Ничего особенного (СИ) - Лыновская Людмила

— Да уж, ваше поколение всегда думало о судьбах мира! Однако, объясни тогда, почему я росла без отца? Да и тебя мало видела? Потому что ты разрывалась между двумя работами, да еще брала подработку на дом.

— Вера! Это запрещенный прием! — голос Татьяны Васильевны дрогнул. — Я не виновата, что твой отец нас бросил! Я много работала, чтобы у тебя все было, не хуже, чем у твоих подруг из полных семей.

— Прости, мама. Я тебе очень благодарна! Но мы так мало времени проводили вместе, что главный урок, который я усвоила, глядя на тебя — главное в жизни это работа. Чего же ты теперь хочешь от меня?

Вера присела рядом с Татьяной Васильевной, обняла и поцеловала ее в обвислую морщинистую кожу, которая когда-то была пухлой щечкой.

— Так значит, я никогда не дождусь внуков? Не понянчу маленькую очаровательную девочку, похожую на тебя? — Татьяна Васильевна, взяла со стола салфетку и вытерла, быструю слезу.

— Мамочка, я бы не против родить для тебя внучку, но от кого? Где взять мужчину, которого бы хотелось продолжить, а не прикончить, спустя две недели знакомства.

Вера встала и подошла к газовой плите. Через край кастрюли переливался и бурлил от возмущения красный украинский борщ. Женщина открыла крышку и помешала его, приговаривая: «Тихо, тихо, твое мнение никто не спрашивает!»

— Что значит где? — оживилась Татьяна Васильевна. — Чем тебе Роман плох? Зачем ты его отшила? А Валерочка? Такой приятный молодой человек был!

— Я объясню тебе, если ты сама не догадалась, — Вера убавила газ под кастрюлей и села на свое место. — Мы с Ромой сидели в кафе. Он увидел вошедшую молодую девчонку в короткой юбке и проводил ее пристальным взглядом, пока она не скрылась в соседнем зале.

— Ну и что?! — воскликнула Татьяна Васильевна. — Что тут особенного?! Мужчины все так делают. Это у них от природы. Они не могут сдержать себя, если видят красивую девушку, тем более одетую вызывающе. Ну, посмотрел и что? Он же не побежал знакомиться, — горячо возмущалась мама Веры, уверенная в своей правоте.

— А когда в гостях были у Закировых? — не унималась Вера. — Римма сначала за столом глазки строила Роме, а потом попросила его пойти с ней на кухню, помочь консервную банку открыть. Он побежал следом, как сайгак. А видела бы ты их лица! На них же было напечатано крупным жирным шрифтом: «Хотим в кровать!»

— Что ты выдумываешь! Муж Риммы в это время где был? Он же ничего такого не заметил? Ты видела, как они хотя бы целовались? Нет? Ну, так, зачем ты додумываешь то, чего еще не было и, скорее всего, быть не могло.

— Мама, ты меня пугаешь! Еще не хватало, чтобы они целовались. Где был муж? Генка вечно навеселе. Он привык, что Римма с чужими мужиками заигрывает. Может у них такое негласное соглашение: он пьет, она гуляет. По-твоему, я не должна была замечать откровенную бестактность по отношению ко мне?

— Вера! Ты преувеличиваешь! Ты так никогда замуж не выйдешь, — Татьяна Васильевна решительно встала, открыла крышку кастрюли и закинула туда перец и лавровый лист. Потом, живо обернулась на дочь, вспомнив самый убедительный довод.

— А Валерочка? Чем тебе Валерий не угодил? Так любил тебя! Красивый, интеллигентный, галантный мужчина. А какие стихи писал! А как декламировал — божественно!

Татьяна Васильевна мечтательно сложила ладони лодочкой и устремила ангельский взор куда-то вверх, добавив через минуту:

— Надо бы потолок побелить. Совсем пожелтел, особенно над плитой.

— Да уж, красавчик! Кран на кухне потек. Кому пришлось мастера искать? Да потом еще разбираться со слесарем, почему он такую цену заломил? Мне! Валерочка твой, даже из комнаты не вышел. Он, видите ли, не может с такими грубыми мужчинами общаться! А я, значит, могу! Ну и послала его в тот же вечер в поэтический салон. Мне такой муж не нужен.

— Слишком ты разборчивая, — вздохнула Татьяна Васильевна. — У других женщин мужья и пьют, и гуляют. Но жены терпят и живут. Одной то несладко. Вот тебе, разве хорошо одной?

— Мне очень даже хорошо! Не надо притворяться ни перед кем, терпеть, врать, что все хорошо. Плакать, как Мария Каримова по ночам в подушку. Ничего особенного нет в том, что я живу одна. Сейчас многие выбирают одиночество. Если человек самодостаточен, любит свою работу, имеет увлечение, друзей, то жизнь его гораздо более интересна и гармонична, чем под пятой какого-нибудь ублюдка. А детей рожать от подобного существа просто преступление.

Вера выключила конфорку под кастрюлей и закрыла крышку, обернув полотенцем:

— Все! Отдыхай, томись! Скоро есть тебя будем, — сказала она своему любимому борщу, который могла вкусить только у мамы в воскресенье. Для себя одной готовить лень, да и некогда. Так что всю неделю в основном на фаст-фудах. От чего в самый неподходящий момент, например, на совещании, начинал огрызаться недовольный желудок, издавая неприличные звуки.

— А ребеночек? Когда же ты рожать собираешься? После сорока, что ли?

— А я может, и не буду рожать, — задумчиво сказала Вера и через минуту добавила: — В детдоме возьму, если уж сильно приспичит.

— Приспичит! Как ты, Вера, выражаешься! — сокрушенно качала головой Татьяна Васильевна. — Это же ни в туалет сходить и ни котенка завести. Это дитя! — женщина подняла указательный палец и снова посмотрела вверх.

Но потом, видимо, вспомнив про потолок, махнула рукой и стала резать хлеб.

Часть 2.

После вкусного обеда у мамы, пообещав все же подумать о замужестве, Вера поехала в художественную галерею на выставку своего друга художника Лени Бирковского. Художник был молодой. Выставлялся первый раз. Вера хотела поддержать его.

Их взаимоотношения нельзя было назвать любовными. Интима между ними не было. Но Вере нравилось проводить время в художественной мастерской. Наблюдать, как Леонид пишет свои шедевры.

Он был сиротой. Вырос в детском доме. В живописи — самоучка, не считая, кружка по рисованию. Но самородок. На взгляд Веры, очень талантлив. Она всячески поддерживала Леню, вселяла уверенность.

Познакомились они случайно, на пленэре. Ленчик рисовал. Она подошла посмотреть, и завязалось знакомство. Они легко общались. Правда, в основном говорили о живописи.

Вера любила заботиться о друге. Привозила ему продукты. «Целый день рисует. Забудет поесть», — думала она. Иногда вытаскивала на свежий воздух, пройтись, прогуляться, подышать. Несмотря на недоверчивое отношение Веры к мужчинам, Ленчика она воспринимала иначе. Видимо, годы брали свое. Не за горами тридцать лет. Несмотря на отрицательное отношение к замужеству и рождению детей, сквозь толстый слой цинизма все же прорывался слабый порыв материнского инстинкта или что-то вроде этого.

Ленчик был длинный худой, как соломинка, мальчишка с тонкой талией и узкими плечами. Несмотря на двадцать пять лет, больше восемнадцати ему никто не давал. Его длинные прямые волосы, напоминающие высохшую траву, обычно собраны резинкой в мышиный хвостик. Отчего сзади все принимали его за девушку. Удлиненные, немного косившие глаза в черных загнутых ресницах создавали впечатление нежного и ранимого существа. Снаружи с понятием мужчина у него было мало общего. Но зато характер у Ленчика упрямый и целеустремленный. Это Вера не раз испытывала на себе. Но все равно любила его со всеми его капризами, потому что считала талантливым и беззащитным существом.

Живопись Бирковского была романтичной и возвышенной. Глядя на его пейзажи: сонные озера, сочные луга, лесные дорожки, зовущие вглубь шумящего леса, Вере хотелось перешагнуть рамку картины и остаться там, в нарисованном, но таком уютном и светлом мире. Лежать в траве, подставляя солнцу лицо, и ни о чем не думать, а только наслаждаться покоем и ощущать в сердце тихую радость.

Леонид ценил дружбу с Верой. Во всяком случае, он сам так говорил. В то же время, постоянно ускользал от нее. Встанет перед холстом, сложит руки на груди, как полководец перед сражением, задумается и долго молчит, забыв о ее существовании. Вера относила такое поведение к особенностям характера творческих людей. А Леонид, по ее мнению, несомненно, был творческий человек. Одно слово — художник.