Облачное счастье - Анна Шнайдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Неужели до сих пор любишь? — усмехнулся Егор, скрещивая руки на груди, и она машинально отметила про себя эту позу, которую её институтский преподаватель психологии называла закрытой. — Несмотря ни на что? Будешь слушать всю ту лапшу, что он собирается повесить тебе на уши, а потом простишь?
— Почему лапшу? — пробормотала она, отводя глаза. — Я ведь не знаю, что…
— То есть, у тебя есть какие-то другие варианты? — фыркнул Егор. — После того, как он тебя бросил и два года не вспоминал о твоём существовании?
— У меня нет никаких других вариантов! — огрызнулась она, сердито посмотрев на Егора. — Я просто считаю, что людей сначала надо выслушивать, а уж потом, по мере необходимости, бить!
— Так то — людей! — криво усмехнулся Егор. — А это… Впрочем, ладно. Хочешь его слушать — слушай. А я, пожалуй, пойду.
— Куда?..
— Домой к себе, куда ещё. Я и так собирался, а тут уж и сам бог велел. Пойду одеваться. А ты… не стой на холодном полу, Тань. Простудишься же.
Егор пошёл в комнату. Она хотела остановить его, но не знала, что для этого нужно сказать, поэтому вернулась на кухню. Посадила Ясю на коврик и, не отрывая взгляда от дочери, которая тут же вновь занялась пирамидкой, прислонилась спиной к столешнице. Квартира погрузилась в угрюмую тишину, и даже Яся, играя, почти не издавала звуков.
Через полчаса Егор ушёл, негромко закрыв за собой дверь и даже не поцеловав её на прощание.
И как только он вышел из квартиры, Яся вдруг разразилась громким недовольным плачем.
2
На самом деле Ясю звали Василисой.
Таня назвала так дочку в память о деде. Милое и домашнее прозвище Яся придумала мама Тани, когда их только выписали из роддома.
Впрочем, отца девочки тоже звали Василием. Рождённый в конце апреля, он был щедро одарен весной — ясные, как небо, глаза, волосы цвета спелой пшеницы и солнечная улыбка, сводившая с ума многих девчонок. Он казался человеком без недостатков — по крайней мере внешних. Высокий, широкоплечий, с мужественными, но не грубыми руками — Таня так любила, когда они нежно касались её шеи и плеч. Когда он обнимал её, то словно превращался в облако. Тёплое и уютное облако, сквозь которое ничто не могло пробиться, чтобы ранить.
Беда, как оказалось, подстерегала внутри этих объятий.
.
Таня, переместив Ясю в комнату и перебравшись туда сама, посадила дочку в манеж и включила компьютер. Пару часов надо было поработать, а потом уже — на прогулку. Накануне она надеялась, что с Ясей погуляет Егор, пока она будет разбираться с заказами, но он ушёл, и помочь Тане было некому.
Впрочем, она привыкла. Последние две недели жила, как у Христа за пазухой, расслабилась, а до этого…
Таня работала до самых родов. Она прекрасно помнила, как в день накануне рождения Яси втискивалась в плотно набитую электричку — шла тридцать восьмая неделя беременности, но у Тани и в мыслях не было, что ребёнок захочет появиться на свет чуть раньше, чем запланировано. А так как кормить себя и новорожденную предстояло одной только Тане, она продолжала отважно ездить в офис, хотя и врач из женской консультации, и коллеги, и все подруги в один голос убеждали её не дурить и взять хотя бы больничный.
На календаре тогда было 15 декабря, и на улице шёл сильный снегопад. Поезда задерживались и приходили на станцию Нахабино уже переполненные. Таня зябла на платформе несмотря на объёмный и тёплый красный пуховик и нетерпеливо смотрела на вокзальные часы. Стоять было тяжело, сильно болела поясница.
Наконец прибыла электричка, и огромная толпа хлынула к дверям. Таня закрывала руками живот и старалась держаться подальше от людей. Она забралась в вагон одной из последних. Думала попросить пропустить её к сидячим местам — но, осознав, как плотно стоят там люди, поняла, что пролезать через них будет ещё хуже, чем находиться в тамбуре. Так и простояла в давке до своей станции.
С трудом вылезла на платформу, но в метро спуститься не успела — по дороге почувствовала резкую боль внизу живота и, кое-как добравшись до ближайшей лавочки, вызвала скорую.
— Потерпи, золотая моя… — шептала Таня, поглаживая живот в ожидании врачей. — До роддома… потерпи…
Она знала, что будет девочка.
Спустя 13 часов — 16 декабря в 00.15 — родилась Яся. Ребёнок оказался немаленьким — 53 сантиметра и 3400 грамм.
Когда Тане показали новорожденную дочурку с синеватым сморщенным личиком, заплывшими глазками и сплюснутым носом, она, счастливо, но устало улыбнувшись, сказала:
— Очень похожа на моего дедушку.
Акушерка рассмеялась.
— И как звать деда?
— Василием Михайловичем звали.
— Значит, быть ей Василисой! — ещё звонче засмеялась женщина.
В роддоме, убаюкивая дочку, Таня называла её васильком, но прозвище так и не прижилось, сменившись на Ясю. Наверное, это и хорошо, ведь васильком она когда-то называла отца девочки. Не только за имя — ещё и за глаза.
И дочурка, чуть размыкая опухшие веки, тоже смотрела на мир глазами ярко-синего цвета.
3
Компьютер, пока Таня вспоминала собственные роды, включился, и она загрузила почту, стараясь не обращать внимания на тревогу из-за ухода Егора и какой-то мерзкий привкус во рту — словно она съела на завтрак что-то не то. Впрочем, Таня уже и не помнила, что она ела на завтрак, да и неважно это было, завтрак ведь ни при чём — эта гадость царила у неё на душе. Вот только нельзя позволять себе раскиснуть, нельзя! Нужно держаться. А держаться Тане всегда помогала работа.
Сначала необходимо было разобраться с письмами. Накануне прислали заказ на большую партию холодильников для крупного магазина — надо было найти образец договора.
Но он никак не находился, и Таня злилась — потому что о работе по-прежнему плохо думалось, да и рука тянулась к старой папке с грубой надписью «Хлам», куда она когда-то свалила все письма Васи.
Устав бороться с собой, девушка всё-таки кликнула мышкой по иконке.
Темой для последнего письма — кстати, непрочитанного, — служил популярный символ, обозначающий сердце (треугольная скобка, открытая вправо, и цифра три). Он всегда так помечал свои письма.
Настоящее сердце непроизвольно застучало.
