Мессия, пророк, аватар - Орест Ницман

И надо же было произойти такому совпадению: Нехама разрешилась от бремени в том же самом городишке… Но только не в хлеву, как мать того младенца, а на вполне приличном постоялом дворе. Это Ровоам помнит. Были тогда заплачены за постой хорошие деньги. И совсем чужие люди приходили к ним с подарками, посмотреть новорожденного. Кто еду какую-либо приносил, кто – что-то из одежды или посуду, кто – украшения или амулеты. Такой, видно, обычай был в городе. Впрочем, новорожденным всегда несут подарки, что ж тут удивительного?

В ответ на поздравления с первенцем Ровоам только пожимал плечами: все-таки он считал, что совсем тут ни при чем. Но тогда получалось из объяснений Нехамы, что зачатие было «божественным». В такое зачатие – ни с того ни с сего! – он все-таки не верил. Никак не верил! Ладно бы с тем, другим, со святым младенцем. Это еще куда ни шло. Но чтоб у его Нехамы такое… Нет и нет!.. Так и укрепилось в нем подозрение: Нехама изменила ему с неизвестным мужчиной. А что ж тут поделаешь, думал при этом старый Ровоам и… сочувствовал Нехаме – сам-то он не может быть супругом своей жене и, значит, обделяет ее тем необходимым, чего ждет и получает всякая жена от своего мужа. Правда, совесть тут же подсказывала ему, что измена, возможно, произошла на самом деле совсем незадолго до их брака, а значит, не могла считаться изменой. Однако обида и ревность все-таки не давали Ровоаму покоя. Он внимательно присматривался ко всякому мужчине из приходивших к ним за какой-нибудь надобностью. Наблюдал он и за Нехамой, надеясь, желая и страшась, что она каким-нибудь жестом, взглядом или действием себя выдаст. Ничего не удалось тогда выведать Ровоаму…

Теперь, у костра, мысли Ровоама устремились в ином направлении. Он вспоминал услышанное им от людей. Касалось оно того чудесного младенца, тоже родившегося в Вифлееме. Тогда будто бы прошел такой слух: царь Ирод заподозрил, что среди недавно родившихся в Вифлееме мальчиков есть его будущий соперник, претендент на трон. Кто-то, должно быть, нашептал царю такую нелепость. Правитель хотел жить и царствовать вечно и не собирался никому уступать власть, ибо в свое правление предавался наслаждениям, а человек не хочет расставаться с жизнью, потому что знает, что смерть отнимет у него наслаждения. И вот царь приказал отыскивать и умерщвлять всех новорожденных мальчиков. Наверняка среди убиенных будет и тот будущий претендент, рассуждал царь. Вот уж пришлось хлебнуть горя их родителям, думал Ровоам, глядя на огонь костра. И совсем забыл старый Ровоам, что вскоре они с Нехамой сильно обеднели и им пришлось из своей страны податься на заработки – и тоже, как и тому семейству, в Египет! С той лишь разницей, правда, что их с Нехамой никто не преследовал, как это было с тем несчастным святым семейством.

Под грузом хлопот по устройству далекого путешествия Ровоаму стало не до подозрений в неверности Нехамы. Да и уже в Египте, и позже, спустя несколько лет, когда Ровоам-младший, подрастая, радовал всех своей красотой, кротким нравом и смышленостью, Ровоам-старший будто забыл о прежней ревности. Вернее сказать, не то чтобы забыл совсем, окончательно. Нет, человек не может окончательно забыть подобные важные вещи. Просто переживания будто бы опустились на дно души и пребывали там до поры до времени, непотревоженные.

Мальчик Ровоам – мать звала его Рови, – заметно выросший, с людьми всегда бывал приветлив и добродушен. Но, случалось, и резко осуждал людей за их проступки или неблаговидные дела. Такое странно было слышать от мальчика, казавшегося беззаботным и даже легкомысленным. Взрослым не нравилось его «умничанье», они смеялись над Рови, порицали его. Он же оставался тверд в оценках того дурного, что находил в людях, например лукавства, склонности к стяжательству, воровству, просто непорядочности и прочего. И был-то он на самом деле еще ребенком, но уже нажил себе недоброжелателей. А уж те постарались – заронили в сердце мальчика сомнения в своих родителях.

Вот Рови исполнилось четырнадцать лет. Семейство вернулось из Египта на родину. Мальчик посещал школу при храме – иошиву. Учился он жадно. Многое узнал из древних книг и преданий о Сотворении мира, о заповедях праотцов, о пророках, о правилах служения единому Богу – вездесущему и всевидящему, которого никто из смертных никогда не мог видеть и которого запрещалось называть по имени. Это не значило, что у Бога не было имени. Было. Учителя иногда шепотом и на ухо Рови произносили имя, опасливо озираясь по сторонам. Мальчик запомнил имя – Элоим. И тоже шепотом повторял его, вслушиваясь в странные звуки. При этом он тоже оглядывался: не услышал ли кто-нибудь запретное, а самое страшное – не услышал ли свое имя грозный и беспощадный Бог? То, что Бог был беспощаден и жестоко наказывал за проступки, Рови знал из рассказов учителей. Очень редко, говорили они, Бога удавалось задобрить жертвой или подношениями. И получалось тогда, думал Рови по простоте своей, что этот Бог совсем не любит людей. Зачем же тогда, возникал у мальчика естественный вопрос, Бог создал этот мир и всех людей?

Скоро Рови сам для себя подверг сомнению как запрет произносить Божье имя, так и вообще все, связанное с Богом. Пытливость и любознательность мальчика не знали границ. И учителя теряли терпение, растолковывая ему что-то, отвечая на вопросы, следовавшие один за другим. Узнавая о происхождении всего сущего на Земле, он попутно заинтересовался и своим собственным происхождением. Ему захотелось все разузнать об отце с матерью.

Пришел час, когда мальчик приступил к матери с расспросами. Как-то раз Нехама готовила тесто для лепешек. Молодыми, сильными руками месила она в широкой глиняной миске. Рови любовался движениями красивых материнских рук с закатанными выше локтя рукавами и вдруг сказал:

– Мать, я слышал от людей, будто старый Ровоам мне не отец.

Нехама замерла, руки остановились.

– Кто говорит такое?

– Ну… соседи, дядя Рувим, тетя Дебора… и другие.

– Отец он тебе, и все! – твердо сказала Нехама, и руки ее снова задвигались. – Не слушай никого, Рови. Врут они.

Мальчика не так-то просто сбить с толку. Он привык подвергать сомнению многое из того, что слышал от людей, в том числе и слово родительское.

– Дыма без огня не бывает, – совсем по-взрослому заявил мальчишка.

Мать удивилась:

– Что ты знаешь? – И прибавила, яростно терзая тесто: – Твой отец – Ровоам.

Но голос ее был совсем тихим.

– А тот ангел, что явился тебе во сне? – не унимался Рови.

– Кто сказал тебе про ангела? – возмутилась Нехама.

– Не сердись, мама… – Мальчик подошел ближе и тронул мать за плечо. – Ты же сама рассказывала про ангела: он явился к тебе во сне и объявил, что ты родишь меня… Так ведь?

Нехама постаралась сохранить спокойствие, хотя внутри у нее все кипело от негодования.

– Да, я говорила про ангела. Ну и что ж? Ангел и предупредил меня, что я рожу ребенка и… отец ребенка – Ровоам-старший. Каждую женщину предупреждает ангел, что у нее в животе зарождается ребенок. Так устроены все женщины. Приходит время, и они узнают, что… зачали свое дитя. И не спрашивай меня больше об этом.

– Мама, не обманывай меня, пожалуйста, – настойчиво продолжал сын, и в его глазах стояли слезы. – Пророк Моше не велел лгать. Ответь, мне очень нужно знать: вы с Ровоамом-старшим… ведь не делали то, что делают мужчина и женщина для того, чтобы у них родился ребенок? Скажи правду…

Ну это уж слишком. Мать не сдержалась. Одной рукой, вымазанной тестом, она поддернула сынку подбородок, а другой с размаху влепила пощечину. Мальчик отлетел в угол комнаты и упал на мешок с тряпьем.

В следующую секунду мать уже хлопотала над сыном, приговаривая:

– Прости, сынок! Прости, мой дорогой Рови. Ради Всевышнего, Всевидящего, Всеединого Бога… Прости меня, неразумную, глупую…

Рови встал, улыбнулся:

– Не надо так… про себя… Ты – лучшая, потому что ты – моя мама… Это я виноват, я довел тебя… Прости меня…

Нехама усадила его за стол, сама села напротив, взяла обе его руки в свои и, глядя в темные его глаза, тихо спросила:

– Кто же тебе наговорил обо мне и об отце твоем?

– Я же сказал, мама, тетя Дебора… Да я и сам видел.

– Что ты видел?

– Ну то, что делают вдвоем мужчина и женщина… Это, знаешь, очень противно. Я никогда не буду так… – Нехама не знала, что и сказать. А сын продолжал: – Мама, если я родился… не от отца, то, значит, я не такой, как другие? Ведь больше нет таких, кто… как я? Значит, во мне есть что-то такое, чего нет у других людей…

Рови смотрел вдаль, будто не видя перед собой материнского лица. Большие темные глаза его увлажнились. Он плакал.

– Рови, сынок… Не нужно больше обо всем этом говорить. – Нехама гладила его тонкую руку. – Забудем наш разговор, хорошо? Простим друг другу.

– Да, простим. А нам все простит тот, имени которого не произносят.