Мой Кент - Н Бомж

Когда он уже переваливался через стену, послышался гортанный крик с сильным кавказским акцентом:

- Стой, подожди... Кому говорю, стой, - обладатель гортанного голоса бездоказательно утверждал, что он имел любовную связь с Юркиной матерью, что должно было по его мнению превратить Юрку по крайней мере в соляной столб. Видя, что это не принесло желаемого эффекта, обладатель гортанного голоса прошелся и насчет самого Юрки, который якобы тоже не избежал участи собственной матери, но Юрка был непреклонен и успел развалить ящики, по которым он взбирался на стену. Через мгновение он уже вставал с корточек, лихорадочно снимая свой синий халат.

Я прислонился левым плечом к стене, держа в руках заранее приготовленный шест, которым хозяйка дома подпирала бельевую веревку и, когда надо мной появилась голова, увенчанная кепкой с огромным козырьком и рука с пистолетом, я ударил по ней шестом изо всех сил. Пистолет отлетел далеко к забору, заросшему кустами крыжовника, голова бисексуального любовника исчезла за стеной с тонким визгливым криком: "Ай-яй-яй-яй..."

Я быстро оседлал Матильду, Юрка, поправляя ремни сумки, одетой наподобие рюкзака, уже усаживался на заднее сиденье и торопливо застегивал карабины для соединения двух широких кожаных ремней, заранее одетых на нас. Это сильно облегчало езду и освобождало Юркины руки: он мог переодеть уже на ходу свой синий халат на ветровку, одеть шлем, вырвать сумку у прохожего или отстреливаться, хотя до этого дело никогда не доходило. Юрка был против любого вида оружия, он никогда не носил даже перочинного ножа, а мне оружие надоело в Афгане.

Мы выскочили из калитки, оставив ее открытой, свернули налево к железной дороге пересекли ее по пешеходному настилу и я прибавил газу, хотя дорога была грунтовой.

Перед этим я тщательно изучил карту, предназначенную для служебного пользования, которую мне предоставил Юрка, не спеша проехал по выбранному мной маршруту и запомнил все что нужно.

Мы быстро миновали дачный поселок и, проскочив небольшую полоску леса, замыкавшую его, свернули направо, на тропинку, идущую по краю леса. Слева раскинулось засеянное чем-то поле.

Поле кончилось, уступив место лесу, мы выехали на просеку, тянувшуюся километра четыре. Ехать стало значительно труднее. Наконец просека уперлась в бетонную дорогу, которая была проложена от войсковой части до крупной железнодорожной станции. На огромном щите красовалась надпись: "ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ПРОЕЗД И ПРОХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН". Юрка сзади нервно заерзал, но ничего не сказал: каждый из нас знал свое дело. Оставив за собой небольшое облачко поднятой Матильдой пыли, мы устремились по прямой как линейка бетонке. Километра через два - поворот налево. Примерно на половине этого расстояния, справа, раскинулось еще не видимое нам поле. "Поворот - идеальное место для засады", - вдруг подумал я, сбросил газ и остановил Матильду.

- Мак, - обернулся я к Юрке (Мак - детдомовская Юркина кличка, его фамилия была Мокров, сокращенно - Мак). - Мак, ты не думаешь, что вон на том повороте нас могут поджидать?

- До чего же Афган может хорошего человека довести - за каждым кустом душман мерещится, - Юрка слез с Матильды и разминал затекшие ноги.

Я заменил номерной знак, пластинкой старого знака выкопал небольшое углубление положил в него номерной знак и как мог замаскировал, все время бросая взгляд на место поворота бетонки.

Он был уверен в себе и чувствовал себя в полной безопасности. Я снова устроился в седле Матильды, обернувшись подождал пока он усядется позади меня и сказал ему, чтобы он вновь пристегнул карабины к поясам. Он это проделал с явной неохотой, и, хотя я не видел его лица, почувствовал его снисходительную усмешку.

Тем не менее, я решил, не доезжая поворота, свернуть налево в лес, чтобы срезать опасный угол.

Приближался поворот. Справа открылось широкое поле, я прижался как можно ближе к левой стороне бетонки и сбросил газ.

Когда на середине дороги появилась фигура в темном плаще я уже сворачивал в лес. Боковым зрением я видел, что тот правой рукой выхватывает из-за пазухи автомат и вкрадчивое урчание Матильды утонуло в оглушительной очереди автомата Калашникова. Я почувствовал удар в правое плечо и сначала подумал, что задел плечом дерево но уже секунду спустя понял, что ранен. Теплые струйки крови текли по руке и по правому боку, но останавливаться еще было нельзя: неизвестно сколько их там было, вдруг им придет в голову прочесать лес, хотя времени у них на это не было - в воинской части наверняка услышали выстрелы, а отличить охотничье ружье от автомата не сможет наверное только глухонемой.

Я остановился не выключая двигателя, постепенно сбрасывая газ, создавая иллюзию удалявшегося мотоцикла.

Крови из меня вытекло уже достаточно для того, чтобы почувствовать слабость, головокружение и необычайную легкость во всем теле. Поставив Матильду на подножку, я обернулся к посеревшему от ужаса Юрке, судорожно снимавшему с себя рюкзак:

- Я ранен, Мак, попробуй как-нибудь перевязать меня.

Наверное я и сам выглядел далеко не лучшим образом, у Юрки еще сильнее затряслись руки, он засуетился не зная, с чего начать.

- Помоги мне сначала снять куртку, рукав отрезать нельзя, без него на людях не покажешься, - предложил я.

С большим трудом мы сняли куртку, от боли и слабости я чуть было не потерял сознание.

Я был ранен в руку чуть ниже плеча, почти вся правая сторона была залита кровью. Юрка снял свою рубашку, разорвал ее на полосы, с моей помощью туго перевязал мне руку, мы, как могли, удалили следы крови на куртке и на Матильде, постоянно прислушиваясь, я вновь с огромным трудом одел куртку.

Со стороны воинской части послышался шум автомобиля, он ехал медленно, не останавливаясь миновал поворот и проследовал дальше.

Значит этих уже не было, а их машина стояла далеко от места засады, не исключено так же, что они уже на пути к нам.

С Юркой советоваться было бесполезно - это не его сфера деятельности, он еще находился в шоке и явно чувствовал себя виновным за едкую шутку на нашей остановке.

Трогаться с места пока не было смысла, воинская машина еще не возвратилась, а от того как быстро она вернется зависело, нашли они кого-нибудь или нет.

- Подождем немного, сейчас нельзя торопиться, воинская машина не менее опасна, чем душман за кустом, - не удержался я от сарказма.

- Бога ради, прости, Вадим, мне казалось, что уже все позади, да кто бы мог подумать... - Юрка сильно напоминал маленького щенка валявшегося животиком кверху и пускающего струйку перед огромным разъяренным псом.

Другой бы на моем месте, конечно, пустился бы в длинные менторские нравоучения о вреде недооценки противника, но мне во-первых было не до этого из-за боли, слабости и головокружения, а во-вторых, вся вина на сто процентов была моей: не надо было поддаваться дешевым эмоциям на сомнительные шутки, а делать свое дело - поставить Матильду в кусты и понаблюдать за дорогой, если уж возникло чувство опасности. В Афгане такие амбиции стоили бы жизни.

Послышался звук возвращающегося воинского автомобиля. То, что это был он, у меня не было никаких сомнений. Похоже, что они никого не встретили.

- Как ты думаешь, Мак, они сообщили в милицию о выстрелах? попытался я разрядить обстановку.

- Думаю, что сообщили, - оживился Юрка. - Мне кажется они просто обязаны сообщать о таких вещах в милицию.

- Что будем делать? - спросил я, хотя у меня наступило полное равнодушие ко всему происходящему. Юрка понял по моему тону, что я нахожусь в состоянии эболии и это его сильно взволновало.

- Вадик, возьми себя в руки, Вадик, бога ради не расслабляйся, не могу же я тебя оставить здесь одного. Значит все-таки подобная мысль приходила ему в голову.

Я взял себя в руки. Подошел к Матильде и попытался снять ее с подножки. Руку жгло, в глазах плавали оранжевые круги.

- Давай я, давай я выведу, - засуетился Юрка, рюкзак и шлем уже были на нем и он понимал, что по лесу вести Матильду я не смогу.

- Куда вести?

Я показал.

Он торопливо заспешил в указанном направлении, минуя кусты и деревья. Глядя на него меня вдруг обуял странный неудержимый, истерический смех. Я дико, конвульсивно смеялся, слезы застилали мне глаза, я еле шел, шатаясь, опираясь на деревья и еще больше слабея.

Он оглядывался на меня со страхом, наверняка думая, что я сошел с ума.

Желание смеяться прошло так же внезапно, как и появилось. Мы вышли на бетонку неожиданно - лес подступал к ней почти вплотную. Я сел за руль и попросил Юрку осмотреть меня внимательно со стороны, нам предстоял еще долгий путь. Он обошел меня вокруг, приглядываясь, как художник к своему полотну и, удовлетворенно пробормотав: "Вроде ничего", взгромоздился сзади, торопливо пристегивая карабины.

Мы тронулись. Безразличие ко всему еще более усилилось, мне хотелось бросить и Матильду, и Юрку с его мешком с деньгами и улечься где-нибудь в тишине на ласковой майской траве. Весь мир превратился в боль и тоскливую слабость.