Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник) - Руслан Мельников

В правой руке бенедиктинец держал диковинный потаенный меч – не очень длинный, прямой и узкий, без эфеса, без дола, с односторонней заточкой, с резким скосом на конце, образующим острие. Верхняя часть монашеского посоха оказалась удлиненной рукоятью, вполне пригодной не только для боя одной рукой, но и для обоерукого хвата. Нижняя – полая, укрепленная железными кольцами – представляла собой ножны. Ее бенедиктинец сжимал в левой руке. И не просто так сжимал.

Сильный взмах… Палка-ножны описала широкую дугу перед лицами воинов, подступавших слева. Кнехты прикрылись щитами. Только это им не помогло.

Ножны были потаенным вместилищем не только для клинка. От резкого движения из нижней части посоха вылетел какой-то едкий порошок. Размазанная пыльная струйка окутала головы двух стражников. Вопли, проклятья, стоны… Побросав щиты и оружие, оба кнехта схватились за глаза.

Рыцарь с быком на груди больше не требовал хватать чернорясного путника живым.

– Убить! – прокричал он. – Убить монаха!

А бенедиктинец уже расправлялся с другой парой стражников. Убивал он – не его. Причем делал это клирик быстро, умело и хладнокровно.

Темный, не отражавший света клинок легко, как хворостину, срубил наконечник с копья, целившего в грудь пилигрима. Второе копье отвели в сторону крепкие ножны, вовремя подставленные под удар. Два ответных удара монаха были столь стремительными, что практически слились в один.

Рубящий…

Узкая полоска зачерненной стали рассекла кольчужную рубаху и, отмечая свой след другой полосой – широкой, кровавой, – прошла через плечо и грудь ближайшего копейщика. Из пальцев разрубленного кнехта выскользнуло бесполезное древко с косым срезом на конце.

…И – колющий.

Шагнув вперед, монах с силой выбросил руку на всю длину. Ткнул окровавленным клинком под нагрудную пластину второго копейщика. Пропорол и доспех, и живот. Плечом спихнул раненого в реку.

С воющими кнехтами, ослепленными неведомым порошком, бенедиктинец расправился еще быстрее.

– Ваша милость! – предупреждающе прокричал арбалетчик и вскинул заряженный самострел.

Бычий рыцарь, не оглядываясь, отпрянул от моста – с пути арбалетного болта. Рявкнул через плечо:

– Стреляй!

Воинствующий клирик, однако, опередил их и на этот раз. Черный монах уже бросил под ноги меч и ножны. Правая рука бенедиктинца нырнула в прореху под левым рукавом дырявой рясы и тут же резко, с подкрутом дернулась обратно, словно пуская по воде плоский голыш. И в самом деле, в воздухе мелькнуло что-то маленькое, темное, приплюснутое. Одно, второе, третье…

Глухой стук. Звон металла о металл. Вскрик.

От шлема арбалетчика отскочила черная металлическая звездочка с отточенными до бритвенной остроты лучами. Еще одна такая же застряла в ложе самострела. Третья торчала между глаз стрелка.

Арбалетчик покачнулся. Отшагнул назад. Рука судорожно сжала пусковую скобу. Сорвавшийся с тетивы болт полетел вверх и в сторону. Над мостом. За реку.

Арбалетчик стал шестой жертвой монаха-убийцы, однако рыцарь, потерявший всех своих кнехтов, был столь же упрям и бесстрашен, как и животное, изображенное на его гербе. Бычий рыцарь приближался к противнику, удерживая клинок перед лицом на тот случай, если придется отражать смертоносные черные звезды. Но пилигрим больше не метал свои диковинные снаряды и не хватался за меч.

Отступив на шаг, на два, на три – и тем немного увеличив дистанцию, монах неожиданно рванул из-под рясы конец черного веревочного пояса. А впрочем, пояса ли?

Под широкой полой укрывался аккуратно свернутый моток прочной веревки с диковинным кинжалом-крюком на конце. Такая же затемненная, как у потайного меча и метательных звездочек, сталь. Два клинка на одной рукояти. Один – прямой, обоюдоострый. Другой – загнутый, будто птичий клюв или острие боевого молота, больше похожий на миниатюрный серп с односторонней внутренней заточкой.

Именно это оружие пилигрим намеревался использовать против рыцарского меча. Веревку бенедиктинец придерживал левой рукой. В правой сжимал рукоять раздвоенного кинжала.

Расстояние между противниками сокращалось. Монах уперся спиной в рогатки. Бычий рыцарь поднял клинок, намереваясь одним ударом покончить с опасным богомольцем. Не вышло.

Резким боковым взмахом справа бенедиктинец метнул кинжал-крюк в ноги противнику. Веревка с грузом на конце захлестнула лодыжки рыцаря. Темная сталь звякнула о блестящие поножи. Крюк, словно коготь, зацепился за позолоченную шпору.

Тяжелый длинный меч так и не дотянулся до монашеского куколя. Клирик дернул веревку на себя. Дощатый настил ушел из-под ног рыцаря, и тот рухнул навзничь. Затылок, не защищенный шлемом, глухо стукнулся о сухое дерево.

Фигура в черной монашеской рясе коршуном налетела на обмякшего мечника. Удар под запястье – и малопригодный для ближнего боя меч выскользнул из ослабевших пальцев.

Поверженный рыцарь успел, правда, левой рукой рвануть из-за пояса кинжал милосердия, но ловкий противник перехватил и ее. Руку с мизерикордией, целившую под черный капюшон, он легко, в одно движение, преломил о подставленное колено. Хрустнула кость. Звякнул о дерево выпавший кинжал. Громкий крик огласил окрестности.

Бенедиктинец рывком перекатил орущего рыцаря со спины на живот. Оттянул ворот кольчуги. Нанес короткий и не то чтобы очень сильный, не удар даже – тычок твердыми, как железо, пальцами. Пальцы ткнули под шею, в верхнюю часть хребта. В какую-то особую точку между позвонков.

Позвоночные диски шевельнулись и чуть сдвинулись. Чуть-чуть, самую малость. Крик оборвался.

Нет, бычий рыцарь не был мертв. Скованный и обездвиженный невидимыми оковами, потерявший всякую чувствительность и не ощущающий даже боли, он прекрасно видел и слышал все происходившее вокруг, но не мог при этом пошевелить хотя бы мизинцем. Да что там пошевелить: он не мог сейчас даже стонать. Даже дышать в полную грудь не было сил. Рыцарь лишь жадно ловил воздух мелкими-мелкими глотками.

Задерживаться над парализованным противником монах-убийца не стал. Подхватив свой крюкастый кинжал, он метнулся на стук копыт.

Это мальчишка-оруженосец, выйдя, наконец, из оцепенения, вскочил на неоседланного господского коня. Юнец решил не испытывать судьбу в единоборстве с нечистью, каким-то чудом облачившуюся в монашескую рясу. Ибо только нечисть, но никак не обычный человек, способна была сотворить то, что было сотворено.

Держась за белую гриву, оруженосец отчаянно колотил пятками по конским бокам. Рослый жеребец зарысил, набирая скорость… Скакун, привыкший к острым шпорам, жесткой узде и более крепкой руке, разгонялся неохотно. Но все же разгонялся. Однако и демон в черной рясе никого не собирался отпускать живым с речной заставы.

Безжалостный пилигрим не только дрался, но и бегал так, как недоступно человеку из плоти и крови. Оглянувшись, оруженосец в ужасе увидел, что пеший пилигрим нагоняет его, скачущего на коне! Черная фигура словно летела над землей. Ноги монаха мелькали так быстро, что трудно было уследить. Широкая ряса развевалась подобно крыльям. Веревка от крюка-кинжала будто хвост волочилась сзади.

Порывом ветра с головы преследователя сорвало капюшон. Под монашеским куколем открылось чужое, нехристианское лицо. Плоское, желтое, с маленькими злыми щелочками глаз.

Перепуганный оруженосец заорал в самое ухо коня, зарылся лицом в гриву, не желая больше смотреть и видеть. Преследователь, не останавливаясь, подтянул веревочный хвост, размахнулся…

Крюкастый кинжал полетел вдогонку всаднику.

Беглец ощутил хлесткий удар по левому плечу. Перед глазами мелькнула черная веревка… Изгиб темного металла.

А в следующий миг заточенный с внутренней стороны крюк серпом полоснул по незащищенному горлу.

Юный оруженосец, которому уже не суждено было стать рыцарем, не успел даже всхрипнуть. Пальцы судорожно вцепились в гриву. Натянулась, как струна на лютне, волосяная веревка.

И крюк срезал. Сорвал.

Голову. Целиком.

Отделенная от тела, она мячиком… комком волос… растрепанным клубком шерсти отлетела в сторону.

Мгновение, два или три обезглавленный наездник еще каким-то чудом продержался на голой спине жеребца, брызжа вверх из шейного обрубка кровавым фонтаном. Потом безжизненное тело оруженосца соскользнуло на землю.

Белый конь в алых пятнах человеческой крови ошалело мчался дальше уже без всадника и без понуканий.

За сбежавшим жеребцом желтолицый иноземец в черной бенедиктинской рясе гнаться не стал. Он, вновь накинув на голову капюшон, поднял с земли окровавленный крюк-кинжал и, намотав на руку веревку, неспешно вернулся к мосту. Пилигрим собрал и вложил в потаенный кармашек метательные звездочки. Затем вытер о траву и спрятал в ножны-посох короткий меч из темной стали. И лишь после этого склонился над обездвиженным рыцарем.