть же остаётся одна, и её – то как раз она хорошо поняла. Но она не думала об этом более положенного мгновения, потому как слова Гробана интриговали рьянее… К чему бы это упоминание о самолётах? В ней зародилось даже подозрение, граничившее с опаской и с ней же именно, теперь смотрела она на него задавая вопрос:
– Что за самолёты? – спросила Глория, думая, что кроме странной фамилии в этом человеке было ещё что-то… А что ещё могло выдавать «на гора», странности подобного рода?
– В этих местах, примерно, года два назад…– сказал он словно, борясь с самим собой, потерпел крушение «Боинг», а затем, будто, опомнился, осекшись словно, рассеянно как-то мол «ну да ладно» – махнул рукой и улыбнулся. Ей понравилась эта улыбка… Такой улыбкой обычно оправдываются…
– Мысли вслух, прости… – сказал он, и она поняла, что эта тема для него болезненна… Не бередить пожалуй, лучше. С этим мнением в голове она, вновь поскучневшим взглядом стала смотреть в окно… Косой дождь неистовыми многочисленными пальцами бил по крыше, лобовому стеклу, норовя как будто добраться до них. Малышка Сэнди, не пожелав палец изо рта достать, спала. Была там, где конечно же, была счастлива. Дворники, трудясь не покладая рук, скрипели тихо по стеклу. Глории было скучно и спать почему – то не хотелось. Она посмотрела на магнитолу, зелёным успокаивающим цветом выдающую себя, и вспомнила, что у художника была точно такая же. О нём она вспоминала редко, но всегда и неизменно с теплотой и тоской. Никто из немногих её родственников и не догадывался даже, где может быть их нерадивая дочь и сестра вот уже три месяца. А именно, столько времени прошло с того момента, как беременная девятнадцатилетняя девушка, понятия не имея, кто из нередких ухажёров её мог быть отцом ребёнка, ушла из дома. Просто так и в чём была. Она не знала, что ещё могла в той ситуации поделать. Всегда, подобным образом поступая, она забывала, конечно, что все проблемы с этого всегда и начинались. Взять, хотя бы, ту осень девять лет назад, когда своевольная и свободолюбивая девочка забрела поздней ночью в загородный дом одного свободного, так сказать, художника. Свободным он был не только от канонов признанных, коллег «по цеху» …Его «свобода», опускалась ниже, к тайным порокам человеческого начала. Туда, где каждый из нормальных даже, людей способен впасть, как в некую крайность, о которой предупреждал как-то Ницше, имея ввиду то, что должна быть мера всегда и во всём… Смена ориентации его была лишь началом. Прелюдией, к созерцанию девочки в кружевном красном лёгком платье, среди холодной осени. Такой увидел он её впервые. Лёгкой, беззащитной и ранимой…
Отличие Глории от всех других детей уже, тогда было прямо – таки, скажем, поразительным. Она никому ничего не сказала… Более того через неделю она снова пришла. Наверное всё же, уродство души, явственно различимо в некоторых, уже в детстве…
Гробан не знал, конечно, всего того, что жизнь её была насыщенной и т. д., и т. п… Но в любом случае, он не смог бы проехать, мимо всей этой истории, в лице Глории, которая всё же внешне напоминала ему Анну, по той простой, единственной и маленькой причине, что была на руках у девушки… У Энгуса слёзы на глаза наворачивались, и сейчас, когда смотря в зеркало, на заднее сиденье, где притаился забавный, укутанный, плешивым клетчатым пледом ребёнок, он осознавал, что вряд ли, жизнь этой девочки будет завидной. С такой – то матерью… Он посмотрел на фото своей жены, двадцатилетней давности, с тогда ещё совсем малюткой дочерью, и подумал, совершенно неожиданно для себя, что жизнь этой, на заднем сиденье его машины, малышки не должна продолжатся впредь рядом с Глорией. Он должен забрать её к себе. Глорию, высадив возле больницы в городе, как она того хотела, дать по газам, не обращая внимания на истошные крики её (а будут ли они? ), увезти кроху её с золотистыми волосами и голубыми глазами, в лучшую, предсказуемую жизнь. От мысли этой, так неожиданно пришедшей к нему, он вздрогнул, и посмотрел с опаской, как – то (не услышала ли? ) на девушку.
Дождь прекращался.
Луна, выглядывая иногда из одеяний тёмных туч, могла свидетельствовать в дальнейшем, что была свидетелем тому обстоятельству, что полям фермерским уступив, лес остался позади. Машины, которая уверенно продвигаясь вперёд, с такой скоростью, часа через два уже будет в городе. Разумеется лес, претендующий захватить и дорогу, будет ещё впереди, но пока, лишь фермерские угодья, и трактора тут и там, брошенные словно. Украдкой, Энгус посматривал, иногда на Глорию. Последняя же, ничего не замечающая вокруг, возилась, нажимая какие – то кнопки, и крутя какие – то регуляторы, с его магнитолой. Ему было всё равно до магнитолы, до Глории. Но не до малышки. Слишком беспокоила его её судьба…Тишина в машине до поры до времени, нарушаемая лишь ровным гулом, двигателя, пустила, наконец, в
