Джек Потрошитель - Патриция Корнуэлл

Неудивительно, что брак Уистлера еще сильнее отдалил его от бывшего мальчика-ученика. Одной из любимых ролей Сикерта была роль соблазнителя и покорителя женских сердец, хотя на самом деле он был совсем другим. Сикерт зависел от женщин и одновременно ненавидел их. Женщины были интеллектуально бедны и бесполезны. Единственное, для чего они могли пригодиться, так это для того, чтобы заботиться о нем, терпеть его ухищрения, особенно в денежных вопросах. Женщины были опасным напоминанием о приводящем в бешенство, унизительном секрете, который Сикерт унес с собой в могилу и даже дальше, поскольку кремированные останки не могут поведать о человеке почти ничего даже после эксгумации.

Сикерт родился с деформированным пенисом. В младенчестве ему было сделано несколько хирургических операций, после которых он остался неполноценным, если не сказать изуродованным. Скорее всего, он был неспособен к эрекции. По-видимому, его пенис был слишком мал для проникающего секса, а при мочеиспускании ему приходилось присаживаться, как женщине.

«Я считаю, что преступник чудовищно изуродован, — говорилось в письме, связанном с уайтчепелскими убийствами и полученном полицией 4 октября 1888 года. — Возможно, у него отсутствует половой член. Поэтому он мстит за свою неспособность к сексу ужасающими жестокостями». Письмо было написано фиолетовым карандашом и подписано «Скотус», что по-латыни означает «шотландец». У слова «Scotch» есть и другое значение — в английском языке оно означает небольшой надрез или порез. Подпись «Скотус» могла ассоциироваться и с удивительным теологом, специалистом по грамматике и диалектике Иоханнесом Скотусом Эригеной, жившим в IX веке.

Уолтер Сикерт не мог представить себе Уистлера влюбленным и наслаждающимся сексуальными отношениями с женщиной. Подобные мысли могли стать катализатором процесса, который превратил Сикерта в одного из самых опасных и ужасных убийц всех времен и народов. Он начал воплощать то, что изображал всю жизнь, не только в мыслях, но и на бумаге. Еще в детстве он рисовал похищенных, связанных и зарезанных женщин.

Психология жестокого, безжалостного убийцы определяется вовсе не ближайшими к убийству событиями. Нет доходчивых объяснений или неопровержимых доказательств причинно-следственной связи. Но компас человеческой природы может указать определенный путь. Чувства Сикерта могли быть пробуждены женитьбой Уистлера на вдове архитектора и археолога Эдварда Годвина, человека, который жил с актрисой Эллен Терри и усыновил ее детей.

Чувственная красавица Эллен Терри была одной из самых знаменитых актрис викторианской эпохи, и Сикерт с ума сходил по ней. В подростковом возрасте он выслеживал ее и ее партнера по сцене, Генри Ирвинга. Теперь Уистлер оказался связанным не с одним, но с двумя объектами мании Сикерта, и эти три звезды во вселенной Сикерта образовали созвездие, в котором ему самому не осталось места. Звезды не оставили ему ничего. Он стал настоящим господином Немо. Господином Никто.

Но в конце лета 1888 года он придумал себе новое сценическое имя, которое никогда не связывали с ним в течение всей его жизни. Это имя вскоре стало гораздо более известным, чем имена Уистлера, Ирвинга и Терри.

Реализация диких фантазий Джека Потрошителя началась в праздничный день 6 августа 1888 года, когда он расправил крылья и впервые выступил в роли, которой было суждено превратить его в самого знаменитого убийцу в истории человечества. Было бы заблуждением считать, что его безумная жестокость прекратилась так же внезапно, как и возникла, что он появился из ниоткуда и погряз в неизвестности.

Прошло десять лет, затем пятьдесят, потом сто. Сейчас кровавые сексуальные преступления Джека Потрошителя кажутся неумелыми и беспомощными. Они стали предметом домыслов, загадки, игры, экскурсий по местам преступлений, которые заканчиваются кружкой пива в ближайшем пабе. Дерзкий Джек, как иногда называл себя Потрошитель, стал героем фильмов ужасов. Его роль исполняют известные актеры, а режиссеры придумывают потрясающие спецэффекты и покрывают Джека тем, чего он жаждал больше всего, — кровью, кровью, кровью. Его преступления больше не вызывают страха, ярости. Люди перестали даже испытывать жалость к его жертвам, тела которых давно истлели в могилах, порой даже в безымянных.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЭКСКУРСИЯ

Незадолго до Рождества 2001 года я шла по Нью-Йорку, направляясь в свою квартиру в Ист-Сайде. Несмотря на все мои попытки успокоиться и развеселиться, я чувствовала себя подавленной и тревожной.

Я мало что помню о том вечере, не помню даже названия ресторана, где мы с друзьями ужинали. Я припоминаю только, что Лесли Шталь рассказала мне ужасную историю о своем последнем расследовании для программы «60 минут». Все остальные говорили о политике и экономике. Я сама завела речь о книге одного писателя, потому что мне не хотелось говорить о себе и о работе, которая, как мне казалось, может разрушить всю мою жизнь. Мое сердце сжалось, словно в предчувствии огромного горя.

Мой литературный агент Эстер Ньюберг предложила проводить меня. Мы молча шли по темным улицам среди бесконечного потока разговаривающих по сотовым телефонам людей и владельцев собак, выгуливающих своих питомцев перед сном. Я не обращала внимания даже на желтые такси. Я начала воображать, как какой-нибудь воришка попытается украсть наши сумочки или нападет на нас. Я бы могла погнаться за ним, сделать подсечку и повалить его на землю. Во мне пять футов пять дюймов (165 см), и вешу я 120 фунтов (54 кг), но я быстро бегаю и могу задать перцу любому… Я продолжала фантазировать о том, что бы я сделала, если бы какой-то психопат внезапно появился из темноты и вдруг…

— Как это происходит? — спросила Эстер.

— Честно говоря… — начала я, потому что редко разговаривала с Эстер честно.

Я не привыкла признаваться своему агенту или издателю в том, что меня пугает собственная работа. Обе женщины значат для меня очень много в профессиональном смысле. Они всегда верили в мои силы. Если бы я сказала, что расследую дело Джека Потрошителя и знаю, кем он был, они бы не сомневались в моих словах ни минуты.

— Мне плохо, — призналась я Эстер. Мне действительно было так плохо, что я чувствовала, что могу вот-вот расплакаться прямо на улице.

— Тебе? — поразилась Эстер. — Тебе плохо? Правда? Почему?

— Я ненавижу эту книгу, Эстер. Я не знаю, какого черта принялась за нее… Я просто смотрела на его картины, изучала его жизнь, и одно потянуло за собой другое…

Эстер не произнесла ни слова.

Мне всегда гораздо проще разозлиться и вспылить, чем показать свой страх или горечь утраты. Я потеряла привычное течение жизни вместе с Уолтером Ричардом Сикертом. Он просто забрал мою жизнь себе.

— Я хочу писать свои романы, — пробормотала я. — Я не хочу писать о нем. В этом нет ничего приятного. Абсолютно ничего!

— Тебе виднее, — очень спокойно отреагировала Эстер. — Если не хочешь, не пиши о нем. Я все устрою.

Да, она могла все устроить, но мне уже было не выбраться из этой пропасти. Я знала, кто убийца, и не могла просто так отойти в сторону.

— Я оказалась судьей, — выдавила из себя я. — Это неважно, что он умер. Даже сейчас тихий внутренний голос шепчет мне на ухо: «А что, если ты ошибаешься?» Я никогда не прощу себя за то, что обвинила человека в подобном преступлении, а затем обнаружила, что ошибалась.

— Но тебе же не кажется, что ты ошибаешься…

— Нет. Потому что я не ошибаюсь.

Все началось вполне невинно. Это все равно что отправиться на мирную прогулку за город и внезапно попасть под цементовоз. В мае 2001 года я была в Лондоне, рекламируя археологические раскопки в Джеймстауне. Моя подруга Линда Фарштейн, возглавляющая отдел преступлений на сексуальной почве при офисе Генерального прокурора округа Нью-Йорк, тоже оказалась в Лондоне и попросила меня устроить ей экскурсию по Скотланд-Ярду.

— Не сейчас, — отказалась я.

Но как только эти слова слетели с моего языка, я представила, как перестанут уважать меня мои читатели, если узнают, что иногда мне не хочется бродить по полицейскому департаменту, криминалистическим лабораториям, моргам, тирам, кладбищам, тюрьмам, местам преступлений, адвокатским конторам и анатомическим музеям.

Путешествуя, особенно за границей, я всегда посещаю печальные места, связанные с преступлениями. В Буэнос-Айресе я немедленно отправилась в городской уголовный музей и увидела комнату, в которой выставлены отрубленные головы, помещенные в стеклянные банки с формалином. Только самые знаменитые преступники удостоились чести быть выставленными в этой чудовищной галерее. Гуляя под взглядами их обесцвеченных глаз, я думала, что они заслужили то, что с ними произошло. В городе Салта на северо-западе Аргентины мне показали детские мумии. Инки хоронили детей живыми, чтобы угодить своим жестоким богам. Несколько лет назад в Лондоне меня провели в чумную яму, где нельзя было сделать шагу, чтобы не наступить на человеческие останки.