"Семейные сны" - Александр Галкин

Я сдержался. Тапком подтолкнул кота к выходу и вышел вслед за ним. Он обиженно мяукнул, брезгливо подергал лапами и, потеряв всякий интерес к моей особе, прошмыгнул в бабушкину комнату, откуда раздавался богатырский храп.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БЕЗ КОТА

Глубочайший мрак не препятствует

существам, похожим на кошек, быть

блюстителями кармы и надзирать за

людьми, которые в неистовой спешке

пожирают друг друга.

Даниил Андреев "Миры Возмездия". *8

Бог дал пищу людям, а дьявол от себя послал повара.

Талмуд.

1.

- Сколько можно?! Черт тебя дери! Сколько я еще должна его сторожить?! Ты будешь вставать или нет?! Забыл, что сегодня генеральная уборка?! Вы с утра меня доведете: и ты, и этот паршивец!

Я с трудом приподнялся на постели. Хотя я давно уже слышал крики жены на кухне, капризные взвизги Акакия, радионовости, но никакая сила не могла поднять меня утром добровольно.

По утрам жена охраняла мой сон. Покормив Акакия, она еще целый час его развлекала: читала книжки, показывала "тёть" в журналах мод, возила машинки, а он рвался в комнату - к папе.

Впрочем, она не столько меня охраняла от него, сколько его от меня. Полтора года назад она закончила мединститут с дипломом стоматолога и, изучив десяток разного рода справочников, пришла к выводу, что я страдаю неизлечимым недугом, который, кажется, именуется "тухес". Это коварный инфекционный вирус, передающийся, в том числе, половым путем. После моих поцелуев у жены обметывало губы и невыносимо чесался нос. На основе медицинской литературы жена разработал широкую систему профилактических мер и в ультимативной форме потребовала их выполнения, потому что, "если ребенок заболеет - я тебя на месте прирежу", - заявила она. Разумеется, у нее не было ни тени сомнения в том, что я серьезно болен.

"Если у тебя высеять из носа посев, - приговаривала она, - ты увидишь, что там делается. А если б ты знал о последствиях, ты бы дрожал за ребенка, как осиновый лист. Я просто не хочу тебя расстраивать: ты очень мнительный..." *9

С тех пор, прежде чем прикоснуться к Акакию, я должен был вымыть руки с мылом, за чем неусыпно следила жена. В ванной она повесила два полотенца: одно - для лица, другое - для рук. Поначалу я их путал; жена ругалась, упорно вбивая мине в голову, что если я вытру лицо "ручным" полотенцем, то инфекция из моего носа перейдет на руки, а с рук на ребенка, за которого я безмозгло хватаюсь, а там, глядишь, и интоксикация... Ну а тогда!..

Сама она, во избежание заражения, с невероятным тщанием соблюдала гигиену: чесала нос спичками, тем самым предотвращая контакт носа с пальцами; складывала инфицированные спички в потаенное место, подальше от глаз Акакия, и, выбрав минуту, выбрасывала гору спичек в мусорное ведро. Если под рукой вдруг не случалось спичек, а зуд был нестерпимым, она подбегала к телевизору, покрытому жесткой салфеткой и, энергично вращая шеей, терлась носом в строго определенном месте, заранее ею выбранном. Во время гулянья она ломала палочку с ветки, чесалась и забрасывала ее подальше, а то, не дай Бог, Акакий ненароком подберет и в рот сунет. Жена, с гордостью первооткрывателя, всячески пропагандировала и рекламировала эту маленькую хитрость, втайне надеясь, что я последую ее примеру.

На ночь у кроватки сына ставилась кастрюля с теплой водой для омовения рук - на случай, если кто-то из нас будет укрывать его одеялом или менять штаны. На кроватку вешалась марля - вытирать руки. Причем марли менялись ежедневно, проходя последовательно стирку, сушку и глажку.

Вдобавок суровая кара полагалась за прикосновение к голому телу ребенка.

Между прочим, больше всех от этого страдал он сам. Акакий любил, задирая рубашонку, обнажать свой круглый живот и сопровождал это занятие пояснениями: тыкал в пупок и говорил: "Пупа", тыкал в грудь и восклицал: "Гуть!". По этой причине живот у него был вечно открыт, и я его то и дело касался, как ни старался быть аккуратным, особенно если жена была рядом. Тогда она вскрикивала, хватала Акакия за шкирку, тащила его к столу; под дикие крики и рев бросала спиной на стол и, заставляя меня держать руки и ноги, смазывала ему весь живот фурацилином или одеколоном, беспощадно уничтожая бактерии.

Наконец, жена строго-настрого запретила всем домашним целовать ребенка. Это была самая кардинальная мера, и в знак протеста кое-кто украдкой чмокал Акакия в затылок.

Наперекор чрезвычайным мерам предосторожности, по нелепому жизненному закону, Акакий все-таки заболел: у него открылся жестокий запор. Для жены это явилось ударом из-за угла, ведь до этого Акакий ходил в штаны по нескольку раз в сутки, и жена, заваленная кучей грязных ползунков, в отчаянии твердо решила провести стремительную кампанию по приучению Акакия к горшку.

Самым эффективным способом воспитания, по ее мнению, было воспитание на собственном примере. Мы с женой одновременно садились на горшки: жена - на горшок Акакия, я - на горшок ее престарелой бабки (жена с боем вырвала его у старушки, обличив ее в педагогической глухости); и жена, как горохом, сыпала словами, забрасывая ими Акакия, ходившего вокруг нас с виноватым видом: "Ты почему накакал в штаны? Почему не попросился у мамы-папы? Все писают-какают в горшок: Дима писает в горшок, Катя писает в горшок. А гуленьки в штаны какает!.. Нельзя, нельзя, нельзя! Мама разве какает в штаны? Потрогай маму: она сухая или мокрая? (Она приподнималась с горшка и щупала сзади подол халата.) Сухая! А почему? Потому что соображает, что можно на горшок пойти - какать-писать... А гуленьки плохой... Плохой, плохой..."

Вероятно, впервые у человека просыпается совесть в тот самый злополучный момент, когда он понимает, что делать в штаны запрещено, но все-таки делает. Запрет рождает потребность своеволия, и вместе с чувством вины в человеке вызревают первые ростки свободы. Наблюдая за сыном, я невольно становился свидетелем духовного созревания человечества.

Чаще всего Акакий прятался под столом, за швейной машинкой, иногда залезал под телевизор или, на худой конец, забегал за кресло - и там надолго затихал: мочился или делал акакия. Вот когда нужно было держать ухо востро и быть настороже, потому что он начинал размазывать лужу ногой и рукой, а потом, встав на колени, пытался из нее попить либо лепил абстрактные статуэтки, прообразы будущих Галатей, измазавшись по уши. Если его уличали немедленно, он мялся, мычал, безропотно шел за мной или женой, брал тряпку и помогал вытирать испакощенное место. Если же момент был упущен, он наотрез отказывался признавать свою вину, утверждая, что все это наделал мифический "Ка-ка", а не он.

На улице обыкновенно он делал акакия, убегая далеко-далеко, стараясь оказаться вне поля родительского зрения. Прозевал момент - пеняй на себя: Акакий всячески отвлекал внимание, тыкал пальцем в сторону, показывая что-то, чего сам не видел, приносил загодя подобранные палочки или листочки, вручал шишку - словом, морочил тебя, как мог, оттягивая упреки и обвинения. *10

Жена, форсируя события, стала брать горшок с собой на гулянье. Битый час она гоняла за ребенком по всему парку, сто раз извлекая его из-за берез и елок и силой усаживая на горшок. Бесполезные усилия!

В конце концов мы с женой остановились на компромиссном варианте, на своей шкуре прочувствовав, что с его упрямством не совладать, а к восемнадцати годам, бог даст, он, как все люди, будет ходить в туалет. Поэтому мы чуть-чуть отпустили удила, и Акакий стал сам делать под кусток. Он долго выбирал место, примеривался, прежде чем сесть, устраивался, целеустремленно и сосредоточенно выжидал, производил одну порцию, требовал, чтобы ее накрыли листочком ("Накой!.. Накой!"), затем обходил куст, снова присаживался, доделывал начатое, внимательно следил, как я закапывал все это или забрасывал листьями; если под рукой оказывалась газета, он собственноручно прикрывал ею акакия. Только после всей этой длинной ритуальной церемонии, он удовлетворенно, с чувством исполненного долга, шел к оставленным машинкам, бросая прощальный взгляд на историческое место. Горшок он по-прежнему не любил и ходил в него в крайнем случае.

И вот - запор! "Только приучили к горшку -- и на тебе!.." - всплескивала руками жена. Она вновь кинулась за разъяснениями к медицинским справочникам: "С ним может быть все что угодно!" Она штудировала их два дня кряду, наконец диагноз был готов: "- Все совпадает: путь заражения фекально-оральный... Обязательна сезонность - теплое время года. У него или аскаридоз, или эшерихиоз, или трихоцефалез..." -- "Это что такое?" -- заинтересовался я. - "Трихоцефалез -- это волосоглав..." -- "Волосоглаз?" -- "Волосоглав! А могут быть и элементарные острицы... Они тоже вызывают запор..."

- Ну и отчего это?

- От тебя, конечно: ты за него хватался грязными руками, он сунул свои пальцы в рот -- вот тебе и инфекция...

- Ну а если он земли наелся?