Точное определение (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen"

Деревянные рамы общежитских окон — такая штука, которую можно заклеивать до бесконечности, и всё равно через них внутрь будет пробираться холод. Поразмыслив, обитатели комнаты 407/4 поступили радикально: закрыли окно и балконную дверь нашедшимися у Олега в загашнике покрывалами, аккуратно прибив их гвоздиками за уголки.

— Блокадный Ленинград, — невесело прокомментировал Воевода.

— Не согласен, — Серый сосредоточенно изучал свои запасы «согревающих тело и душу» специй, намереваясь устроить огнедышащий ужин. — Нам попроще будет.

Собственно, пока готовили да трапезничали, температурных перемен действительно не замечали. Но стоило после телефонной сказки для Елены привычно усесться за компьютеры, как уже через полчаса начали замерзать пальцы, а через час Воевода сдался и самым что ни на есть детским способом завернулся в снятое с постели покрывало. Серёга тоже решил не корчить из себя полярника, достав из шкафа тёплый вязаный кардиган. Одежда была не магазинная, ручной работы, причём складывалось впечатление, будто довязывал её кто-то другой — крупными, неумелыми петлями. Олег знал эту историю: кардиган вязала мама Серого в подарок мужу, но закончить не успела. Через полгода после её гибели, когда у Дим Юрьича нашлись силы на разбор вещей супруги, почти готовую вещь снова достали из корзинки для рукоделия. Оставалось совсем немного: десятка три рядов простенького узора да закрыть петли, — и Серёгин отец взялся закончить работу вместо жены. Результат получился исключительно для домашнего пользования, однако большего никому и не требовалось.

— А у нас тут ещё очень даже неплохо, — обрадовал соседа Олег, вернувшись из секции, где чистил зубы. — Тёпленько.

— Как водичка?

— Околонулевая. Рай для «моржей».

Серый поморщился и щёлкнул кнопкой чайника.

— Вот блин, а я не догадался, — протянул Воевода. — Можно ж было нагреть кружку.

— Утром будешь умнее, — с этими словами друг отправился совершать вечерние процедуры.

— Буду, буду, ежели, конечно, доживу, — ох-хо-хо, кровать-то тоже «околонулевая», а спать в одежде Олег терпеть не мог. «Думаю, Валёк не обидится, если я позаимствую у него одеяло. Хотя нет, пока не стоит. Вдруг у Серёги тоже планы на дополнительное утепление? Сейчас вернётся, и согласуем».

План у товарища, естественно, был, причём в характерном больше для Валентина непредсказуемом стиле.

— Двигайся давай, — сверху на зябко кутающегося в своё одеяло Воеводу легли ещё два соседских.

— В смысле? — ошалело захлопал глазами Олег.

— В прямом.

Пару секунд они с Серым молча играли в гляделки, а затем лучший друг беззлобно фыркнул: — Олежа, ты извини, но у тебя сейчас вид старой девы, которой досужий ловелас делает неприличное предложение. Успокойся, никто не собирается посягать на твои честь и достоинство. Просто так будет теплее.

Обидное сравнение ощутимо зацепило гордость: Олег с независимым видом отодвинулся к стенке, уступая место «досужему ловеласу» и его подушке.

— Гашу свет?

— Угу.

Щёлкнул выключатель, и комната погрузилась в кромешный мрак.

— Нормально наша светомаскировка работает, как считаешь?

— Угу.

— Олежа, ну ей-богу, не дуйся. Виноват, ерунду сказанул. Могу к себе уйти, если хочешь.

— Не хочу, — так уж и быть, обижаться он перестанет. Просто чересчур внезапно всё получилось — поди разбери, как реагировать.

«Какие-то взаимоисключающие параграфы. У вас ведь уже был секс, не так ли? И далеко не единожды». Секс — это другое дело. Там вообще можно такое, на что в обычной жизни никогда духу не хватит. Например, облечь в слова всю важность, жизненную необходимость для Олега… кого? любимых? друзей? друзей-любимых? Вот, сейчас он даже сформулировать толком не способен, а тогда всё вышло совершенно естественно, правильно, точно.

Да, будучи откровенным до конца, он бы ужасно хотел привнести в повседневность толику той, параллельной, сказочной реальности. Того безымянного, что порой проскальзывало между Серым и Валей по эту сторону границы. «Им проще, они с самого начала больше возлюбленные, чем друзья, а я, а мы…»

— Эй, — щеки коснулось невесомое тепло кончиков чужих пальцев. — Ты опять чересчур громко думаешь. И опять о чём-то малозначительном.

Всё так. Несмотря на темноту, Олег безошибочно поймал худощавую кисть друга. Выдохнул в центр ладони: — Займёмся любовью? — и сам не поверил смелости откровенных слов.

Темнота отозвалась тихим смешком: — Ай да Олег-царевич. Никаких сантиментов, сразу быка за рога.

Рука-пленница ловко выскользнула из ослабевшего захвата. Небрежно мазнула по скуле, заправила за горячее от смущения ухо прядь отросших к зиме светлых волос. А потом рот опалило чужое дыхание, отметая всякую рефлексию ненужным сором.

Из пяти чувств зрению так часто отдают пальму первенства, что порой забывают, насколько острыми могут быть оставшиеся четыре. Как слух способен улавливать тишайшие вздохи, крохотные перемены в ритме дыхания. Как обоняние умеет выделять тончайшие нюансы личного, неповторимого запаха другого человека. Как вкусовые рецепторы ясно различают особую солоноватость кожи на изгибе от шеи к плечу или слегка металлический привкус ореолов твёрдых бусин сосков. Как каждая клеточка тела может превращаться в сверхпроводник для бегущих по нервным окончаниям токов удовольствия.

— Предлагаю испытание на стойкость, — одно одеяло комом сбилось в ногах, два других, кажется, на полу. О том же, где теперь искать нижнее бельё, предания вообще умалчивают. — Надо продержаться пять минут, причём без стонов, вскриков и тому подобного шума.

— За секундомер ты будешь?

— Да.

— Хм. И что я получу в награду?

— Фантастический оргазм.

— Чёрт. Умеешь ты, Серый, делать предложения, от которых невозможно отказаться.

Друг беззвучно смеётся в темноте, соскальзывает вниз, к паху: — Готов? Время пошло.

Рот у него горячий и нежный, отчего бёдра самовольно толкаются навстречу, не желая слушаться приказов затуманенного разума. Желание сдаться выгибает поясницу немыслимой дугой, и лишь насмерть въевшееся в плоть и кровь упрямство ещё держит на краю. Однако и оно исчезает, когда внутрь без малейшего предупреждения входит чужой палец. В этот момент исчезает вообще всё: тело, время, мысли. Остаётся одна паника — слишком неожиданно, слишком откровенно, он не готов к такому, он не хочет… Горло онемело, как от самой зверской анестезии, поэтому вскрика не получается. Дьявол, он же всегда считал всякие «точки джи» исключительно девичьей прерогативой. И каким только чудом получилось удержаться от немедленной, бескомпромиссной разрядки?