САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 А путник тем временем миновал мост, спустился с насыпи на сухой участок грунтовки и, обойдя древесный свал, приблизился к руинам. Вокруг них стоял закономерный бурьян в рост человека, и угадывались остатки когда-то капитальной ограды.

 - Здорово, полковник, - неизвестно кого поприветствовал господин Сакура, машинально похлопал ладонью по опорному столбу бывшей ограды и пошёл дальше по бывшей грунтовке, обозначенной едва заметными колеями. Метрах в двадцати от первых руин обнаружились вторые, не столь капитальные, в виде всего лишь порушенного фундамента. Следующее пепелище не имело даже остаточного фундамента.

 - Здорово, Виталий Иваныч, - снова неизвестно с кем поздоровался господин Сакура.

 Он пошёл дальше, старательно обходя сырые коровьи лепёшки, свидетельствовавшие об остаточном благополучии какого-то остаточного сельхозпредпрятия, посылавшего пастись свои остаточные стада на бывшие огороды бывшей деревни. Крупный рогатый скот оставил после себя характерные тропы в высоком бурьяне и не дал зарасти сорной травой бывшей деревенской улице окончательно, превратив её – улицу – в сплошное навозное месиво.

 О том, что деревня здесь всё-таки когда-то была, свидетельствовали новые руины, тянувшиеся с одной стороны бывшей деревенской улицы вслед за первыми и вторыми. Вокруг них, едва различимых фундаментальных останков, разросся американский клён, всё та же сорная трава и ракитник. Кругом валялся бытовой мусор и древесный прах. Там и сям лежали поваленные стволы и столбы бывшей линии электропередач. Кое-где из земли торчали куски искорёженного насквозь проржавленного железа. Метрах в семидесяти от бывшей крайней избы, напротив очередного пепелища, стоял могучий вековой дуб. Господин Сакура, рискуя растянуться на раскисшей тропе, быстрым шагом миновал отделявшее его от дуба расстояние, перешагнул через остатки сгнившей изгороди, подошёл к стволу породистого дерева, поставил сумку на пожухлую траву, а зонт бросил рядом с ней. Он обнял ствол и прижался лицом к холодной шершавой коре.

 - А я боялся, что тебя спилят, - сказал господин Сакура. В глазах его блестела не дождевая влага. Град сыпал на него и дерево, и кругом стоял неповторимый шорох поздней осени. Господин Сакура посмотрел через плечо на останки ещё одного бывшего дома и прошептал:

 - Слушаю, как градины стучат, лишь один я здесь не изменился, словно этот старый дуб… 

Глава 1

 Последняя декада южного лета благоухала йодом близкого моря, созревшими плодами и пугающей горечью пожарищ. Горели частные дома и склады. Мирный Сухуми превратился в ещё одну зону локальных конфликтов, возникших на окраинах развалившегося СССР. Жители Сухуми и остальной Абхазии, привыкшие к размеренной сытой жизни местных курортных аборигенов, переживали времена, о которых не могли помыслить даже в самых страшных своих фантазиях ещё год назад. Близкие добрые соседи вдруг превратились в непримиримых врагов по национальному признаку, отличающему грузин от абхазов и наоборот. Как только те и эти осознали свою взаимную враждебность, они не замедлили устроить между собой кровавую бойню, ни на секунду не задумавшись на тему столь странной и скоротечно возникшей нелюбви, друг к другу. И пока они, не думая, воевали между собой, остальное население Сухуми, не имевшее кровного отношения ни к грузинам, ни к абхазам, стало подумывать о том, как бы скорее унести из зоны конфликта ноги. Но многие не хотели бросать свои жилища, где они родились и выросли, и становились невинными жертвами бессмысленной бойни. Сакуров оказался в числе их. Ему уже не приходилось печалиться о такой мелочи, как дом всей его жизни, и он стремился уйти в Россию. Он пытался пробиться к границе с ней в течение двух суток, но вторые сутки у него ничего путного не выходило. Почти коренной житель Сухуми, он знал местность, как свои пять пальцев, но сейчас это не помогало. Окружённый со всех сторон воюющими миротворцами, абхазами, чеченцами-добровольцами, примкнувшими к абхазам, и грузинами, Сакуров ходил кругами на одном месте. Со всех сторон стреляли из всевозможного пехотного оружия, изредка работали гранатомёты, а с миротворческих вертолётов, пролетающих над головами воюющих, падали не одни только осветительные ракеты. Большинство воюющих, не имея военного опыта, палило без всякого смысла, не достигая каких-то определённых целей. Иначе, если бы бой шёл по двухстороннему регламенту, Сакурова, как волка-одиночку, давно бы завалили. Но никакого регламента не наблюдалось даже близко, поэтому…

 Три дня назад Сакуров потерял жену и дочь. Кто их застрелил, определить было невозможно, потому что дело произошло ночью. Сакуров с женой и дочкой месяц отсиживались в винном погребе, в ту ночь случилось затишье, но неожиданно грохнуло из станкового гранатомёта, и граната угодила прямо в погреб. Жена с дочкой выскочили во двор, и их обеих срезало одной пулемётной очередью. Сакуров, несмотря на вспыхнувшую перестрелку, выскочил во двор следом за своими родными, но было поздно. Он взвыл, как волк, и стал бесцельно тормошить трупы. Пули свистели рядом, но ни одна из них не задела Сакурова. Потом перестрелка прекратилась так же неожиданно, как началась, а Сакуров впал в беспамятство. Утром пришли уцелевшие соседи и помогли похоронить убитых. Вечером Сакуров напал на какого-то ополченца, убил его ударом лопаты по голове, забрал автомат, к нему четыре рожка и ушёл в горы. Он чувствовал внутри себя какую-то страшную пустоту, он перестал вздрагивать от выстрелов и начал убивать всех, кто оказывался у него на виду. И он не различал миротворцев, ополченцев и добровольцев. Единственно: Сакуров ни разу не выстрелил в невооружённого человека.

 Четыре рожка кончились у Сакурова быстро. Он доставал патроны, снимая подсумки с убитых, и продолжал кружиться в непонятной стреляющей ночной кутерьме. Днём он забивался в какую-нибудь нору, а ночью всё повторялось. И за всё время Сакуров не получил ни одной царапины.

 Однажды, потеряв все ориентиры, оглушённый плотной стрельбой то ли с трёх сторон, то ли со всех четырёх, Сакуров встал в рост и пошёл в гору, попеременно кидая гранаты и стреляя из автомата. Он спотыкался, падал, снова вставал и шёл дальше. Пули снова свистели рядом с ним, и опять не задевали, словно заговорённого, Сакурова.

 - Это, значит, я теперь за троих жить буду, - бормотал Сакуров и шёл дальше. – Только я не хочу так долго…

 Пошёл он неудачно, потому что спереди оказались чеченские добровольцы. Воевали они отчаянно, но Сакуров оказался лучше. Он вынырнул из темноты на их позицию и, не говоря лишних слов, схватился с пятью крепкими бородачами врукопашную. Чеченцы не боялись смерти, но Сакуров не боялся смерти ещё больше чеченцев. Убив штыком последнего, Сакуров запасся новыми патронами с гранатами, взял какой-то еды и поднялся выше по склону. Он видел ночное море, звёзды на небе и ущербную луну. Он вспоминал жену с дочерью и начинал выть. В ответ на его вой стрельба усиливалась. Пули, пролетающие рядом, не страшно жужжали. Пули, улетающие от рикошета, не страшно посвистывали. А Сакуров стоял в полный рост и продолжал выть.