Король русалочьего моря - T. K. Лоурелл

– Моравия? Или вы хотите уже на запад?

Магистр стремительно повернулся к нему, будто только вспомнил, что он здесь, и пока ещё не определился, не угроза ли он. Мерзкая привычка; Эрнсту понадобилось семьдесят лет, чтобы научиться не отшатываться, когда он так делал. Магистра это, похоже, забавляло – когда не раздражало. Впрочем, сегодня его реакции можно было не бояться.

«Черт тебя подери, – подумал Эрнст. – Я кавалеристов Мюрата встречал не дрогнув, я и перед смертью не хныкал – а тебя…»

– Можно и на запад, – покладисто ответил Магистр. – Почему бы нет. Академия Трамонтана, пророчество… Не пора ли нам собирать камни, Менги?

Седой хмыкнул, блеснув синими глазами.

– Ваша воля, мессир.

– Какое пророчество? – рискнул поинтересоваться Эрнст.

– Хотя, – не слушая, хотя наверняка слыша, продолжил их господин, – лучше бы сначала разобраться с артефактом Иберии.

Эрнст не выдержал – выпучил глаза.

– Но Иберия покорна вам, повелитель! Я сегодня утром получил весть – они снова умоляют вас прибыть лично…

Глаза Магистра чёрные, бездонные резко сузились. Мягко-мягко, как крадущийся тигр, он шагнул к Эрнсту, вглядываясь в него, сквозь него, в самую душу – или в даль за Пиренеями, кому знать…

– Ну что ж, – сказал он, – пожалуй, этой чести они дождутся. А пока почему бы не насладиться днем нашей победы, друзья мои?

Будто дожидаясь этого момента намеренно, вилланские солдаты внизу, как один, вскинули руки в едином порыве, и, заглушая память о громе барабанов и яростном гневе небес, снизу полетело, весело и грозно:

– Хайль! Хайль! Хайль!

Глава 1 Исабель

1939

Ещё до того, как на двери бесследно истлели сияющие милориевые росчерки символа Академии Трамонтана, шагнувшая в проем Исабель решила, что это самое неожиданное место из всех, что ей когда-либо доводилось видеть. Можно было бы сказать, что она не знала, чего ждать, но это было бы неправдой. Те в её семье, кто был готов рассказывать об академии, не вдавались в подробные описания архитектурных тонкостей, но она так часто представляла себе это место, стараясь вообразить во всех деталях, что порой ей казалось, что она тут уже бывала.

И потом, в её воображении всё было логично. Раз академия скрывалась в горном ущелье в Пиренеях, это должен был быть замок – да, огромный замок, грозный и могучий часовой, с толстыми стенами и узкими бойницами. Такими были самые древние из замков её рода, построенные в годы давних войн, и она, начитавшаяся рыцарских романов (других романов в её доме не водилось), невольно воображала Трамонтану их сверстницей.

Поэтому атриум, куда вела распахнувшаяся перед ними дверь, её разочаровал. Это был просторный зал под каменными сводами, но этим сходство с её предвкушениями заканчивалось. Своды были высокими, окна стрельчатыми и огромными, и через стекла светлых витражей было видно буйство красок ранней осени, багряные и золотые деревья казались тоже нарисованной частью этих витражей. И всё это было причудливо изукрашено со всем прихотливым искусством готики: из каменных лилий выглядывали озорные саламандры, в капителях колонн резвились сильфы, а на кресте, оказавшемся прямо перед носом Исабель, сидела, свесив хвост, ундина. Лилии и кресты повторялись в узорах всюду, и всюду были самые разные твари, и все они, казалось, смеялись над Исабель и её надеждами. Она невольно поджала губы.

На этом отличия зала от её ожиданий не заканчивались. Окажись она здесь одна, не зная, что к чему, она бы решила, что зал этот от какого-нибудь давно брошенного дворца: часть стен оплетал плющ, а посередине зал пересекал крохотный ручей, извиваясь между плитками, больше напоминавшими мостовую, чем нормальный пол. Исабель едва не споткнулась о древесный корень и окончательно перестала что-то одобрять и понимать. Между окнами в каменных проемах (тут плющ всё-таки догадались расчистить) то и дело вспыхивали ей пока неизвестные символы и гербы, распахивались двери, на мгновение приоткрывая то беспечально согретые теплом и солнцем дворцы юга, то уже готовившиеся к долгому снежному игу города севера. Через эти порталы в атриум входили всё новые и новые люди, и только это и доказывало Исабель, что они не заблудились, а оказались именно там, где и должны быть.

Нет, конечно, её дед не заблудился бы (одна эта мысль была абсурдной), но и то, что приемный покой академии, где только лучшие из лучших, рожденных с даром её народа, могли надеяться учиться, будет выглядеть вот так… фривольно, было тоже на грани абсурда, а то, пожалуй, и за ней. Новоприбывшие же оглядывались, одни – словно зачарованные волшебством, которое видели впервые, другие – улыбаясь атриуму, как старому другу. Затем оглядывались более прицельно: искали родных и знакомых, обнимались, кланялись, расцеловывались – то по-дружески, то склоняясь формально или с фамильярным кокетством над дамскими запястьями. Всюду царил негромкий гул разговоров, обмена новостями и сплетнями, и в этот гул вплеталось, будто нежные голоса флейт в сумбурный оркестр, пение невидимых птиц.

Даже на редких приемах в доме деда Исабель не видела столько людей сразу и никогда – такого количества своих сверстников. Учитывая, что они прибыли не первыми, но далеко не последними, а люди всё продолжали прибывать, соискателей, стремящихся пройти Испытание и стать учениками Академии Трамонтана, в этом году будет много. Взрослые не спешили одергивать удивлённых и завороженных подростков, прибывших в это место впервые, и лишь следили, чтобы дети оставались рядом и не проявляли дурных манер.

Исабель держалась ровно на полшага позади деда – крохотная разница, подобающая случаю. Глава семьи был крайне требователен в подобных вещах, и она постоянно сверялась с внутренним списком того, как должно: дистанция, интонации, выражение лица. Дон Фернандо остановился, и девушка украдкой скользнула взглядом по его лицу. Здесь, среди множества людей, большинства из которых не коснулась ещё седина, дон Фернандо Альварес де Толедо, герцог Альба, казался глубоким стариком. Его смуглое остроскулое лицо, будто вырезанное из темного дерева, иссекали морщины, у сурово поджатых губ, между сведенными бровями они были особенно резки. Аккуратная эспаньолка и короткостриженые волосы уже наполовину обратились в старческое серебро, но порывистость хищной птицы, в мгновение переходящей от покоя к броску, и зоркость чёрных глаз, полускрытых под пергаментно-тонкими веками, как и неизменная военная выправка, сделали бы честь и юноше.

Она должна быть такой же безупречной, чтобы каждый глядя на них видел, что никто из рода не уронит достоинства и чести, и уж точно не будет пялить глаза по сторонам и позволять лицу выдавать все чувства. Но она… Исабель глянула на свои руки