Два лика января - Патриция Хайсмит

Колетта давно хотела побывать в Европе, и они собирались весной провести там отпуск. Но история с буклетами заставила их переменить планы и отправиться в поездку на четыре месяца раньше. Они вылетели из Нью-Йорка в декабре. Честеру, разумеется, порядком досталось от Колетты за предпринятую авантюру. Но особенно она сердилась из-за того, что они вынуждены ехать зимой, не в самое удачное время для путешествий. Стараясь задобрить жену, Честер купил ей норковое манто, комплект чемоданов и готов был сделать все от него зависящее, чтобы поездка доставила Колетте максимальное удовольствие. Она никогда не бывала в Европе. Колетте очень понравился Лондон, причем, к удивлению Честера, больше, чем Париж, где оказалось слишком дождливо. Макфарланд схватил насморк. Всякий раз, когда у него промокали ноги или капли дождя затекали за воротник, Честер с раздражением вспоминал о своих буклетах. Он понимал, что из-за этой глупой истории, не принесшей ему больших денег, Говард Чивер — под этим именем он снимал квартиру в Нью-Йорке — мог оказаться под следствием. Это означало бы конец полудюжины компаний, махинации с акциями которых обеспечивали Честеру приличное существование. В Европе он чувствовал себя лишь в относительной безопасности. За Честером Макфарландом — его настоящее имя, которое он сменил пятнадцать лет назад, — числилась среди прочего афера с почтовыми переводами. Вину Честера отягощало то, что он использовал в корыстных целях государственное учреждение — почтовое ведомство. Подобный вид преступления считался достаточным основанием, чтобы потребовать экстрадиции. Но даже если полиция и сумеет установить связь между Чивером и Макфарландом, сомнительно, чтобы на его поиски отрядили специального агента.

Водитель такси, не оборачиваясь, сказал что-то по-гречески.

— Простите? — не понял Честер. — Главная площадь. Центр города. О’кей?

— «Гранд-Бретань»? — спросил водитель.

— Не знаю. Возможно. — Честер пожал плечами. Вероятно, «Гранд-Бретань» — самая фешенебельная гостиница в Афинах. Но именно поэтому Честеру не хотелось в ней останавливаться. — Надо посмотреть.

Строгий, сияющий белизной фасад отеля «Гранд-Бретань» контрастировал с менее высокими и не столь тщательно ухоженными зданиями контор и магазинов, окружавших со всех сторон площадь Конституции. Исключение составляло здание правительства, стоявшее справа. Перед ним на флагштоке развевался национальный флаг, а возле ворот застыли в карауле два солдата в юбках и белых чулках.

— Может, нам лучше остановиться в той гостинице? — спросил Честер, показывая на «Кингз-палас». — На вид довольно приличная. Как ты считаешь, дорогая?

— Хорошо, — согласилась Колетта.

Гостиница «Кингз-палас» располагалась на той же стороне площади, что и «Гранд-Бретань». Из дверей отеля выскочил посыльный, одетый в красную куртку и черные брюки, и помог занести багаж. Вестибюль производил хорошее впечатление. Конечно, не люкс, но первый класс — точно. Под ногами пружинил ворсистый ковер; в помещении тепло, следовательно, центральное отопление работало исправно.

— Для вас забронирован номер? — спросил портье.

— Нет. Но мы хотели бы снять номер с ванной и красивым видом из окна, — улыбнулся Честер.

— Хорошо, сэр. — Портье нажал кнопку звонка и вручил прибежавшему коридорному, также одетому в униформу, ключ. — Проводи в шестьсот двадцать первый. Позвольте ваши паспорта. Вы сможете их забрать, когда спуститесь.

Честер взял паспорт Колетты, который она вынула из красной кожаной сумочки, достал из внутреннего кармана свой и протянул портье. Всякий раз, когда у него спрашивали паспорт, будь то портье или служащий пограничного контроля, он чувствовал себя так, словно был на приеме у врача и его просили раздеться. Честер Критон Макфарланд; рост 5 футов 11 дюймов; родился в 1922 году в Сакраменто, штат Калифорния; особых примет нет; женат на Элизабет Толбот Макфарланд. Это было равносильно ощущению собственной наготы. Но хуже всего — фотография, совершенно нетипичная для паспорта, точно передающая сходство: редеющие каштановые волосы, волевой подбородок, правильной формы нос, усы, плотно сжатые тонкие губы. Но она не давала представления о цвете голубых внимательных глаз и болезненном румянце щек. Каждый раз, протягивая паспорт, Честер думал об одном: а что, если портье или пограничнику уже показывали его фотографию и просили быть настороже?

Это время дня в «Кингз-палас» было довольно напряженным, и потому портье, не раскрывая, отложил их документы в сторону.

Спустя несколько минут Макфарланды уже осваивали просторный теплый номер с видом на белый фасад «Гранд-Бретани», с балконами, украшенными геранями. Шестью этажами ниже пролегала, как Честер определил по карте города, улица Венизелос. Было десять часов утра. День лишь начинался.

Глава 2

В это время на четвертом этаже дешевой гостиницы «Мельхиор кондилис», расположенной на улице Крицету, в обиходе именуемой улицей Яна Сматса, молодой американец по имени Райдел Кинер нажимал кнопку вызова лифта. Худощавый, темноволосый, неторопливый в движениях, с карими внимательными глазами и задумчивым лицом, словно его мысли были отягощены вселенскими проблемами, он выглядел спокойным и невозмутимым, как человек, которого ничто не может вывести из равновесия. Его подчеркнутое достоинство, часто принимаемое другими за высокомерие, мало вязалось с потрепанным пальто и стоптанными туфлями. Однако держался он настолько уверенно, что на его одежду окружающие обращали внимание в последнюю очередь.

Каждый раз, вызывая лифт, можно было заключать пари: придет он или нет. И каждое утро Кинер загадывал: если лифт придет, то он завтракает в таверне Дионисия, на улице, где жил Нико; если нет, то покупает газету и отправляется в кафе «Бразилия». Газета в этой игре существенного значения не имела: Райдел ежедневно покупал четыре газеты. Но в таверне Дионисия он знал многих завсегдатаев, и время незаметно проходило за разговорами. А в кафе «Бразилия», которое ему нравилось больше, он никого не знал и потому, чтобы скоротать время, брал с собой газету.

Кинер терпеливо ждал, прохаживаясь по потертому коврику, лежащему перед дверью лифта. Ни единый звук наверху или внизу не указывал, что кто-нибудь обратил внимание на его звонок. Райдел вздохнул, расправил плечи и с серьезным видом уставился на тусклый сельский пейзаж, изображенный на картине напротив лифта. Даже самый бездарный художник не написал бы холмы и небо настолько темными, что они буквально сливались. Очевидно, за долгие годы, пока картина висела на стене, она собрала достаточно пыли и копоти, впитала дыхание многочисленных постояльцев: греков, французов, итальянцев, югославов, русских, американцев и других, что проходили мимо нее по коридору. Грязновато-желтые спины двух овец были самыми яркими пятнами во всем пейзаже.

Лифт, как и следовало ожидать, не приходил. Райдел мог позвонить еще. В конце концов, если быть настойчивым, его, возможно, и обслужат. Но теперь это уже не имело значения. Игра закончена: он идет завтракать в кафе «Бразилия». Кинер начал неторопливо спускаться по лестнице. В конце лестничного пролета в ковровой дорожке зияли две дыры, каждая с фут шириной. Споткнувшись, можно было налететь на цементную вазу, имитированную под III век до н. э., которая стояла на литой металлической подставке в викторианском стиле, на небольшой площадке между этажами. Райдел проследовал мимо большого, десять футов в ширину, зеркала, мимо засохшего папоротника и еще одной картины и спустился на площадку следующего этажа. Возле лифта стояла высокая худая женщина в твидовом костюме, не столько придававшем ей мужественности, сколько делавшем ее фигуру бесполой. Нечто в строгом английском стиле двадцатых годов. Она уверенно нажала кнопку вызова лифта и посмотрела на Райдела холодными зеленоватыми глазами. Он ответил ей взглядом более долгим, чем тот, каким обычно обмениваются в коридоре гостиницы с незнакомым человеком. Для Кинера это была очередная игра, для которой гостиница «Мельхиор кондилис» представляла собой идеальное место. Она называлась «Приключение» и заключалась в том, чтобы встретить кого-то, с кем Райдела свяжет какая-нибудь история. В тот момент, когда его глаза встречались с глазами незнакомого человека, он искал в них знак: либо оба почувствуют какую-то магическую связь, ощущение чего-то общего и заговорят так, будто давно знают друг друга; либо между ними ничего не произойдет и они разойдутся. Женщина у лифта имела приятную внешность, в ней было что-то особенное, однако глаза ее оставались холодными и чужими.

В гостинице «Мельхиор кондилис» можно было встретить немало интересных и необычных постояльцев. Американцы останавливались в ней редко, считая слишком дешевой, зато было много представителей самых разных национальностей. Сейчас в отеле проживали два индуса, пожилая чета из Франции, а также студент из России, с которым Райдел пытался поболтать на русском. Однако тот держался настороженно, и их знакомство продолжения не имело. В прошлом месяце здесь останавливался эскимос, путешествовавший с американским океанографом. Оба с Аляски. Кроме того, в гостинице проживало несколько турок и югославов. Было забавно сознавать, что в самых разных местах, разбросанных по всему свету, те, кому довелось останавливаться в гостинице «Мельхиор кондилис», упоминали о ней на множестве языков, а возможно, и рекомендовали своим знакомым — исключительно за дешевизну — в качестве места, где можно остановиться в Афинах. Обслуживание здесь было скверным, из того, что обещалось, мало что исполнялось в действительности. Коридоры и лестницы имели бутафорский вид и напоминали Райдеру театральную сцену, когда уже расставлен реквизит и вот-вот появится первый актер. Ни один предмет в номерах — а Райдел был в трех из них, — в коридорах или в вестибюле не находился в должном порядке. Это был настоящий бардак среднеевропейской конюшни.