Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки. - Василий Песков

Ночевать мы решили под старой пихтой. Горы затянуло сеткой дождя. Все намокло, а круговинка под пихтой сухая — место для палатки и для костра.

Как свечи, белели шишки на пихте. Отряхивались и гулко прыгали в темноте стреноженные лошади, а вверху, за пеленою дождя, туда-сюда по горам двигалось эхо оленьего рева. Под эту музыку пили чай, сушили фуфайки и говорили о зверях.

— Ну а медведь?

— Увидим. Здешний медведь трусливый. Человека почуял — покажет пятки в ту же минуту…

Всю ночь моросил дождь и ревели олени.

А утром мы увидели: зима в горах идет сверху. Выпал снег на вершинах. На серых оконечностях скал при солнце сверкали куски холодного синеватого сахара. Под скалами лежала поздняя, бурая осень. А еще ниже — осень только что начиналась: полыхали горные клены, желтые пятки берез, диких яблонь и груш виднелись на крутизне.

Наша пихта стояла в полосе лета. Горели белые свечи чешуйчатых шишек. По мокрой траве ходили продрогшие лошади. Чувствовалось: не сегодня завтра и сюда сбегут по склону рыжие хороводы. И только под нами, в синей долине, лето еще постоит. Сквозь толщу воздуха долина похожа на прозрачное синее и глубокое море. Тени от гор уплывают в долину и растворяются в синеве. Солнце длинным широким лучом щупает синее дно и рассыпается серебром.

Это сверкает внизу ручей, тот самый, что начинается возле нашей палатки. Тишина. Дикая пчела поднимается у лошади из-под ног и тяжелой пулей уносится к оцепеневшему мокрому клену. Непуганые дрозды у нас на глазах клюют рябину. Коршун висит над снежной вершиной.

Было такое утро, когда кажется, что ты сегодня родился.

Утром все и случилось.

Мы собрались ехать на китайскую балку и уже держали уздечки — поймать лошадей.

— Гляди-ка… — сказал Валентин.

Я взял бинокль и минут пять не мог оторваться. На склоне горы, чуть выше берез, паслись медведица с медвежонком. Медвежонок был еле виден в траве. Медведица приподнимала и опускала морду в траву.

— Километра два…

— Лучший случай вряд ли представится…

— С малышом…

— Медвежонок уже большой. Медведица волноваться не будет. Главное — не спугнуть…

Я бросил уздечку на куст и зарядил в аппарат свежую пленку. Валентин остался седлать лошадей, а я полез на гору. Вчерашний дождь висел на траве гроздьями. Уже через пару минут казалось: не иду, а плыву, спасал над головою фоторужье. Кончился лес. Пошли по траве острова пожелтевших, гнутых берез. Плыву от острова к острову. Оглянулся — внизу белеет палатка. Валя седлает вторую лошадь. По росе темнеет след моего путешествия.

Неужели ушли? Приподнимаюсь на валуне — не видно. Ползу лощиной и вижу вдруг в тридцати метрах… двух медвежат. Повернули небольшой камень, лижут с него червей. К одному пристала пчела — колотит лапой около уха.

Меня медвежата не видят. Ничего не понимаю: откуда второй, где старуха медведица? Поднимаю фоторужье, навожу… Щелчок аппарата в тихое утро разбудил бы, наверное, и мертвого. Медвежата подпрыгнули и застыли на задних лапах.

Но я уже на медвежат не глядел. Чуть в стороне под березой выскочила и стала на задние лапы медведица. Огромная! Морда у нее дружелюбная, как в зоопарке. Нижняя челюсть немного отвисла от любопытства и напряжения, передняя правая лапа согнута и прижата к груди. У меня одна только мысль: скорее снимать, сейчас испугается и убежит. Навожу, нажимая спуск…

Все дальнейшее длилось гораздо короче рассказа. Нарушая все предсказанья, медведица не испугалась. Медведица кинулась в мою сторону. Кто думает, медведи неповоротливы, — ошибается. Никогда не видел более резвого, устремленного к цели бега. Этой целью был я.

Это был я в мокрой, тяжелой фуфайке, кирзовых сапогах. Не побежать, не побежать! Я уже вижу огромную, заслонившую горы, пепельно-бурую голову, вижу два маленьких глаза, мокрый лоснящийся нос и репей возле уха. «Какая бесполезная штука фоторужье…» До меня уже семь… пять метров — как раз замахнуться и ударить объективом по голове. Я замахнулся и заорал.

Хорошо знаю теперь, какой бывает голос в такую минуту-односплошное: а-а-аааа!..

И медведица испугалась. В трех шагах от меня медведица дернулась, как будто внутри у нее тормоз включился, потянула воздух ноздрями и вдруг кубарем покатилась по склону. И за нею два медвежонка. «Быстро бегают…» — это была первая мысль после крика.

Над цветами летали пчелы. Синела долина, а вверху сверкал сахарный снег. Я понял: в это утро второй раз родился. Захотелось опять — уже в радости — закричать. Голоса не было. Я сел на траву и губами стал собирать росу. Вынул из аппарата кассету с пленкой, подержал на ладони.

Два снятых кадра. За любопытство, за два этих снимка плата могла быть очень большою.

— Вася! Ва-ася!.. — это был голос снизу.

Я быстро начал спускаться и у края берез увидел всадника. У лошади с губ падала пена. Лицо Валентина — белее снега.

— Не рассказывай, я все видел… Крик, а потом — ни тебя, ни медведицы. Решил: все…

У костра я вспомнил охоту в Африке на слонов. Охотились с фотографическим аппаратом. Но сзади был проводник с тяжелой винтовкой.

Проводник — итальянец Джульяно — внушал: «Бежать — ни в коем случае. Всякий зверь устремляется за бегущим». Сегодня эта мудрость оказалась важнее винтовки.

К палатке подъехал егерь, подстерегавший в балке оленя. За чаем я стал рассказывать, как все было, и только теперь почувствовал меру пережитой опасности — кружка в руке стала вдруг мелко дрожать…

— И все-таки медведи наши миролюбивы.

Вот случай… — Егерь вспомнил несколько любопытных историй медвежьего миролюбия, и я согласился: «моя» медведица не была исключением.

Медведица была с ребятишками. Этим все объяснилось. Будь на ее месте сибирский медведь, не пришлось бы сидеть у костра…

Благополучно закончилось осеннее путешествие. Мы сделали снимки оленей, зубров. Слышали, как свищут серны, видели под пологом диких яблонь стадо испуганных кабанов. Пытались еще раз снимать и медведя. Долго к нему подползали. Но медведь нас почуял издалека и сразу же скрылся.

В местечке Псебай с другом мы распрощались. Он уехал в Майкоп, в управление заповедника. А я через день был уже в Москве.

Бережно, отдельно от других проявил пленку с «моей» медведицей. Разглядывая снимок, еще один раз пережил кавказскую встречу.

…В ноябре из Майкопа пришло письмо. Сразу же после приветствия Валентин сообщал: «Погиб егерь Бакуменко Яков Никитович. Помнишь, в тот день о медведях рассказывал? Нашли его на тропе лежащим книзу лицом. Встретил медведя. Видно, случилось все неожиданно — не успел снять винтовку…»

Такие бывают встречи.

Фото автора. 5 сентября 1965 г.

Октябрь

(Времена года)

Месяц желтых метелей. Сначала листок за листком тихо валятся книзу. Но вот покрепче мороз — и клен на опушке как будто за ночь остригли. Рыжая прическа ворохом лежит возле ног. И все кругом теряет лист за листом. В тихий день разлита между деревьями желтая музыка.

Листья кружатся в медленном танце, повисают на паутинах, золотым шитьем ложатся на елки, на зеленые подушки кукушкина льна, на темные шары можжевельника и тихие окна лесной воды. Лесные дороги покрылись желтым ковром. Листья не поблекли и не подсохли еще — глушат шаги, мягкой подстилкой лежат в колее, в сырую погоду липнут на тележное колесо, вертятся мохнатым кругом. Листья еще не успели прикрыть грибы, еще можно найти грузди, опенки, россыпи медных пахучих рыжиков. Напоказ стоит ядовитая красота мухоморов.

Дожди. Туман. Белая соль мороза. С каждым днем все гуще огонь листопада. И приходит наконец день желтой метели. Закружилось, перепуталось все в лесу. Шорох, мелькание желтого, красного. Вихри, круговороты. Листья кружатся в просеках, с опушки уносятся в поле, сугробами сбираются по канавам… Стихло все. Лес тот и не тот. Стоит прозрачный и грустный, как после пожара. Далеко видно и далеко слышно. Листья жухнут и начинают шуршать. И все в лесу настороженно слушает этот шорох. Мышь пробежит — слышно за пол версты. Слышно, как сойка разгребает листья, ищет упавший орех.

Шорохи нагоняют страху на зайца, и он бежит из леса в поле переждать смутную пору. У зайца в октябре много событий: растет потомство зайчат-листопадников, шкура белеть начала в предчувствии снега, вчера еле-еле удрал от гончей — как тут не испугаться лесного шороха.

Все чувствуют близкую зиму. Бобры топят в воде ветки осины — готовят подледный корм.

Барсук и медведь сгребают листья для зимней постели. Белка странным чутьем находит в листьях орех и, если орех тяжел, не испорчен, несет в дупло. Поползень винтом ползает по стволу дерева, прячет в складки коры зерна и семена — зимою все пригодится…