Павловские должны умереть - Наталья Данилова

– Не нужно говорить так, – я пытался говорить с ним как можно меньше, может так, он быстрее уйдет спать.

– Потому что она умерла?

– И поэтому тоже. Ты не должен осуждать людей, разве отец Варфоломей не говорил тебе об этом?

– Он со мной вообще не говорит. Я даже из церкви сбегал несколько раз. Мамочка тоже ходит туда только потому, что папочка велит. Она там все время зевает и смотрит в пол.

– А твоя сестра?

– Не хочу говорить о ней! – Саша резко встал и направился к двери.

– Я обидел тебя? – я не знал, как говорить с этим необычным ребенком, или он просто казался мне странным, ведь с другими детьми я никогда не имел опыта общения.

Саша молча вышел. Весь остаток ночи я провел в размышлениях. Я думал о том, что я совсем не учитель, и не умею ладить с детьми. Думал о родителях, оставленных мною в Петербурге. Последней моей мыслью перед рассветом была мысль об Аннушке.

Следующие несколько дней прошли в работе. Саша запустил математику, не мог разобраться с дробями, и я потратил три дня, объясняя ему простейшие задачи. К слову, он быстро схватывал мои объяснения, хотя и не проявлял особого рвения к учебе. В усадьбе оказалась огромная библиотека, в хорошем состоянии. Мне было позволено проводить там свободное время, что я и делал с удовольствием. Книги помогали мне забыться, я нашел много редких экземпляров, за которыми охотился будучи еще студентом. В ясное субботнее утро Саша уговорил меня сходить к реке. Мы отправились в путь, прихватив с собой немного еды для завтрака. Путь наш проходил через деревню Серпино. И тут меня ждало первое событие, объяснения которому не найти. Саша бежал впереди меня, указывая дорогу и рассказывая о местных достопримечательностях. Их, кстати, набралось с полдюжины: разрушенный дом с привидениями, лес с неведомыми чудовищами, цыганский табор. Я хорошо понимал мальчика, ребенку так просто верить в чудеса. Нам на встречу выбежала старушка, вся растрепанная, с жуткими злобными глазами. Я не успел заметить, как она схватила Сашу за плечи и начала трясти, что было сил.

– Извел, извел Глашеньку, ирод! Проклятый! – она кричала на мальчика все сильнее. Чтобы высвободить его, мне пришлось ударить старуху, о чем я долго сожалел потом. Упав на землю, она начала рыдать в голос, кататься по земле и бить себя руками.

– Пойдем скорее, – шепнул я Саше, и мы побежали в сторону реки. Всю дорогу мы молчали. Наконец, я заговорил:

– Ты испугался? – я посмотрел на своего воспитанника, который все еще дрожал всем телом.

– Немного. Это мать Глаши. Она считает, что мы отравили ее. Она приходила к папочке вчера вечером, говорила, что в нашем доме поселилось зло, демоны окружили усадьбу. Папочка прогнал ее прочь. Но она пообещала, что сожжет нас дотла.

Я не нашелся, что ответить напуганному ребенку. Река, прозванная в деревни Воровакой, была безлюдной. Саша объяснил мне, что по местному поверью в этой реке водятся русалки. В тихие ночи они выходят на берег, и, обратившись прекрасными девушками, идут в деревню искать себе женихов. Каждому, кого встретят, они обещают вечную любовь, и если кто-то польщается и целует русалку, засыпает навсегда. Своих жертв русалки оттаскивают в реку, и съедают там заживо. Вороваку крестьяне обходили стороной, и, зайдя в воду, я понял, что все объяснялось холодным подводным течением, от которого у меня сводило ноги. Плавал мой воспитанник превосходно, в чем я убедился, наблюдая, как он умело нырял и появлялся на поверхности воды. Я сидел у края воды и моему взору открылись прекрасные виды желтых полей на другом берегу. Я всматривался в их ровное огненное течение, но видел совсем иное. Мы с Аннушкой стоим на берегу Невы поздней осенью. Она опирается на парапет мостовой, не смотрит на меня. Я не нарушаю тишины, наблюдая, как по Неве плывет одинокая лодка со старым рыбаком. Дождь начинает хлестать меня по щекам, вода в реке вспенивается и покрывается мелкой рябью. Пелена холодной воды не дает нам разглядеть другой берег, на котором возвышаются шпили Никольского собора. Аннушка вдруг вздрагивает и говорит едва слышно: «Я согласна!».

Внезапно меня обдал жаркий порыв ветра, и я вспомнил, где нахожусь. Я посмотрел на тонкую гладь воды и понял, что вот уже несколько минут не видел Сашу. Догадка была так страшна, что, не успев осознать ее, я кинулся в воду. Холодное течение обжигало распаленную от летнего солнца кожу. Я нырнул глубже, но видел только темное дно и серо-зеленую массу поднятого со дна ила. Мне не хватило воздуха, я уже чувствовал наступление панического ужаса от случившегося, как вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Глаза не видели ничего, кроме черного дна и грязной массы бьющей мне в лицо тем сильнее, чем быстрее я пытался высвободиться от пут. Я дернул ногу что было сил, но легкие уже жгло огнем. В этот момент мне даже почудилось, что меня схватила русалка, голодная до человеческого мяса. Я панически замахал руками, и в тот же момент меня рвануло вверх. Я вынырнул на поверхность воды, увидев небо, и задышал так часто, что сердце не успевало перегонять горячую кровь. Когда я свыкся с мыслью, что жив, я оглядел берег. Саша сидел на песке и поедал принесенный с собой завтрак.

– Что-то схватило меня на дне, – только и сумел выдавить я, упав на раскаленную землю.

– Там много коряг от поваленных деревьев. Их несет с лесопилки, она вверх по течению, – мой воспитанник жевал бутерброд с ветчиной и смотрел на меня с удивлением. Путь до усадьбы мы провели в тишине.

2

Август мы с моим воспитанником проводили в прогулках. Несмотря на отсутствие у Павловских ухоженного сада, к северным стенам дома примыкал островок невырубленного леса, заросшего дикими кустарниками. Саша любил бывать там, и, несмотря на мою любовь к граниту и камню петербургских мостовых, я также заразился интересом к дикой природе. Лес выходил на обрыв, и я любил бывать здесь один после заката. Прошло полгода как я похоронил Аннушку, и только теперь, когда волна отчаяния схлынула с меня, как летний жар после холодного осеннего дождя, я стал глубоко осознавать и понимать случившееся. Я стал терзать себя вопросами, на которые не было ответа. Горе мое было тем сильнее, что я не находил того, кому мог бы доверить свои мысли. Павловские стали казаться мне тяжелым бременем, я все чаще стал избегать совместных обедов, ссылаясь на различные, впрочем, не слишком интересовавшие моих нанимателей причины. Я стал проникаться все большим чувством нежности и заботы к моему воспитаннику, что раньше за собой не замечал. Мне нравилось наблюдать за ним, видеть, как он растет, отвечать на его, подчас по-взрослому сложные вопросы. Но были и моменты, о которых, среди прочего, мне хотелось бы забыть. Однажды, после очередного воскресного визита отца Варфоломея, который, ввиду занятости Петра Исакиевича, приходил для личной беседы к нему на ужин, Саша спросил меня:

– Почему вы не ходите в церковь с мамочкой? Все домашние, кроме папочки, ходят.

– Я не вижу нужды в этом. Я молюсь в одиночку, – я обманывал его. Я давно не молился.

– Лжете! Вы больше не верите в него? – васильковые глаза смотрели с укоризной.

– Я верю, я верю, – повторил я, скорее убеждая себя, нежели оправдываясь перед упрямым мальчишкой.

– Это потому, что он не спас ее? Вашу невесту?

После услышанного все во мне перевернулось.

– Не говори об этом никогда.

– Но это же правда, да? Он убил ее, и вы больше не верите ему?

– Замолчи! – я закричал на Сашу что было сил. – Замолчи!

Злость во мне бушевала, и новая волна гнева обрушилась с такой силой, что я замахнулся на мальчика, стоявшего совсем рядом для удара, но вовремя остановился и выбежал прочь из дома.

Весь остаток дня я бродил по окраинам. Когда же стемнело, я понял, как глупо выгляжу со стороны. Я вернулся к Павловским с твердым намерением уйти от них навсегда, той же ночью. Войдя в дом, я увидел удивительную картину. Все домашние: чета Павловских, Варвара, управляющий, кухарки и работник стояли в гостиной. При виде меня, все обернулись. Они хотят судить меня, подумалось мне.

– Что? – я сказал это как можно грубее, не желая отсрочить казнь.

– Николай Сергеевич, где же вы ходите? Дом вверх дном! – нервный голос Марии Романовны меня весьма удивил. Или Саша не рассказал о случившимся, или произошло что-то гораздо страшнее.

– Что случилось? – спросил я с робкой надеждой на спасение.

– Вода в доме кем-то отравлена, – Петр Исакиевич указал на второй этаж. – Вода поступает по трубам из очистительного резервуара, я сам его проектировал несколько лет назад. Утром, когда я уезжал, все было в полном порядке. А теперь… После обеда кухарка Авдотья Ивановна собиралась готовить ужин, и обнаружили что с водой что-то не так.

Женщина преклонных лет, Авдотья Ивановна, стояла здесь же и выглядела напуганной.