Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник) - Руслан Мельников

– Я лишь делаю то, что мне поручено: говорю слова и задаю вопросы от имени Великого хана, – спокойно, не отводя глаз, произнес Бельгутай. Тимофей переводил произносимые фразы сразу же – слово за словом. – Я должен вернуться к своему повелителю с ответом самое позднее через месяц. Если я не появлюсь к оговоренному сроку, это будет наихудшим из всех возможных ответов.

Бельгутай поклонился – низко и почтительно.

Феодорлих вздохнул – глубоко и шумно.

– Пока никакого ответа я не услышал, – продолжал Бельгутай. – И я не знаю, что мне сказать Великому хану об уруских землях, захваченных германскими крестоносцами. Только этим, и ничем другим, объясняется моя настойчивость, которая, возможно, была ошибочно принята за дерзость. Однако, уверяю вас, ваше величество, я никого не желал оскорбить.

Император и маг снова переглянулись. Островерхая шапочка колдуна чуть шевельнулась, обозначив слабый кивок.

Феодорлих повел ладонью, извещая об окончании аудиенции:

– Ступай, посол. Ответ получишь позже. А пока ступай.

– Фу-у-ух, крысий потрох! – выдохнул Тимофей, вытирая лоб рукавом.

Противный липкий пот все еще тек ручьями. Сердце в груди не желало утихомириваться. Но послы уже отъехали от императорского шатра достаточно далеко, и можно было дать волю чувствам.

– Нешто закончилось все, наконец?! – пробормотал Тимофей, поглаживая верного гнедка и осматриваясь вокруг. Солнце уже клонилось к закату. – Прямо как гора с плеч! А я уж думал, головы нам поснимают за такие речи…

– Закончилось, говоришь? – Бельгутай невесело усмехнулся. – Э-э-э, нет, рано радуешься. Все еще только начинается, Тумфи.

Тимофей не обижался, когда степняки коверкали его имя, непривычное бесерменскому языку. Чего обижаться-то, если даже латинянского императора – и того, вон, ханский посол кличет на свой манер. Главное, что с Бельгутаем можно иметь дело. Пока, во всяком случае, можно. И нужно.

Бельгутай не кичился данной ханом властью и не проявлял спеси, свойственной иным заносчивым татарским царевичам, князькам и темникам, был прост в общении, к посольской свите и охране относился уважительно – не как господин к слугам, а, скорее, как мудрый воевода к соратникам. Оно и понятно. В дальнем походе по чужим и отнюдь не дружественным землям любое посольство со временем становится сплоченным боевым отрядом, в котором от поступков одного человека слишком часто зависит жизнь остальных. А с русичем-толмачом ханский посланник вовсе держал себя как с равным.

Бельгутай был нойоном – кем-то вроде боярина или знатного дружинника-ипата[1] в татарском войске. Тимофей, конечно, в боярах никогда не хаживал, но вот дружинником у Угрима Ищерского тоже числился не из последних. Еще в отрочестве князь выделил его за сметливость и тягу к знаниям. Угрим специально посылал Тимофея к купцам обучаться западным и восточным языкам. Тимофей обошел с торговыми людьми все русские княжества, часто бывал в Новгородских землях и за их пределами, еще чаще – у татар, с которыми ищерцы всегда старались водить дружбу, как с сильным и грозным соседом.

В общем, постранствовать и мир повидать Тимофею довелось – дай бог каждому. К двадцати пяти годкам он был знатоком иноземных обычаев и толмачом, каких поискать, и, что не менее важно, считался своим человеком при ханской ставке. Настолько своим, что когда Угрим предложил его, «Тумфи-богатура», толмачом в посольство, снаряжавшееся в латинянские земли, татары согласились сразу.

В воинских науках Тимофей тоже преуспел не меньше, чем в языках. Потому и был поставлен сотником в ищерской дружине. Угрим доверял ему как никому другому. Достаточно вспомнить хотя бы, что именно Тимофей с десятком лучших гридей встретил и сопроводил к князю никейскую царевну, спасавшуюся от латинян, которые, вслед за Царьградом, подминали под себя остатки Византийской империи. Черноокая гречанка Арина искала убежища в ищерских землях. И нашла: несколько месяцев назад царевна-беглянка стала супругой князя-волхва – горбатого, старого, ликом далеко не пригожего. Но ведь стала же… Ох, Арина-Арина!

Образ молодой красавицы-княгини всплыл перед внутренним взором Тимофея, не к месту и не ко времени будоража кровь и наполняя сердце непозволительной завистью к господину.

– Сегодня первый день переговоров, – задумчиво произнес ханский посол.

Тимофей тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли и возвращаясь к текущим делам.

– И одному лишь Вечному Небу-Тэнгри ведомо, сколько впереди еще этих дней, – продолжал Бельгутай. – Так что, если Хейдорх пожелает покарать нас за дерзкие речи, времени у него будет предостаточно.

– М-да, Бельгутай, – со вздохом посетовал Тимофей, – служба, однако, у вас, у послов…

– У нас, – поправил татарский нойон. Затем спросил с сочувствием: – Тяжко?

– Не то слово! Будто в сече рубился от зари до заката, да без передыху.

– Непросто с императорами-то разговаривать, а?

– Эт-точно, – согласился Тимофей. И, подумав немного, добавил: – Хотя, знаешь, не в императоре даже дело. Меня другое беспокоит.

– Красный шаман? – бросил на него понимающий взгляд Бельгутай. – Колдун, что сидел у ног Хейдорха?

– Ты тоже почувствовал? – встрепенулся Тимофей.

– Еще бы! – степняк прищурил и без того узкие глаза. – Кто это, знаешь?

Тимофей пожал плечами.

– Знать не знаю, но догадываюсь. Доводилось много слышать от иноземных купцов о некоем Михеле Шотте, что служит при императорском дворе. Говорят, могущественный чародей…

Тимофей выжидательно глянул на татарского посла.

– Так и есть, – кивнул Бельгутай. – В ханской ставке тоже наслышаны о Махал-шамане.

– От купцов?

– И от купцов, – неопределенно ответил степняк.

«А еще – от тайных лазутчиков хана», – мысленно закончил за него Тимофей.

Бельгутай оглянулся на высокий шатер, процедил сквозь зубы:

– Он это, колдун императорский. Точно, Махал-шаман. Больше некому. И сдается мне, Тумфи, не случайно он здесь. Что-то серьезное задумал Хейдорх. Очень серьезное.

Тимофей фыркнул:

– Вообще-то о серьезности намерений Феодорлиха можно судить уже по тому, какую рать он собирает. Ты посмотри вокруг, Бельгутай!

А вокруг, насколько хватало глаз, пестрели разноцветные шатры, палатки и навесы, дымились костры и бурлили подвешенные над ними походные котлы. Сновали люди, ржали кони, звенело железо. В воздухе висел несмолкаемый гомон. Многочисленные станы, сливаясь и смешиваясь друг с другом в один, великий и необъятный, тянулись вдоль правого берега Дуная.

Тимофей уже научился различать пестрое императорское воинство по гербам, стягам, вооружению и доспехам. Истинным хозяином латинянского лагеря являлось, конечно же, германское рыцарство. Однако доносившаяся отовсюду лающая немецкая речь была изрядно разбавлена множеством других наречий. Над дунайскими водами расположились также итальянские и испанские, французские и бургундские, британские и моравские, датские и шведские рыцари – все как один шумные, задиристые, хвастливые, каждый при своре оруженосцев и слуг.

Гораздо тише и сдержаннее вели себя потрепанные в недавних стычках с татарами угорские и силезские отряды, отступившие под защиту имперских границ и примкнувшие к силам Феодорлиха. Особняком – под знаменами с черными, красными и белыми крестами – держались молчаливые и неулыбчивые христовы братья: тевтоны, ливонцы, иоанниты-госпитальеры, храмовники-тамплиеры…

В состав императорской армии входила также лучшая европейская пехота, успевшая уже громко заявить о себе на полях сражений. Легковооруженные английские стрелки с длинными, в рост человека, тисовыми луками, лишь немногим уступающими по дальности стрельбы клеенным из дерева и кости степняцким номо[2]. Генуэзские щитоносцы и арбалетчики с тяжелыми самострелами. Наемники-кондотьеры других богатых италийских городов – закованные в латы, вооруженные копьями, шипастыми булавами и кистенями на длинных древках. Плохо одетые, почти бездоспешные, но хорошо обученные строевому бою ополченцы швейцарских кантонов с массивными алебардами. Фламандцы с огромными пиками…

Грозный вид чужого воинства волновал, тревожил и угнетал.

– Как тебе все это, а, Бельгутай? – напирал Тимофей. – Как тебе эдакая силища?

– Да, армия Хейдорха впечатляет, – согласился ханский посол.

– А для чего, по-твоему, собирают подобные армии, если не для войны?

– Для войны и собирают, – пожал плечами Бельгутай. – Иначе бы нас с тобой сюда не отправили.

– А проку-то с того, что отправили?! – Тимофей в сердцах мотнул головой. – Думаешь, Феодорлих, имея такое войско, прислушается к предупреждению хана и отступится от северных земель?

– Нет, я так не думаю, – спокойно ответил татарин.

– Тогда что мы здесь делаем?!

Ханский посол натянув поводья и окинул его внимательным взглядом. Тимофей глаз не отвел.