Королевство Уинфилда - Марина Ниири

На десятый день пациент начал впадать в сонливость. Он уже не требовал, чтобы его выпустили на волю. Когда сиделка принесла ему ужин, он даже не поднял головы с подушки.

Сначала эти перемены в поведении Эдди не слишком встревожили Тома. Он принял их за признак раскаяния.

В тот же вечер, когда Том уже собирался ложиться спать, мистер Фрейзер постучал в его дверь.

– Доктор Грант, – позвал он с несвойственной ему тревогой. – Мне кажется, у Эдди лихорадка.

Том вздохнул с досадой, переоделся в рабочую одежду и вернулся в комнату пациента. Сиделка в эту минуту клала холодные компрессы ребёнку на лоб. Мистер Фрейзер раскладывал хирургические инструменты на столе. Барон Миддлтон расхаживал по комнате с дымящейся трубкой в руке.

– Что это значит? – спросил он, увидев Тома. – Мой племянник шёл на поправку. Два дня назад он был готов выпрыгнуть из постели. Почему у него жар?

– Мы ещё не знаем, милорд, – признался Том. – Уверяю вас, мальчик в надёжных руках.

– Очень хочется в это верить. Не скрою, я неприятно удивлён происходящим. Родители мальчика прибудут к утру. Готовьтесь, доктор. Они потребуют от вас объяснений.

Сиделка подложила мальчику под спину подушки, потому что у него не было сил сесть самому. Дотронувшись до лба пациента, Том понял, что дело обстояло намного серьёзнее, чем он ожидал.

– Мистер Фрейзер, снимите повязки, – обратился он к хирургу. – Проверим грудную клетку.

Доктор и хирург склонились над пациентом, считая его пульс, слушая его дыхание, переговариваясь друг с другом полушёпотом. Барон Миддлтон стоял в углу, наблюдая за каждым их жестом. Он не понимал латинских терминов, которыми они обменивались, и это его ещё больше бесило.

– Так вы скажете, наконец, в чём дело? – спрашивал он каждые две минуты.

– Терпение, милорд, – отвечал Том, не поднимая головы.

Эдди уже никак не реагировал на происходящее. Когда врач задавал ему вопросы, он не отвечал. Его глаза были закрыты. Иногда приступ сухого кашля сотрясал его тело.

Наконец Том выпрямился и повернулся лицом к барону Миддлтону.

– Милорд, – начал он, – вынужден сообщить, что у вашего племянника развилась пневмония.

Барон чуть не выронил трубку.

– Вы хотите мне сказать, что кость всё-таки проткнула лёгкое? Ваш хвалёный мистер Фрейзер плохо выполнил свою работу?

– Мистер Фрейзер не виноват, – заступился Том за коллегу. – Уверяю, милорд, он выполнил свою работу безупречно. Сломанное ребро хорошо срастается. Я сам проверил. Кость не сдвинулась.

– Тогда почему у него жар?

– К сожалению, милорд, пневмония является одним из возможных осложнений продолжительного постельного режима. Но я ещё не видел, чтобы это случалось с такими юными пациентами и всего после одной недели. Признаюсь, меня это удивляет.

Барон Миддлтон швырнул трубку на пол, рассыпав пепел по паркету.

– Это всё, что вы можете сказать в своё оправдание, доктор Грант? Мой племянник умирает из-за вашей халатности, а вы тут стоите и удивляетесь!

Нарушая все правила этикета, Том взял барона за локоть и подвёл его к двери.

– Умоляю, милорд, продолжим этот разговор в коридоре. Мы не должны так говорить в присутствии пациента. Нельзя его пугать.

К удивлению Тома, барон послушался и вышел из комнаты.

– Ну? – спросил он, когда они оба стояли в коридоре. – Это, попросту говоря, смертельный приговор?

– Вовсе нет, милорд. Были случаи, когда пациенты поправлялись после пневмонии. Учитывая юный возраст Эдди и относительно крепкое здоровье, я бы сказал, что у него есть приличный шанс встать на ноги.

– А «приличный шанс» – это что по вашим меркам?

– Один из трёх.

Барон молча кивнул, будто ответ доктора его удовлетворил, и, облокотившись на подоконник, взглянул на подъездную аллею, освещённую фонарями. Казалось, он ждал кого-то.

Том растолковал молчание своего господина как знак того, что разговор завершился, и направился обратно в комнату пациента. Вдруг он услышал голос барона за спиной.

– Не вздумайте туда идти.

– Ho пациент нуждается в моих услугах.

– Да вы смеётесь! Неужели вы всё ещё думаете, что мой племянник – ваш пациент? Не смейте к нему подходить. Слышите? Я уже послал за адвокатом.

Том поперхнулся.

– Зачем, милорд?

– Считайте, что наш контракт прерван. Вас поведут в суд независимо от исхода событий. Если мой племянник поправится, вас будут судить за небрежность, a eсли не поправится – за убийство. На вашем месте, доктор Грант, я бы начал молиться. Ах, да, вы не молитесь! Конечно, вы учёный. Как я мог такое забыть? Атеизм нынче в моде. Так или иначе, доктор Грант, считайте что вашей медицинской карьере пришёл конец. Больше вам не удастся искалечить ни одного дворянина.

3

Эдди не умер, но Том всё же потерял своё право практиковать медицину. Барон Миддлтон выполнил своё обещание.

Кембриджские коллеги Тома не сказали ни слова в его защиту, ибо врачи не отличаются солидарностью. Им было отрадно видеть, как их конкурента стёрла в порошок судебная система. Тем не менее, они поражались тому, как спокойно Том перенёс свой позор. Он не отрицал своей вины, но и не извинялся перед своим бывшим господином. Считал ли он наказание справедливым? Быть может, в глубине души он был даже рад уйти из медицины.

Том не собирался удовлетворять злобное любопытство своих бывших коллег. Сразу же после суда он собрал свои книги и исчез, ни с кем не попрощавшись.

Несколько лет спустя коллеги узнали, что он устроился в Бермондси, районе Саутворк, на южном берегу Темзы. Он купил маленькую таверну «Золотой якорь», на перекрёстке Каунтер-Лейн и Стоун-Стрит. Налево от таверны красовался пивной завод, а направо – древесный склад.

Том оказался в приятнейшей компании. Завсегдатаи его таверны были, как правило, молчаливыми и замкнутыми. Они заказывали виски, платили и уходили. Если они и разговаривали, то только друг с другом, на жаргоне, присущем их профессии, и на соответствующие темы, за что Том был искренне признателен.

Несмотря на то, что он провёл несколько лет, разливая пиво грузчикам и морякам, его речь оставалась чистой и правильной. Он не перенял лексикон своих клиентов. И хотя Том никогда не щеголял своим кембриджским образованием, всем сразу становилось ясно, что он не уроженец Бермондси.

Как у всех представителей медицинской профессии, у Тома была густая, короткая, безупречно ухоженная борода – усы носили в основном адвокаты и коммерсанты. Его посетители либо брились гладко, либо вообще не брились. Том носил белые рубашки с жилетами из серого твида, в то время как посетители носили шерстяные свитера. Нет, он вовсе не стремился подчеркнуть разницу между собой и своей клиентурой. Просто ему не хотелось, чтобы одежда, которая в своё время обошлась ему в приличную сумму, пропадала. Он приобрёл весь свой гардероб в дорогом магазине в Лондоне, как только подписал контракт с бароном. Том не любил выбирать одежду и потому решил покончить с этим занятием раз и навсегда, чтобы уже до конца жизни не возвращаться в магазин. В тот день он потратил весь свой аванс. А теперь эти рубашки были его единственным напоминанием о былой жизни. Они были пошиты из тонкого, но прочного льна и практически не снашивались. Их даже гладить не приходилось. Том всегда выглядел так опрятно и подтянуто, будто у него была жена, следившая за его гардеробом.

Как только у него появились лишние деньги, он купил ванну и установил её в крошечной коморке между кухней и кладовкой. Это было довольно странное место для ванной, но в распоряжении Тома было не слишком много места, а от этого элемента цивилизации он не мог отказаться. В имении барона Миддлтона он часами мог мокнуть в ванне со стаканом брeнди в руке. Увы, эти времена прошли безвозвратно. Впервые в жизни Том узнал, что такое грязь. До этого у него было очень смутное представление о том, что значило это слово. В один прекрасный день он с ужасом заметил воспалившиеся ссадины на суставах пальцев и чёрные полоски под ногтями. Оказывается, к джентльменам грязь липнет так же, как и к нищим. Здание, в котором располагалась таверна «Золотой якорь», было одним из немногих, где имелся водопровод, но Том не доверял старым ржавым трубам. Ему пришлось таскать воду из колонки через дорогу. У него не всегда хватало терпения нагревать воду, и он тогда принимал холодные ванны. Поначалу скрежетал зубами, но потом привык.

Посетители продолжали возвращаться в «Золотой якорь» потому что там были чистые стаканы и чувствовалось на вкус, что пиво не разбавлено. Слишком многие трактирщики грешили тем, что разводили пиво водой и подмешивали соль, чтобы скрыть жульничество. Честный трактирщик – большая редкость.

Однажды покинув приличное общество, Том не рвался туда вернуться. События за пределами Бермондси мало его интересовали. Он слышал какие-то слухи о беспокойстве в Вестминстере, о восстаниях в 1832 году, связанных с политическими реформами, о жутком пожаре, уничтожившем здание парламента в 1834 году. Когда очередная неприятная новость доходила до него, он лишь передёргивал плечами. Том даже повесил вывеску над входом в таверну. «Оставь все новости у порога». Очевидно, это был намёк на «Ад» Данте. Том гордился собственным остроумием, хотя понимал, что посетители в общей массе не умели читать. Они реагировали на крупные картинки, а не на текст. Тем не менее, Том всё-таки повесил эту вдохновлённую Данте вывеску не столько для завсегдатаев, сколько для самого себя.