С.Е.К.Р.Е.Т. - Л. Мари Аделайн

– Давно вы здесь работаете? – поинтересовался мужчина, пока его спутница расписывалась.

– Года четыре.

– У вас здорово получается.

– Спасибо. – Я почувствовала, что снова краснею.

– Увидимся на той неделе, – сказала женщина. – Я просто влюблена в это старое место.

– Оно знавало лучшие времена.

– Нас все устраивает. – Она протянула мне счет и подмигнула своему спутнику.

Я взглянула на подпись, ожидая увидеть что-нибудь пышное и необычное. И в тот момент меня отчасти утешило заурядное и короткое имя: Полин Дэвис.

Я проводила их взглядом. Они прошли меж столиков к выходу и на улице, поцеловавшись, разошлись в разные стороны. Проходя мимо переднего окна, женщина заметила меня и помахала рукой. Видок у меня был наверняка идиотский: остолбенело торчу и таращусь на них. Мне не оставалось ничего другого, как помахать в ответ сквозь пыльное стекло.

Меня вывела из транса немолодая особа, сидевшая за соседним столиком.

– Эта леди что-то уронила, – сообщила она, указывая под стол.

Наклонившись, я подняла маленькую красную записную книжку, изрядно потертую и мягкую на ощупь. На обложке красовались вытисненные золотом инициалы П. Д., страницы имели золоченый обрез. Я осторожно открыла книжку, рассчитывая увидеть на первой странице адрес или номер телефона Полин, и случайно прочла: «…его губы на мне… никогда не ощущала такой полноты жизни… меня пронзило жаром… накатывало волнами, кружась… перегнул меня через…»

Я захлопнула дневник.

– Может, еще догоните, – заметила женщина, жуя круассан.

Я заметила, что у нее не хватает переднего зуба.

– Боюсь, уже поздно. Я… я просто спрячу. Она у нас часто бывает.

Женщина пожала плечами и откусила еще кусочек. Я сунула блокнот в свою рабочую сумочку, и по спине пробежала дрожь возбуждения. Остаток смены, до прихода взбалмошной, благоухавшей жвачкой Трачины, я постоянно чувствовала живое присутствие блокнота в своей сумочке. И сумеречный Новый Орлеан впервые за долгое время не казался исполненным одиночества.

По дороге домой я подсчитала годы. Шесть лет прошло с тех пор, как мы со Скоттом перебрались сюда из Детройта с намерением начать новую жизнь. Жилье пришлось снять самое дешевое, так как Скотт только что лишился последней надежды – работы в автомобильной промышленности. Нам казалось, что в новом городе, восстанавливавшемся после урагана, мы сможем проделать то же самое с нашим браком.

Мы подыскали милый синий домик на Дофин-стрит в пригороде Мариньи, где селилась молодежь. Мне повезло устроиться помощницей ветеринара в приюте для животных в Метайри. Однако Скотт, который водил грузовик, лишался одного места за другим, а потом и последняя пара лет трезвости пошла прахом – вечерняя выпивка переросла в двухнедельный запой. Когда он ударил меня во второй раз за два года, мне стало ясно, что все кончено. До меня неожиданно дошло, каких усилий стоило ему не бить меня с тех пор, как он, пьяный, впервые сунул мне в лицо свой кулак. Я перебралась за несколько кварталов, в квартирку с одной спальней – первое и единственное место, которое удосужилась присмотреть.

Как-то вечером, спустя несколько месяцев, Скотт позвонил мне и предложил встретиться в кафе «Роза» – он хотел попросить прощения, и я согласилась. Он заявил, что завязал с пьянкой, на сей раз по-настоящему, но все его извинения звучали неискренне, а манера держаться оставалась упрямо-оборонительной. Под конец я чуть не разревелась, а он, поднявшись, шипел прощальные слова над моей поникшей головой.

– Я тебе правду сказал. Знаю, говорить я не мастер, но в душе каждый день жалею, что так себя вел. Только вот понятия не имею, как это можно исправить. – С этими словами он вылетел вон. Естественно, предоставив мне оплачивать счет.

Уже направляясь к выходу, я заметила объявление, предлагавшее работу официантки, а у меня уже довольно давно вызревала мысль бросить ветеринарную клинику. Там я задавала корм кошкам и выгуливала собак, но после урагана «Катрина» их никто не брал, так что моя работа сводилась к тому, чтобы выбривать на исхудавших лапах вполне в остальном здоровых животных участки для усыпляющих уколов. Я начинала ненавидеть свою работу. Мне было жутко смотреть в их печальные, усталые глаза, и в тот вечер я заполнила заявление о приеме на работу в кафе.

Тем же вечером дорогу возле Парланжа размыло, и Скотт, влетев на своей машине в реку, утонул.

Если у меня и возникали сомнения в том, что это был несчастный случай, а не самоубийство, то наша страховая компания, к счастью, подобным вопросом не задалась, – в конце концов, он был трезв. А поскольку у ограждения, как выяснилось, проржавели крепления, я получила возмещение и от графства. Но так или иначе – что делал Скотт в такое время в таком месте? Это было в его стиле: найти эффектный выход из положения, отяготив меня чувством вины.

Я, конечно, не обрадовалась, когда узнала, что он мертв. Но и не убивалась. И пребывала с тех пор в том самом отупении.

Через два дня после моего возвращения с похорон в Энн-Арбор, где я просидела одна, так как его родственники обвинили меня в случившемся, мне позвонил Уилл. Поначалу меня аж в дрожь бросило, до того его голос напоминал голос Скотта – правда, был внятнее.

– Кэсси Робишо?

– Да. Кто это?

– Меня зовут Уилл Форе. Я владелец кафе «Роза». На прошлой неделе вы оставили резюме. Нам нужен кто-то прямо сейчас, на утреннюю и дневную смену. Я знаю, что опыта у вас мало, но ощутил при встрече флюиды, и….

Флюиды?

– Мы разве встречались?

– Ну, когда вы подали резюме.

– Ах да, конечно, простите, я помню. Еще раз извините, я могу выйти в четверг.

– Четверг годится. Десять тридцать устроит? Я покажу, что к чему.

Через сорок восемь часов я уже трясла его руку – и головой своей тоже, так как действительно его не помнила – хороша же я была. Теперь мы над этим подшучиваем («Ага, я тебя до того впечатлил, что у тебя это даже из головы вылетело!»), но тогда, после разговора со Скоттом, я пребывала в таком тумане, что могла поговорить с Брэдом Питтом и не заметить. Так что при новой встрече с Уиллом я была застигнута врасплох его скромной красотой.

Уилл не сулил золотых гор: кафе находилось чуть к северу от людных мест и не работало по ночам. Он что-то сказал о надстройке, но это было делом далекого будущего.

– Сюда приходят в основном местные. Тим и ребята из магазина велосипедов Майкла. Музыкантов полным-полно. Некоторые – увидишь сама, как придешь с утра, – дрыхнут прямо на пороге, потому что играли всю ночь. Местные сидят часами. Но кофе пьют много.

– Ну и отлично.

Профобучение свелось к вялой экскурсии, в ходе которой он показал мне, как обращаться с посудомоечной машиной и кофеваркой и где хранятся моющие средства.

– Городские правила требуют зачесывать волосы. Остальное меня мало касается. Формы у нас нет, но во время ланча только и успевай поворачиваться, так что оденься практично.

– Практичность – мое второе имя, – сказала я.

– Я буду делать ремонт, – сообщил Уилл, когда обнаружил, что я гляжу на трещины в плитке и на разболтанный потолочный вентилятор.

Заведение повидало виды, но было уютным и находилось всего в десяти минутах ходьбы от моего жилья на пересечении Чартрес-стрит и Мандевилль-стрит. Уилл объяснил, что название «Роза» дано в честь Розы Нико, бывшей рабыни, которая продавала с тележки на улицах Нового Орлеана свою собственную кофейную смесь. По словам Уилла, он состоял с ней в отдаленном родстве по материнской линии.

– Тебе стоит взглянуть на мой семейный альбом. Прямо групповой снимок ООН. Все цвета и оттенки… Ну как, подходит работа?

Я энергично кивнула, и Уилл снова пожал мне руку.

После этого моя жизнь усохла до нескольких кварталов Мариньи. Ну, бывало еще, что я выбиралась в Тримей послушать Анджелу Реджин, одну из подруг Трачины, работавшую в ресторане «Мейсон», или прошвырнуться по лавочкам на Магазин-стрит, где торговали антиквариатом и товарами «секонд-хенд». Но дальше я забиралась редко и больше не ходила ни в Музей искусств, ни в парк Адюбон. Это покажется странным, но я вполне могла провести остаток жизни в городе, даже не видя открытой воды.

Я скорбела. Так или иначе, Скотт был первым и единственным моим мужчиной. Бывало, меня бросало в слезы в самое неподходящее время, в автобусе или когда чистила зубы. Слез было не избежать, стоило мне очнуться в сумраке от тягостной дремы, одной в постели. Но я оплакивала не только Скотта. Я печалилась о почти пятнадцати годах жизни, потраченных на бесконечное выслушивание его упреков и жалоб. И о том, с чем я в итоге осталась. Я не знала, как заткнуть осуждающий глас, который и без Скотта продолжал подмечать все мои недостатки и промахи. Как ты дошла до жизни такой, даже в спортзал не ходишь? Уже тридцать пять, никому даром не нужна. Только и знаешь телик смотреть. Ты могла бы стать куда более симпатичной, надо лишь постараться. Пять Лет.