Гибель Черноморского флота - Федор Раскольников

III

Дальше Борисоглебска меня не пустили: около станции Алексиково шел ожесточенный бой. Я нервно и озабоченно шагал по мокрым от недавнего дождя доскам перрона. Неприятная задержка сильно волновала меня. Каждый час был безумно дорог; нужно было застать флот в Новороссийске, пока он еще не успел сняться с якорей и уйти в Севастополь.

К счастью, я потерял здесь только несколько часов. Вскоре стало известно, что героические отряды красноармейцев под командой Сиверса и Петрова выбили казаков из Алексикова и очистили железнодорожное полотно. Мой поезд был отправлен первым.

В Алексикове образовалась пробка: все пути были сплошь заставлены зелеными пассажирскими вагонами и темно-красными теплушками, тесно набитыми людьми. Поезда в оба конца отправлялись по очереди. Я пошел к дежурному по станции. В полутемной каморке, освещенной одним тусклым окном, сидел за столом скромный благообразный железнодорожный чиновник в поношенной двубортной тужурке. Против него, развалясь на стуле и выдвинув далеко вперед длинные ноги в высоких кожаных сапогах, расположился молодой человек студенческого вида с черными, коротко подстриженными усами и небритой синеватой щетиной на розовых юных щеках. Я попросил дежурного по станции в первую очередь отправить мой вагон.

— Первым пойдет мой поезд, — развязно вмешался в разговор молодой человек. — Я срочно везу на фронт медикаменты.

Пришлось предъявить подписанный Лениным мандат.

Автограф Владимира Ильича, видимо, произвел свое действие на комиссара санитарной части. Он инстинктивно подобрал ноги и дружелюбно предложил нам составить один экстренный поезд.

— А как велик ваш состав? — спросил я.

— Два товарных вагона с медикаментами… Я везу их на Тихорецкую, — примирительным тоном ответил студент.

Два лишних вагона не могли уменьшить скорости моего путешествия, и я согласился объединить наши поезда. Обрадованный дежурный по станции, махая жезлом, побежал отдавать приказания.

Пока составлялся поезд, я отправился по запасным путям, загроможденным тяжелыми вагонами, разыскивать штаб товарища Сиверса. Никакого дела к нему у меня не было. Просто хотелось повидать Сиверса и узнать у него о положении на фронте.

После долгих блужданий по скользким шпалам мне наконец указали на один вагон, ничем не отличавшийся от других. Я огляделся, ища часового, но его не было. Ухватившись за железные поручни, проворно вскочил на нижнюю ступеньку, высоко торчавшую над землей, и постучал в стеклянную дверь. На площадку вышел адъютант Сиверса в аккуратной гимнастерке со сборками в талии, вежливо объявил, что товарищ Сиверс спит после утомительной боевой операции.

— Но если вам очень нужно, могу разбудить, — сказал адъютант.

Я решительно запротестовал против этого. Попросил передать привет товарищу Сиверсу, после того как он проснется, и спрыгнул на землю.

С бывшим прапорщиком Сиверсом, редактором «Окопной правды», я познакомился в «Крестах» после июльских дней и сразу почувствовал к нему большую симпатию. Искренний, горячий, боевой, с румянцем на худых, впалых щеках и воспаленно блестящими голубыми глазами, он, выходец из прибалтийских обедневших немецких дворян, крепко связал свою судьбу с рабочей революцией. Не зная ни устали, ни покоя, беспрестанно организовывал и водил в бой все новые и новые отряды Красной гвардии, а потом и Красной Армии. Талантливый командир крупных соединений и неустрашимый боец, он, подобно Киквидзе и Азину, погиб на пороге расцвета своих жизненных сил, не успев развернуть всех дарований, щедро заложенных в нем природой…

Когда я вернулся к себе в вагон, ко мне зашел познакомиться другой здешний военачальник товарищ Петров. В высокой черной папахе, с небольшой бородой, коричневым от загара лицом, повязанным белой марлей, он с ног до головы был обмотан пулеметными лентами.

Среднего роста, широкоплечий, с низким и хриплым голосом, Петров отличался железной энергией и несокрушимой силой воли. Осторожно присев на кончик пружинного бархатного дивана и сжимая в руках желтую ременную плетку, он рассказал мне, что казаки отступили к станице Урюпинской и товарищ Киквидзе со своим партизанским отрядом неутомимо преследует их по пятам.

Петров пробыл в моем купе совсем недолго. Мы расстались как друзья, но больше уже не встретились. Через несколько месяцев он был арестован в Баку и расстрелян в Туркменистане английским майором Тиг-Джонсом в числе 26 комиссаров.

IV

На другой день рано утром поезд пришел в Царицын. На бесконечных параллельных путях недалеко от вокзала я разыскал вагон товарища Сталина. Он сразу принял меня.

— На днях тут проехал Шляпников, — пренебрежительным тоном произнес Иосиф Виссарионович, — он тоже против потопления Черноморского флота. Не понимает…

Распростившись со Сталиным, я вернулся к себе в вагон и через несколько минут, мягко покачиваясь на рессорах, уже несся дальше на юг.

За Царицыном было неспокойно. Казачьи разъезды кружились недалеко от полотна, и на станциях напряженно ожидали налетов.

В Тихорецкой помещался какой-то штаб. Я зашел в штабной вагон. Меня принял командующий — пожилой человек с аккуратно подстриженной черной седеющем бородой, что называется серебро с чернью. По прямой и статной фигуре в нем безошибочно можно было угадать бывшего офицера.

«Вероятно, полковник старой армии», — подумал я про себя.

Командующий рассказал мне, что наши части находятся в десяти километрах от Батайска. Против них стоят немцы, а также офицерские и казачьи отряды. Командующий уверял, что он мог бы взять Батайск, а затем и Ростов, если бы у него было достаточно артиллерии. Потом перевел разговор на тему о Черноморском флоте. Ему было известно, что в Новороссийске велась борьба за потопление флота. Я ничего не говорил о цели моей поездки, но он сам догадался.

— Смотрите, — сказал командующий, — если вы потопите Черноморский флот, то я не пропущу вас обратно.

Он произнес эти слова без тени улыбки.

V

В тот же день я прибыл в Екатеринодар. Пройдя в кабинет начальника станции, попросил обеспечить мне паровоз.

— Не знаю, когда смогу сделать это, — неприветливо ответил пожилой железнодорожник.

Я назвал себя.

— Слишком разъездились наркомы, — недовольно проворчал начальник станции. — Только что проехал Мехоношин. Шляпников на запасных путях стоит. А теперь вот вы…

Я прибег к самому крайнему средству — документу Владимира Ильича. Подпись Ленина произвела магическое действие. Паровоз был обещан к вечеру.

В исполкоме Кубано-Черноморской республики я познакомился с местными руководителями: Островской и Рубиным. Маленькая, остролицая брюнетка Островская прежде работала в Севастополе и пользовалась огромным влиянием в Черноморском флоте. Теперь она да и Рубин тоже очень интересовались точкой зрения центра на судьбу Черноморского флота.

Я со всей откровенностью изложил им нашу позицию, а также цель моей поездки в Новороссийск. Они были настроены в пользу вооруженного сопротивления флота немецкому наступлению. Я указал, что флот не может оперировать без базы, а эта база — Новороссийск находится под непосредственным ударом германских войск. Немецкий десант только что высадился в Тамани. Отряд самокатчиков в любую минуту мог появиться на железной дороге и отрезать Новороссийск от Екатеринодара.

В конце концов Островская и Рубин скрепя сердце согласились, что потопление Черноморского флота неизбежно.

Выйдя из исполкома Кубано-Черноморской республики, я встретил Шляпникова. Мы вместе пошли обедать. Лучи солнца заливали ярким светом улицы, зеленеющие сады. Тени деревьев трепетали при легком дуновении ветерка. Плотный и коренастый Шляпников с маленькими, подбритыми и коротко подстриженными усами широким движением руки снял с головы мягкую фетровую шляпу. По-владимирски окая, полушутливо заметил:

— Смотрите, как бы вас в Новороссийске за борт не сбросили!

К потоплению флота он действительно относился неодобрительно.

После обеда мы пошли на вокзал, и мой поезд вскоре отправился. Островская и Рубин провожали меня. То была моя первая и последняя встреча с Рубиным. Вскоре этот крупный и симпатичный работник был расстрелян авантюристом Сорокиным…

Поздно вечером на станции Тоннельная я встретился с экстренным поездом Вахрамеева. Войдя к нему в вагон, застал там Глебова-Авилова, Данилова и еще одного ответственного работника из Новороссийска.

— Куда вы едете? — взволнованно спросил меня рыжеусый Вахрамеев. — Вас на вокзале уже ждут и обязательно расстреляют. Нас ловили по всему городу. Мы едва убежали.

— Лучше поедемте с нами в Екатеринодар, — меланхолично процедил Глебов-Авилов, протирая платком снятые с носа очки. — Там есть прямой провод, и мы будем по телеграфу отдавать приказания о потоплении флота.