"Семейные сны" - Александр Галкин

Ел Акакий чрезвычайно жадно и много. Он набрасывался на бутылку с "малюткой", пускал слюни, втягивал в себя пищу с воздухом, и создавалось впечатление, что он поминутно тяжко вздыхает, или это было похоже на возгласы женщины, обессилевшей от наслаждения. После еды наступало время благодушия. Он сидел важно, напоминая сову, сложив на животе руки; ни на кого не обращая внимания, погружался в себя и созерцал там некие глубины духа, неотделимые от наполненного желудка. С полным презрением к окружающему миру, который не имел никакого отношения к его чувству сытости, Акакий давил "сверчка", лениво причмокивая губами.

Я называл сына "физиологическим типом" , потому что его сознание поначалу пробуждалось только при поглощении пищи, а благодаря акакию и опискину он, не подозревая того, впервые испытывал страдания, постепенно становясь человеком.

Я ловил себя на том, что ревновал сына к чужим чертам лица, выискивал в нем малейшие черты сходства со мною, в наивном тщеславии желая, чтобы сын стал моим зеркалом. Поиск себя в другом, как это ни прискорбно, вероятно, и составляет родительскую, да и не только родительскую, любовь. Любовь - крайняя степень эгоцентризма.

Предметом моей законной гордости был невероятно длинный "этот вот" у сына. Мои нереализованные потенции я надеялся реализовать в сыне сполна. Гости, приходящие на смотрины, при виде него тыкали в то место и поздравляли нас. Жена любовно называла его "орешек". Он и вправду напоминал очень крупный грецкий орех. Одна родственница в порыве сентиментальной любви зацеловала Акакия. Вытянув губы вперед, она бормотала: "Ой, мы пупсики... мои золотые... холосынькие... Какие мы сладкие деточки... ой ты бозе мой..." и прочее. Она начала целовать его от груди и шла, не оставляя ни одного участка тела без поцелуя, все ниже и ниже. Судя по всему, сыну эту надоело: он напряг свой "этот вот" и равнодушно пустил по параболе опискина прямо в ротовое отверстие умиленной тетушки. Она долго ополаскивала рот теплой водой, запивала компотом, но потом все же утверждала, что детская моча полезна: с ее помощью выводятся камни из печени.

Радовали меня также его пятки *3 - полное повторение моих пяток. Жена называла их "утюжками" и любила почесывать. Она изучала мои пятки и пятки Акакия, удивлялась их мягкости, мяла, сравнивала со своими - узкими, изящными, но твердыми.

Эти маленькие родительские радости наталкивались на мрачное и упорное сопротивление домашних. Бабушка сразу невзлюбила жену, как только родился правнук. Объяснялось это тем, что жена, понервничав, растеряла все грудное молоко.

К бабушке приехала ее сестра, злобная сморщенная старушонка с мышиным хвостиком на затылке, и вдвоем они образовали мощный блок оппозиции против женщин, кормящих не грудью, а искусственными смесями. Они твердили в два голоса: "Грудное молоко - самое полезное. Кто грудью не кормит, у того дети болеют... их грыжа грызет!"

Дальше шел такой диалог:

- Ты когда Лешку от груди отучила?

- В восемь месяцев.

- А я сваво в год и три месяца. Хватает и хватает... Не знала, как отвадить... Всю грудь зубами обкусал. Старуха знакомая говорит: "А ты щетку обувную подложи! Щетка-то колется" Ну и перестал... слава Богу!.. Он у меня был красный, толстый. розовощекий... Вот материнское молоко что делает!

Дальше - больше. Разгорелась борьба за кухню. Бабушка кричала: "Раковину давай!" - в то время как я грел смесь для Акакия. Жена кричала: "У моего ребенка режим! Вынеси коляску на балкон. Что это они там половики мокрые развесили. Вся грязь ребенку в лицо". Минутное затишье. Бабушка с красными глазами: "Труд чужой не уважаешь! Мне восемьдесят лет! Я стираю, а ты мои тряпки в грязи валяешь! Бог накажет!" Папа скребет ногтем холодильник (временами в нем просыпалась любовь к порядку): "Всю кухню извазюкали! Пусть твоя лифчики в коридоре не разбрасывает. А то я их в мусоропровод выкину!"

3.

День исчезновения кота сперва был тихим, хмурым, с привычной утренней головной болью: помнится, объявили магнитную бурю. Родители были на даче, жена - в комнате. Я тер мочалкой грязную посуду и размышлял о снах.

Сны - посредники между Богом и человеком, тем миром и этим. Что доказывает существование Бога? Только сны. Мы не можем предсказать, что нам выпадет в жизни, а Бог может. Каким же образом? В снах. Ведь в них все вверх тормашками: время движется наоборот - от Бога к человеку. Со строгой логичностью Создатель ведет нас к пророчеству, заранее Ему известному, - и мы подпрыгиваем от ужаса, издаем потусторонний душераздирающий вопль - и просыпаемся. *4

Только что жена рассказывала мне свой сон. Будто бы стоит она в очереди на молочной кухне, и дают там не "Малютку", а щи и гречневую кашу в судках. Народ хватает. Доходит очередь до нее, а она не может вспомнить размер своего лифчика. Очередь волнуется, ругается: она всех задерживает. Выдавать ей ничего не хотят, пока не вспомнит. Наконец, сжалились - дали судки. Она бегом домой: опаздывает с кормлением. Потом вдруг вспоминает, что "гуленьки" щи не ест: ему еще рано. Смотрит - "гуленьки" на балконе. Увидел ее, ручки тянет, смеется... Она тоже смеется, кричит ему всякие ласковые слова. Вдруг он потянулся к ней - и полетел с восьмого этажа... А дальше какие-то коридоры, коридоры, и его везут на каталке - "гуленьки" то есть. Он почему-то уже большой, старый, с седыми усами, а ее это ничуть не удивляет. Она побежала за каталкой, а ей навстречу хирург, дорогу загородил: "Я вам ничего обещать не могу", - говорит. И тут "гуленьки" на каталке как захрипит - она испугалась за него... и проснулась. Это я, оказывается, храпел. Жена разбудила меня и вдруг выпалила без подготовки: "Если с "гуленьки" что-нибудь случится, я удавлюсь!.."

Кран захрипел и стал порциями выбрасывать ржавую воду в раковину. Бабушка наливала чай и вполголоса бормотала:

- Евреи - они все грязные... Это уж жизнью проверено... Мне твои родители говорили: "Не бери ее в дом!" Не послушалась!.. А теперь кота шприцом заколола... Что он ей сделал?! Чумичка она и есть чумичка...

В кухню, как вихрь, ворвалась жена (явно подслушивала в коридоре):

- Ты слышал, как меня оскорбляют! Это они меня взяли... Меня можно взять... как вещь!

Она плакала, я обнимал ее, но тщетно - никак не могла успокоиться. Бабушка отступила в коридор:

- Убила мово кота.

- Ах, так! - жена бросилась на бабушку (Я держал ее.).- Я теперь все скажу... Как вы меня встретили из роддома? Мне сидеть нельзя было, а я стирала!.. Звери вы! Звери!!!

- Спасибо! Думала, "спасибо" скажут: три дня квартиру отмывала... Сорок семь пудов грязи вывезла.

- Я им покажу! Я теперь все назло делать буду! Они теперь у меня попляшут! - Маленькая жена вырывалась их моих рук и, пытаясь проскользнуть под мышкой, головой вперед бросалась на монументальную бабушку.

- Очень тебя испугалась! Про тебя уже весь подъезд знает, что ты жидовка. Ворона ты... черная... Грязнуха!

- Это я твоего кота заколола!.. Ведьма ты ...злая...злая...- Жена в истерике рыдала.

- Прекратите! - завопил я.- Это я кота убил! Выкинул его, черт бы его подрал... за хвост с восьмого этажа!

- Всю жизнь добрая была... Теперь злая стала! Люди рассудят.- Бабушка закрылась у себя в комнате, для крепости сунув в дверной проем войлочную стельку.

Жена в слезах заперлась в ванной. Я ходил по коридору туда-сюда: "Осточертело!.. Дьявольщина!.. К чертям собачьим!.." Акакий в своей кроватке улыбался: растягивал губы и высовывал язык. Он вылез из пеленок и сучил ногами, наслаждаясь свободой. Я потрогал упругий родничок на его золотистой голове, покрытой мягким пушком: "Ну что, заяц?" Заяц, перевернувшись на живот, приподнимал и ронял голову, как будто молоточком забивал гвозди. Он не проявлял ко мне ни малейшего интереса.

Я достал Акакия из кроватки и прижал его к себе, надеясь с его помощью обрести душевное равновесие. В комнату вбежала жена.

- Отдай моего ребенка! - Она вырвала из моих рук сына и прижала к себе.

Он заголосил:

- Ля-ля-ля!

Жена бегала кругами по комнате и выкрикивала:

- Такое дерьмо старое... Хрычовка!.. Птичек она кормит - сало на балконе повесила... Добрая очень! На кухне только и разговоров, что все проворовались... Или кто кого убил. Прямо смакуется все это... А уж если начальника какого большого снимут - праздник души! А сколько она жрет! Ты видел?! Сковородку картошки себе нажарит... и две рыбины... Вся провоняла этим запахом рыбьим... Станок по переработке пищи: только жрет да "телевизир" свой смотрит. Я мечтаю, когда она умрет - и "гуленьки" займет ее комнату. Ребенку уж в года три нужно будет место для игр!

Акакий продолжал кричать. Жена кинула его в кроватку и прикрыла одеялом.

- Спать-засыпать!.. Всем детишкам... Гуленьки, спать-засыпать...

Акакий был плотно упакован в сухую пеленку, но продолжал кричать. Жена свирепо качала кроватку. А между тем у нее начал набухать и краснеть нос - верный предвестник скандала.