Тайна золотой реки (сборник) - Владимир Афанасьев

— Ты, видать, в рубашке родился, Булавин, — после небольшой паузы произнёс урядник, неторопливо развязывая кисет и скручивая «козью ножку». — А какой мужик был Семён Локтев? Помнишь?

— С виду щуплый, гнутый, душа вывёртывается в бесцветных жёстких глазах. Быстрый и зоркий, как чёрный сокол, открытый. Зыркнет, по спине холодок лизнёт. За воровство и обман башку мог оторвать. Среди копачей шёпот ползал, что Семён и Ермила беглые каторжники.

— Всё сходится, — закивал головой Коноплёв. — Локтева убил Ермила. Это он вынес приговор приятелю по каторге за то, что тот отказался от дел грабительских. Оглоблин боялся Семёна.

— Значит, и до Мишки Щурыгина дотянулась его паскудная рука? — вырвалось у Акима.

— Ошибочка, Аким, — засветился хитрый взгляд урядника, — у Мишки сердце было слабое. Надорвался. По всему, стало плохо, жара стояла, — залез в спасительный прохладный шурф, заснул и не проснулся. Это точно, — подтвердил свои слова Коноплёв. Однако есть свежие сведения. Ермила может объявиться в окрестностях Анюя, Лесоковки… Он намеревается с надёжными людьми двинуть по Хмурому распадку на Шаманку.

— Там же большое золото! — вырвалось у Акима.

— Вот и смекай… — неопределённо бросил марковский урядник.

Покидал Аким Осетровое в душевном смятении. Всю дорогу до самого дома терзался мыслью как и чем отвести негодяев от Шаманки и от золота распадка Хмурого. Он знал, что на горной строптивице золото трудное — это его успокаивало, а вот о залежах и золотых ручьях распадка кочевали слухи неожиданные и противоречивые. Были утверждения, что будто бы сокровища хмуринские лежат на поверхности. Распускались и устрашения. Однако Акиму думалось, что это всё была трепотня людей завистливых, привыкших к теплу и лени.

На самом деле: могучий водоносный распадок протянул обширные владения от грозных стен хребта Тимин-Хара — Чёрное железо до непроходимых топей Харнт-ру — Озера гагары, зелёный глаз которой открыто вглядывается в сверкающий алмазными россыпями остроконечный шлем высочайшей горы Ыллааччит-миф-Тенгр — Поющая голова Земли. Со времён первопроходческих экспедиций дикий угол был разбойничьим прибежищем. Недобрая слава расползалась из чрева Хмурого по тундре…

Как только Аким переступил порог дома, от внимательной Мотроны не ускользнуло его настроение озабоченности. Она ничем не подала вида, но заволновалась. Знала Мотрона, что человек, однажды прикоснувшийся к золоту, обжигается его позолотой, надолго сохраняя болезненную страсть.

Встреча в Осетровом растормошила Булавина. В суете домашних дел дотянули до весеннего тепла. Заиграет солнышко, и Мотрона затревожится. Видела, как Аким подолгу стоит на берегу, трепетно уставившись в лазоревую высь, встречая усталые стаи, возвращающиеся из тёплых стран в места родного гнездовья, а в глазах начинала светиться виноватая кротость близкой разлуки.

Говорливый, напористый паводок очистил Малый Анюй ото льда. Лесоковка потемнела, вздулась, точно набитое икрой рыбье брюшко, устало заухала под тяжестью набухшего рассыпающегося льда. В заберегах на чистой воде появились лебединые пары… Пришло время большого весеннего торга.

Анюйск встретил Булавиных ритмическим постуком ярара. Шаманский бубен созывал жителей тундры на ярмарочный праздник. Торжище уже шумело. Рядом с булавинской высокобортной плоскодонкой пристала тяжело нагруженная байдара. С неё соскочил юркий мужичок и приветливо поздоровался:

— Аким, Етти!

— Какомей! — отозвался Булавин, узнав охотника с верховья.

— Давно не виделись, — поклонился охотник.

— Летит время! — признался Аким.

— Время бежит, как олешки по тундре, — закачал головой Миткей, соглашаясь. И тут же торопливо спросил: — Дощечку привёз?

На торжище Булавин возил изделия своего ремесла. Кухонные разделочные доски, швейные иглы, наконечники для оштолов, шилья, полозья для нарт, гарпунные копья на заказ. Все эти изделия были в цене. Но Аким был щедр, зачастую раздавал большую половину из этих вещей знакомым или просто бедным тундровикам. Он никогда не позволял вести неравноценный мен, использовать доверчивость местных жителей.

Аким кивнул Мотроне, и она подала широкую, пёстро выжженную замысловатым орнаментом разделочную доску. Миткей по-детски радовался дорогому и нужному в хозяйстве подарку.

В трудную зиму прошлого года Миткей овдовел. Его жену задрал подраненный медведь-шатун. Семеро ребятишек осталось на Миткеевых руках. Многие заботы взвалились на плечи ещё совсем юной старшей дочери Сэйры. Сегодня на торг Миткей вывез богатый товар. Зимняя охота была удачной.

Пройдя по торговым рядам, Аким уловил необычную перемену обстановки. На торге люди были трезвы. Прежде такого не бывало. Удивляло обилие товаров у местных перекупщиков, снабженцев с побережья, у торговцев с Ближней Америки, у русских купцов с нижней и средней Колымы, с факторий… Подогнали к Анюйску оленьи стада кочевые тойоны-богачи, у которых было что показать людям и потягаться обменом. С промысловых районов Индигирки прибыл аргиш ламутских снабженцев водкой. Однако свой товар они придерживали. Это настораживало. Первая гранёная бутылка с броской наклейкой могла омрачить ликующий праздник. А пока гремел бубен. Лениво дзинькал хомус.

Люди насыщались свежим оленьим мясом, крепким языковым отваром, сочными мозгами. Хрустели на зубах рассыпчатые жилы, во рту таяла прохладная строганина из алёрского чира, индигирского муксуна, уларского озёрного омуля. Чай пили вприкуску с русским колотым сахаром и американским баночным сливочным маслом. Наслаждались… За разговорами и новостями до головокружения курили украинскую папушу. Не было нынче разудалых шумных игр, гонок на собачьих и оленьих упряжках. Вышли на круг несколько молодых пар, но борьба была непродолжительной. Так — потехи ради. Азартных болельщиков не было. Соревнования в ловкости и точности бросания чаутов-арканов, которые обычно собирали ревущую от восторга публику, прошли быстро и смято. Даже не определили победителя. Парни, съехавшиеся сюда из дальних и близких стойбищ в надежде повстречать суженую, посланную ему самим Богом Солнца, слонялись по ярмарке разочарованные. На этот раз девушки остались в родных аласах и кочевьях. Дружная весна торопила всех. Надо было успеть провести торги и не остаться в раскисшей тундре.

— Привет Аким! — раздавалось доброе приветствие знакомых. — Как живешь?

— Хорошо! — приветливо кивал он.

Ему было приятно, что его узнают истинные хозяева края. Но вместе с тем он чувствовал на спине липкие взгляды торговых шарлатанов, которым не раз вставал поперёк горла. Так, если всего два года назад за коробку в пятьдесят штук швейных иголок торгаши ломили до двадцати песцовых шкурок, то сегодня этот товар не был в цене. И к этому был причастен Аким Булавин. Он всю округу снабдил швейными принадлежностями. Правда, не такими изящными, как американские, но удобными, долговечными и по сходной цене, а то и вовсе одаривал тундровиков, своих добрых соседей.