Огюст Конт. Его жизнь и философская деятельность - Валентин Яковенко

Огюст Конт (Огюст-Исидор-Мария-Франсуа-Ксавье Конт) родился в 1798 году в Монпелье (Montpellier), где отец его, Огюст-Луи Конт, служил сборщиком податей. Семья, вскормившая великого позитивиста, была заурядной чиновничьей семьей – ни богатой, ни бедной. В силу множества предрассудков, она не могла ни возбудить дух пытливости в ребенке, ни внушить ему стремлений и правил поведения, сколько-нибудь расходящихся с общественной рутиною. Несмотря на вихрь революции, потрясший всю Францию, эта чиновническая чета не чувствовала никакой потребности в обновлении. Напротив, старые боги для нее стали, вероятно, еще милее. По крайней мере, мать Конта, по его же собственному свидетельству, была чрезвычайно набожная и преданная католичка. Была ли она действительно религиозна – трудно сказать: в ту пору таких людей называли религиозными. Католическое рвение матери находилось, конечно, в прямом противоречии с теми новыми стремлениями, которые скоро обнаружились у юноши Конта, а затем и с тем новым учением, которое он стал проповедовать. Таким образом, при известной неуступчивости и строптивости обеих сторон разрыв был неизбежен; при этом как матери, так и сыну пришлось немало страдать от этих несогласий, как мы увидим ниже. Но впоследствии, когда Конт был увлечен культом женщины и когда католическая нетерпимость казалась ему синонимом глубокой веры, он вполне примирился в своих мыслях и в сердце с матерью и считал ее одним из трех своих ангелов-хранителей. К этому времени относятся следующие его слова в «Исповедях»: «Нравственные задатки перешли ко мне от моей нежной и пламенной матери. Она всю жизнь свою не знала тех высоких наслаждений сердца, которых вполне заслуживала… Я виноват перед моей бедной Розалиею (так звали его мать), лишая ее сыновних объятий в течение двадцати двух лет». Очень возможно, что свой не терпящий противоречий, неуступчивый и вместе с тем до болезненности чувствительный и самолюбивый нрав Конт действительно унаследовал от матери. Те чувства, которые у матери нашли исход в католическом рвении, у сына вылились в позитивистском поклонении перед его святой Клотильдой.

Девяти лет Огюст отдан был в лицей в Монпелье интерном. Из католико-роялистской атмосферы родной семьи он попал совсем в другую среду. Любопытно, что уже в этой школе мальчик обнаружил некоторые особенности своего нравственного склада. Он питал отвращение ко всякому внешнему авторитету и регламенту и подчинялся лишь умственному и нравственному превосходству. Эту особенность Конт сохранил до конца дней своих и ее, можно сказать, положил в основание всей своей социальной схемы. Когда мальчику приходилось иметь дело с директором или наставниками, вообще с представителями внешней школьной дисциплины, то он оказывался непокорным, пускался в рассуждения, – что называется у нас, задирал. С учителями же своими он был, напротив, совсем другой: относился к ним с почтением и великим послушанием. Естественно, что первые преследовали его всячески и наказывали, а вторые отстаивали и защищали. При этом Огюст был трудолюбив, понятлив и относительно своих познаний всегда оправдывал ожидания учителей. Слабый и болезненный на вид, он держался в стороне от школьных игр; тем не менее, товарищи любили его; он всегда готов был выручить товарища: подсказать, помочь и так далее.

Из учителей Конта следует отметить одну далеко не дюжинную личность – пастора Анконтра, преподававшего математику в лицее. Обладая обширными философскими познаниями и редкими нравственными качествами, он оказал громадное влияние на Огюста. Он не только внушил ему критическое отношение к католическим и роялистским симпатиям родной семьи, но и зажег в нем, как утверждает биограф Робине, пламя гения, которое с тех пор не потухало. Конт относился к нему с большим почтением и посвятил ему одно из своих последних произведений («Субъективный синтез»). Пятнадцати лет Огюст окончил лицей. Теперь ему предстояла прямая дорога в Политехническую школу, где могли получить надлежащее развитие его математические способности. Но туда принимали юношей не моложе шестнадцати лет. Следовательно, Конту нужно было обождать еще год. Он остался при лицее и помогал одному часто болевшему учителю преподавать математику. Эту новую обязанность он исполнял блистательно под надзором самых строгих критиков. В 1814 году он держал поверочный экзамен и, выдержав одним из первых, поступил в Политехническую школу в Париже. Школа эта играла очень большую роль во всей жизни Конта. Скажем о ней несколько слов.

Парижский Политехникум – одна из самых популярных школ во Франции. Этим она обязана, во-первых, своему универсальному характеру, будучи гражданской и военной школой; во-вторых – большому числу замечательных людей, вышедших из нее, и в-третьих – своим прогрессивным традициям. Детище Великой французской революции, она сохраняла ее дух. Под именем Центральной школы общественных работ она была учреждена Конвентом в 1794 году для образования инженеров всякого рода, в которых чувствовался недостаток в эпоху революции и вызванных ею войн. Выработка программ была поручена известному математику Монжу, и хотя школа с течением времени несколько раз подвергалась переделкам, но основной характер ее не менялся. Она давала подготовку молодым людям, желавшим поступить в одно из таких высших специальных заведений, где требовалось основательное знание математики. Курс сначала принят был трехгодичный, а затем двухгодичный. Ученики помещались в общежитии и пользовались значительными общественными субсидиями. Совместная жизнь сплачивала и порождала много общих житейских интересов. Ученики дружно боролись за право отлучек, дружно восставали против нелюбимых наставников и так далее. Но, кроме этих, так сказать, домашних дел, они принимали с самого основания школы деятельное участие в политических движениях своей страны. Поступая в школу, они клялись в преданности республике и в ненависти к абсолютизму. Когда роялисты выступили со своими происками, политехники в общей массе остались верны республиканскому духу. В то время подверглись исключению те, кто обнаружил неприязненное отношение к республике и принимал участие в роялистских возмущениях. Но это были единицы. Ученики отнеслись несочувственно к консульству Наполеона I, к его диктатуре и, наконец, к учреждению империи. Наполеон хотел было «подтянуть» школу, стал заводить там военные порядки, но научные и политические традиции оставались сильными и спасли школу. Во время вторжения союзников во Францию ученики составили особый отряд и сражались с врагами. При Бурбонах у них выходили частые столкновения с правительством, и школа снова подверглась реорганизации. Но особенно горячее участие принимали ученики в революции 1830 года. Школа была занята королевской гвардией. Тогда политехники отправились на баррикады и сражались здесь вместе с народом. Лафайет в особом приказе прославлял их подвиги; из разных мест Европы и Америки они получали приветствия; наконец, сам Луи Филипп хотел наградить их как защитников «свободы и отечества». Но это не соответствовало республиканским наклонностям политехников, и они отказались от награды. В 1848 году повторилось то же самое. Вообще техники принимали участие во всех внутренних переворотах и политических движениях Франции XIX века и всегда показывали себя ярыми республиканцами. Но мы ограничиваемся сказанным, так как полагаем, что для читателя уже с достаточной ясностью обрисовалась та политическая атмосфера, в которую попал шестнадцатилетний Огюст, к тому времени отрешившийся от католически-абсолютистских верований своей семьи. Таким образом, его стремление к выработке нового миросозерцания получало полное удовлетворение с поступлением в Политехническую школу. Здесь он ревностно изучает математику и другие точные науки и таким образом вырабатывает навык правильно, методично мыслить и ограничивать поле своих размышлений только тем, что подлежит точному наблюдению и опыту. Кроме того, он приобретает массу научных знаний, которые будут необходимы ему для его философской энциклопедии. Но эти занятия не поглощают его всецело. У него остается немало времени, или он, во всяком случае, умеет найти время для чтения по вопросам литературным, философским, социальным. При этом его интересует преимущественно великое умственное и социальное движение XVIII века; он читает энциклопедистов: Адама Смита, Юма, Кондорсе; затем – де Местра, Бишá, Галля и других. Уже в этих чтениях он ищет разрешения основного вопроса, поставленного переворотом XVIII века: к какому новому положительному строю идет человечество? Юноша Конт, понятно, не мог решить этого вопроса; но он накапливал знания, необходимые для разрешения, – знания, которыми он, благодаря своей громадной памяти, пользовался впоследствии всю свою жизнь. Заботился ли Конт о систематическом чтении, мы не знаем, так как не встретили никаких указаний на этот счет в биографических материалах; но, несомненно, это было вдумчивое чтение, то есть чтение, которое должно было определить его положение среди людей и дело, которое он должен делать.