Кукловод - Сергей Шхиян

Другое дело, что в любом сообществе разным людям нравятся разные вещи. Оказалось, что мне не очень нужны чудеса техники и ленивая одурь комфортной жизни. И мне в нашей реальности совершенно не нравится быть ни бессловесным гражданином, ни физическим лицом, ни телезрителем, ни радиослушателем, ни абонентом, ни автолюбителем, ни статистической единицей. Мало того, сознаюсь в страшной крамоле, мне противно быть не только электоратом, но даже пассажиропотоком!

Короче говоря, мне больше по душе оказалась не свободная и демократическая Российская федерация, ни чудесная современная столица нашей страны Москва, с самым высоким в мире процентом чиновников и миллиардеров на душу населения, а «немытая Россия, страна рабов, страна господ», как охарактеризовал ее в 1841 году, один сердитый и чрезвычайно одаренный юноша.

Сначала я оказался в 1799 году, эпоху довольно мутную и с точки зрения выдающихся исторических событий не примечательную. Правил тогда страной император Павел Петрович Романов, правил как ему нравилось, и как считал нужным. Владыкой он был, как мне казалось, в чем-то мудрым, в чем-то дурак дураком, как и почти все наши Российские правители. Но что, безусловно, человеком своеобразным, и эта его царственная самобытность очень не нравилась высшим сановникам. Кончилось его правление, как говорили в то время: «апоплексическим ударом табакеркой по голове».

Однако мне не удалось своими глазами увидеть исторической смены власти. Личные обстоятельства сложились так, что мне пришлось «ради спасения живота своего», бежать из восемнадцатого века, не то что куда глаза глядят, а куда получится. Сначала получилось в середину девятнадцатого, оттуда в начало двадцатого…

Заинтересовавшихся читателей, могу отослать к первым частям моего исключительно правдивого и достоверного повествования.

…После всевозможных добровольных и вынужденных перемещений во времени, я попал в страшное Смутное время, когда государственная власть оказалась разрушенной, а Москву наводнили вражеские полчища. Правда, в конце концов, бежать мне пришлось не от польских оккупантов, а от своих корыстолюбивых соотечественников.

Бежать-то я, бежал, но попал не в наше время, а в середину XXI века. Оттуда, волею случая, переместился в 1812 год. Зимней, ноябрьской ночью которого, и разворачиваются описываемые события.

— Барин, у меня топора нет, — плачущим голосом прервал мои воспоминания возница, — дай свою саблю.

— Саблю? — не понял я. — Зачем тебе сабля?

— Как зачем? Сам же велел оглоблю сделать, — удивляясь «барской» тупости, объяснил мужик.

— Моей саблей делать оглоблю? Да ты знаешь, что это за сабля? Ей полторы тысячи лет!

Возница обдумал мои слова и популярно объяснил:

— Ничего, я быстрей сделаю, мне столько ждать никак нельзя. У меня жена, дети малые, как им без кормильца? Ты не бойся, ничего твоей сабле не сделается, а поломается так тоже не беда, я ее сам и починю. Знаешь, какой я рукастый?!

— Знаю, — желчно сказал я, — по тебе видно.

Сабля у меня действительно была уникальная, невообразимо старинная, с клинком из коленчатого индийского булата. Я даже не уверен, сохранилось ли еще где-нибудь на земле такое редкое оружие. К тому же она была раритетом и реликвией таинственного религиозного ордена поклоняющегося Сатане, с которым у меня были «антагонистические противоречия».

— Так, барин, дай саблю-то, нешто такую пустяковину жалко? — вернулся к прерванному разговору крестьянин. — Я вон ту березку на оглоблю срублю, глядишь, как-нибудь и доедем.

— Ладно, — ответил я, — ты здесь руби, что хочешь и чем хочешь, а я дальше пешком пойду, так мне будет быстрее.

Не обращая больше на мужика внимания, я вытащил из телеги французский мушкетон, два пистолета, ранец со своей амуницией, взгромоздил все это не себя и собрался в дорогу.

Пока я собирался, возница наблюдал за мной с неописуемым удивлением.

— Это как же, барин, прикажешь тебя понимать? — спросил он, когда удостоверился, что я и вправду собрался уходить.

— Так и понимай, деньги я у тебя назад отнимать не стану, а тебе советую не о смысле жизни думать или всем царстве, а о своем хозяйстве, иначе вымрешь как мамонт.

— Как кто вымру? — заинтересовавшись, уточнил он, потом внезапно догадался. — Нешто, ты меня убить хочешь? Барин, помилуй, не губи христианскую душу! Что я тебе плохого сделал!

— Не хочу я тебя убивать, хотя и следовало, чтобы у тебя лошадь на ровном месте не падала, и оглобли не ломались, — сказал я.

— Я-то причем? Она упала с нее и спрашивай, — обиделся он.

Не отвечая, я повернулся и пошел по дорогое, но возница бросился следом и вцепился в плечо. Я сбросил его руку, тогда он совершенно неожиданно для меня, повалился, что называется в ноги, обхватил мои колени и закричал со сценическим надрывом:

— Барин, голубчик, не погуби! Христом Богом молю, не бросай меня одного на верную погибель!

— Какая еще погибель?! До твоей деревни всего пять верст! — удивился я такому неожиданному взрыву эмоций. — Ты через час будешь дома!

— А лошадка, а сани?! А ежели, на меня волки нападут или разбойники?! За что погубить хочешь безвинную душу!

Честно говоря, такой постановки вопроса я не ожидал и растерялся. С мужиком мы познакомились только нынешним вечером. Он подрядился отвезти меня в Калугу, и никаких обязательств у меня перед ним не было.

— Да чего тебе бояться? — попробовал я ввести его истерику в рациональное русло. — Луна светит, кругом не души…

— Барин, не погуби! — не слушая, кричал возница. — Не могу я ночью один в лесу! Пуще смерти темноты боюсь!

— Хорошо, — скрепя сердце, согласился я. — Успокойся, я подожду до рассвета.

Я опять снял с плеча мушкетон, с плеч ранец и положил в сани. Ночь была чудесной, спешить мне было некуда, да и раздражение на косорукого мужика постепенно проходило. Возница немного успокоился, даже отпустил мои ноги, но продолжал сидеть на снегу и тихо плакать, размазывая рукавом армяка слезы по щекам. Все это было достаточно странно, но я такое поведение отнес к крестьянской инфантильности. Какое-то время мы молчали, потом он виновато сказал:

— Я барин с малолетства темноты боюсь, еще с тех пор, как мальчонкой нечистого встретил. Веришь, он прямо из земли поднялся и сквозь меня прошел! Я после того два лета заикался, спасибо, бабка заговором вылечила.

— Бывает, — сказал я, — только бояться никого не нужно, я тоже недавно нечистого встречал и как видишь, жив здоров.

Это было истинной правдой. Совсем недавно, мне довелось наткнуться на укрытый в лесу охотничий дом. В нем и обитало такое бестелесное существо. Кто это был или, скорее, что это было, до конца выяснить мне не удалось.

Вкратце история этой встречи такова. При перемещении в 1812 год, я оказался в непосредственной близости от отступающей из Москвы французской армии. Чудом избежав гибели и плена, я познакомился с интересной «во всех отношениях» женщиной, этнической француженкой, выросшей в России. Она оказалась женой моего шапочного знакомого, сумасшедшего гения. Гений погиб, как говорится, в таких случаях, при странных обстоятельствах, мне пришлось взять на себя заботу о его вдове.

Спустя непродолжительное время наши отношения стали предельно близкими. Француженка оказалась не только страстной любовницей, но и храброй женщиной, к тому же, большой русской патриоткой. Мы по ее инициативе упоили водкой и разоружили французских улан и потом в их форме, спокойно разъезжали в расположении войск так называемой Великой армии Наполеона.

Когда настала необходимость уйти со сцены и спрятаться от французов, мы укрылись в лесу и там местные крестьяне показали лесной охотничий дом с дурной репутацией. Я посчитал, что «нечистое» место, наводящее ужас на местных жителей, может быть как-то связано с людьми из будущего, и уговорил Матильду, так звали мою боевую подругу, спрятаться от французов в этом уединенном месте.

Вот там-то мы и столкнулись с бестелесным призраком. Кончилось все для нас относительно удачно, во всяком случае мы остались живы, дом же вместе со службами сгорели дотла, а «приведение» заколола Матильда моей старинной саблей. Была ли в этом странном явление мистическая составляющая, или что-то другое, необъяснимое, я не знаю.

Теперь, спустя время после тех происшествий, я с еще меньшей, чем тогда уверенностью могу сказать, что что-нибудь понимаю в привидениях и призраках. С той же Матильдой все оказалось совсем не просто. Вполне возможно, что она меня использовала против каких-то своих противников, что называется «в темную». Во всяком случае, когда «справедливость восторжествовала» и «зло было наказано», оказалось что моя возлюбленная не скромная дочь французской гувернантки и жена небогатого помещика, а владелица роскошного дворца укрытого от посторонних глаз в дебрях Подмосковных лесов.