Рассказы - Евгений Ткаченко

С такой громадной рыбой, таким трудом пойманной, расставаться не хотелось, и когда мы дошли до тропинки на берегу, я считал, что раз я ее поймал, то она моя.

– Сашка, – сказал я, – давай эта рыба будет моей, ведь это я ее поймал. А мы с тобой будем ловить на мою удочку, и все что поймаем, будет твое.

В ответ на мое предложение на глазах у Сашки появились слезы, а нижняя губа задрожала. Вдруг со стороны плотины послышался крик:

– Баба Тося! Баба Тося! Вон наша рыбина! Вон какую мы поймали!

Сверху по тропинке шел второй, неожиданно исчезнувший мальчик и буквально волок за руку к нам здоровенную тетку. Сашка, как только увидел их, тут же кинулся навстречу с криком:

– Баба Тося! Это я поймал! Это я!

Я стоял, крепко держал рыбу за жабры и был в каком-то оглушенном состоянии. Тетка подошла, посмотрела на меня строгим взглядом, отобрала налима, развернулась и пошла назад в окружении прыгающих и галдящих вокруг нее мальчишек.

Мне было тяжело дышать, душила обида, на глаза навернулись слезы. Потихоньку собрался и вдруг быстро побежал домой, задыхаясь от обиды и почти ничего не различая из-за слез в глазах. Вбегаю во двор, а там бабушка, как всегда, в передничке, кормит кур. Я бросаю на ходу удочку в траву, утыкаюсь бабушке в передник и даю волю слезам. Выплеснув эмоции, комментирую свое состояние:

– Бабушка! Я поймал громадного налима, а у меня его отняли.

Для убедительности расставляю руки во всю ширь, демонстрируя истинную величину утраченной рыбы.

– Да как же ты его поймал такого? – спрашивает бабушка.

И я сбивчиво начинаю рассказывать, как забросил удочку, как подошел ко мне маленький мальчик, и как попросил помочь поймать налима, и как это было непросто, и как мне налим исцарапал все руки. А потом пришла злая тетка и налима у меня отняла.

– Глянь какой! И правильно отняла. Налим-то не твой, – сказала бабушка.

– А нашел бы его большой парень? И что? Он бы тебя звал? Поймал бы сам, ты бы и не знал.

Я перестал плакать, успокоился. До меня окончательно дошло то, что и так сидело в глубине души. Дошло, что пытался я претендовать не на свою добычу. Первый порыв был – вернуться к плотине и продолжить ловлю, но оставалась обида на грубость тетки. Я подобрал в траве удочку с кошелкой и пошел на речку ловить пескарей.

Несостоявшийся гений шашек

Однажды, когда мне только исполнилось семь лет, отец купил шашки и объяснил правила игры. Я так увлекся, что гулять ходил только с шашками. Через месяц играть со мной никто во дворе не хотел. Я обыгрывал всех, даже взрослых школьников. Внутри постоянно сидел зуд играть, а партнеров не было. Однажды вечером, когда отец пришел с работы, попросил его поиграть со мной, но отец отказался и сказал, что ни в какие игры не играет, что он всегда занят и пустого времени у него нет. Я, конечно, огорчился. А буквально через день, в воскресенье, к нам зашел сосед, Василий Иванович, с шахматами под мышкой.

Надо заметить, что личность эта была легендарная. Люди относились к нему с подчеркнутым уважением, хотя и знали, что он много пьет. Василий Иванович сильно от всех отличался. Он никогда не матерился, говорил культурным, сложным языком и не пил с дворовыми мужиками. Внешне, правда, слега походил на чучело: взъерошенный, плохо выбритый, сутулый, хромой, с немного выпученными, как бы удивляющимися всему глазами, но при этом в костюме и часто при галстуке. Удивительно, но, несмотря на любовь к водке, пьяным его никто никогда не видел. Пил он дома, только со своей женой, такой же любительницей выпить. Говорили, что у него высшее образование, что до войны он работал инженером в Москве, имел жену и ребенка. В войну, на фронте, ему перебило ноги, он попал в плен, а жене пришла похоронка. После плена узнал, что его жена замужем, и в Москву не поехал. Запил, встретил Марфу, ставшую его верной собутыльницей, и расписался с ней. Было у Василия Ивановича три страсти: понятно, что водка, а еще футбол и шахматы. Две он утолял легко. Собутыльница-подруга – всегда рядом, а футбол волновал многих, и найти уши, в которые можно выплеснуть эмоции по поводу прошедшего футбольного тура, проблем не составляло. С шахматами было сложнее, самая интеллектуальная игра во дворе – домино. Иногда с ним садились играть школьники, но он быстро их обыгрывал и, расстроенный, уходил домой.

Так вот, зайдя к нам, тут же с порога он заявил:

– Анатолий, как я раньше-то не догадался, ты же умный человек и должен играть в шахматы! Представь, мучаюсь: играть не с кем, умеют только в домино. Сгоняем партию?

Отец с улыбкой смотрит на него:

– Извини, Василий, не могу. Я не играю ни во что, даже в домино.

Возникла пауза. Отец явно чувствовал неловкость. Вдруг он спохватился:

– Слушай, Василий Иванович, сыграй с сыном в шашки. Он тоже мучается, не может найти соперников.

Только тут, медленно опустив грустные глаза, дядя Вася увидел меня, робко стоявшего в дверях комнаты.

– Ну что ты, Анатолий Иванович, так шутишь? Я с маленькими детьми играть не могу. Это смешно.

– Почему не можешь, что мешает? Попробуй, – сказал отец.

– А ведь действительно! – вдруг задорно воскликнул Василий Иванович.

– Неси, Женя, свои шашки, – обратился он ко мне.

Я бегом кинулся в свою комнату. Принес. Разложил картонную доску на журнальном столике и, быстро расставив шашки, стал рядом, весь в волнении, по стойке смирно.

Дядя Вася сел на диван. Стоя у столика, ростом я едва доставал ему до плеча.

– Ну что, Евгений, твои белые, и давай я тебе дам фору, чтоб мне было интереснее? – сказал он.

– Не надо, не надо! – запротестовал я.

– Ну, как хочешь, – ответил Василий Иванович. – Твой ход.

Я быстро сделал первый ход. Проиграть я не боялся. Радость оттого, что такой уважаемый дядя играет со мной, затмевала все, даже возможность проигрыша. С третьего-четвертого хода дядя Вася стал задумываться. Мне же было все ясно, и я в нетерпении переминался с ноги на ногу, делал свои ходы мгновенно и не понимал, о чем можно так долго думать. Уже через несколько минут черных шашек на доске сильно поубавилось.

Отец стоял за моей спиной и наблюдал за нашим поединком. После того как Василий Иванович нервно смахнул шашки с доски со словами: «Ну, это случайно. Я тут в самом начале зевнул», отец прокомментировал ситуацию:

– Ну вот, Василий, а ты хотел еще и фору давать.

Василий Иванович не ответил, а обратился ко мне:

– Расставь шашки. Твои снова белые.

Я расставил, и мы начали вторую партию. Я ходил, почти не задумываясь, а Василий Иванович над каждым ходом думал еще больше, чем в первой партии. Это не помогло и минут через пять стало ясно, что черным пора сдаваться, а дядя Вася сидел и все думал, думал. Потом нервно задышал, резко встал, взял свои шахматы под мышку и молча пошел к дверям. У выхода остановился и, повернувшись вполоборота к отцу, сказал:

– Разучился я в шашки. Давно не играл. А ты, Анатолий, купил бы мальчишке шахматы. Глядишь, и появился бы у меня во дворе соперник.

Василий Иванович ушел. Отец назвал меня молодцом и пошел на кухню заниматься своими делами, а я от радости сначала прыгал на месте и смеялся, а потом гордым петухом ходил по комнате, все не мог успокоиться.

Мог ли я тогда думать, что мое так удачно начавшееся увлечение закончиться навсегда ровно через неделю. Дело было так.

В следующее воскресенье сижу я за столом и перерисовываю в свой альбом из книги «Сказки Пушкина» картинку, где витязь сражается с головой. Открывается входная дверь, и кто-то входит. Смотрю на дверь комнаты, в ней появляется голова моего дяди – дяди Степы:

– Женя, где папа?

– На рыбалке, – отвечаю я. – А мама на кухне.

Дядя Степа кричит в сторону кухни:

– Мария, а я вчера премию получил, купил вот кое-что и пришел к вам на обед!

Голос с кухни:

– Мне от плиты не отойти! Раздевайся, посиди в комнате! Подожди. Анатолий вот-вот должен прийти!

Дядя Степа заходит в комнату, садится на диван.

– Чем там занимаешься? – обращается он ко мне.

– Рисую.

– А покажи-ка мне.

Я с готовностью несу альбом. Пролистав, он говорит:

– Неплохо у тебя получается.

Тут меня осеняет, что дяде делать нечего, и, может, он согласится поиграть со мной в шашки.

– Дядя Степа, давай сыграем в шашки, – говорю я с надеждой в голосе.

– Давай. Неси, – тут же отвечает он.

Бегу в свою комнату, несу шашки, забираюсь на диван и быстро расставляю их на доске. Дядя наблюдает за моими действиями, и как только я расставил шашки, говорит:

– Твои белые. Ходи.

И я пошел. Складывалось все по такому же сценарию, как с Василием Ивановичем, только еще проще. Было впечатление, что дядя Степа играет со мной в поддавки. Десяток ходов, и он сдался. Снова расставил я шашки и взял черные. Дядя не сопротивлялся. Рокировка не изменила ничего. Несколько ходов – и дядя Степа надолго задумался. Потом походил и, передвигая шашку, мизинцем прихватил с доски в руку одну из моих. Я бурно запротестовал и попросил вернуть шашку на место. Дядя посмотрел на меня с удивлением, сказал, что никакой шашки не брал и возвращать ничего не будет. Я смирился, думая, что все равно выиграю. Через несколько ходов дядя Степа снова попал в тяжелую ситуацию и надолго задумался. А делая очередной ход, снова мизинцем снял еще одну мою шашку с доски. Я опять отчаянно запротестовал, но результат был тот же. Дядя пожал плечами и сказал, что ничего не брал. Удивительно, но я сомневался в себе, и не мог поверить, что взрослые могут так поступать, обманывать и врать в глаза. Вторую партию я проиграл, и тут же азартно стал расставлять шашки на доске. Я страстно хотел не только справедливого результата, но и убедиться, что это мне не кажется. Дядя Степа в бой не рвался: