Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

на Одессу Федор Петрович увидел знакомый поворот. В той стороне, на хуторе, не так и близко, жил его восьмидесятилетний любимый дед Тимофей. Отец и мать Федора умерли от холеры, когда мальчику было всего пять лет. И тогда попал он к деду на хутор. Пятилетним он пас гусей, а когда подрос, стал пасти верблюдов. Дед был трудолюбивый и, как все много работающие люди, строгий, и мальчик мало видел от него ласки. Но справедливость деда, порядочность, уважение людей к нему определили любовь внука к деду. И Федор повернул лошадь к хутору.

Подъехав поближе, он увидел знакомые ему развесистые вербы у пруда, у гребли - добротный дом, пристройки.

Допоздна просидели Федор и дед за столом, и дед, в который уже раз, рассказывал ему о себе.

Еще в 1784 году, шестьдесят с лишним лет тому назад, отпущенный на свободу помещиком, пришел он сюда с семью дочерями, ведя подаренную корову, и поселился здесь. Спали на соломе. Первую зиму жили в курене, потом слепили мазанку, кормились коровкой.

- Я до работы был прилежный, знал и кузнечное, и плотничье дело, шорное и сапожное ремесло. Да вот и Ванька твой, - продолжал дед, - мой правнук, тоже лют до работы. Как-то посмотрел, как я латал сапог, а потом гляжу, он уже и сам начал понемногу шить.

И уже с гордостью в голосе хвалился старик, как он выстроил дом, соорудил сам ветряк, как торговал скотом и как его уважают во всей округе. Он показал натруженные руки:

- Все сами делали! Вот, бач, как от труда богач...

Федор заночевал у деда, а наутро, чуть свет, отправился дальше, в Одессу.

Когда Федор приехал в город, ярмарка была в полном разгаре. Крутились карусели, раскачивались качели, продавали квас, конфеты, пряники, яркие бусы, игрушки, дорогие товары.

Покупки жене, меньшим детям он сделал без промедления, даже скорее, чем предполагал, но просьба старшего сына не была удовлетворена. Все, что видел отец в величайшем многообразии на ярмарке, не было тем, что можно было помнить всю жизнь. С грустью укладывал он покупки в бричку - не было радости удовлетворения от сделанного. Перед ним как бы стоял его старшин, уже помощник, и ожидающе смотрел на отца: "Что же вы, тато, привезли мне?"

Постоял Федор у брички, вздохнул и решил так и ехать домой, ничего не придумав. То, что он вез ему добротные сапоги, новый картуз, дорогой перочинный нож - все это не было тем, что хотел Ваня. Как в той сказке, что еще в детстве рассказывала ему бабушка: аленький цветочек, желание младшей дочери, на ярмарке не продавался...

Федор сел в бричку, но уезжать почему-то не хотелось. Повинуясь внутреннему побуждению, он снял картуз и вслух проговорил, обращаясь к небу: "Господи, помоги мне, вразуми, пошли нужное и желаемое!"

Он тронул вожжами, отпустил их, и возок стал пробираться к выходу с площади, на которой была ярмарка. При выезде находился колодец, где приезжавшие поили лошадей и набирали воды в дорогу. Напоив коня, Федор остановился у кучки мужиков, о чем-то живо и серьезно разговаривавших.

"Может, новости какие узнаю", - подумал Федор и подошел к ним. По лицам и говору было понятно, что разговаривали крестьяне: русские и из немцев-колонистов. В руках одного из русских была книга, и о ней, видимо, был разговор.

Федор солидно поздоровался и попросил показать ему книгу. Ему беспрекословно подали, и он увидел, что это было Евангелие на русском языке. Федор немного знал грамоту и иногда читал у местного псаломщика Евангелие на древнеславянском, малопонятном ему языке. Евангелие на русском языке показалось ему чудом, откровением именно ему, Федору, и он безотчетливо расстегнул ворот рубашки и определенно положил книгу за пазуху. На удивленный взгляд крестьянина и протестующее движение он спросил:

- Сколько стоит эта книга?

- Эта вещь не продается, - строго сказал крестьянин, протягивая руку за книгой.

И то, что хозяин книги веско назвал ее вещью, придало Федору уверенности, что эта книга, эта вещь и есть то, о чем просил его Ваня, есть то, что может храниться у человека всю жизнь, служить человеку до самой смерти. По себе, по своему сердцу, по своей жизни в семье и в обществе Федор знал, как служили ему так просто выраженные в Евангелии заповеди и учение Христа о Боге и о жизни вечной. И решение ни за что не отдавать книгу, уплатить любую за нее цену полностью овладело им.

- Книгу я вам не отдам, я заплачу за нее столько, сколько вы скажете, - упрямо сказал он, не желая даже думать о недопустимости приобретения таким путем.

- Отдай мне мою книгу, - поднимая голос и гневаясь, сказал крестьянин, и в глазах его засверкала угроза. Он посмотрел на товарищей, ожидая от них поддержки и помощи в возвращении книги.

- Продай, продай мне книгу, - умоляюще говорил Федор, наглухо застегивая ворот сорочки. - Поймите меня, сыну моему, Ивану, на Троицу исполняется семнадцать лет. Он очень добрый и дитя Самого Бога. И он просил меня привезти ему с ярмарки то, что должно служить ему всю жизнь. И я долго не знал, и он не знает, что это такое. Я уже еду домой, и вот теперь узнал, что эта книга и есть то, что он так просил. Возьмите даже коня, я пешком пойду домой, - продолжал Федор, уже не отдавая отчета своим словам.

- Я сам ее, вот, достал у братьев, - сказал крестьянин, указывая на рыжего немца, - я сам хотел ее иметь вот уже столько лет.

- А этак тоже не хорошо делать, не no-Божьи это, взять и не отдавать, - укоризненно рассуждая, сказал другой крестьянин, степенно погладив бороду, - не одному тебе нужно Слово Божье.

Тогда один из немцев, подняв руку, сказал: