Джулия - Ньюмен Сандра

Зато ее бесконечно увлекало сюжетное оборудование: как оно работает, по какой причине может выйти из строя. Она знала состав типографских красок и сама охотно объясняла другим, почему синий цвет — проблемный. Знала, как фиксируется рулон и отчего бумага может сморщиться или замяться. С невероятной точностью определяла, когда потребуется замена тех или иных деталей, и знала, как оформить заявку, чтобы ее не отклонила комиссия по средствам производства. Но о самих книгах, которые представляли собой конечный результат, знала всего ничего — они ей вообще были побоку. Один из специалистов лито признался ей, что у него, прежде заядлого читателя, отношение схожее. «Не зря ведь говорится: любишь продукт мясной — цех обходи стороной. Иначе на колбасу потом смотреть будет тошно. Это я про себя и про книги». Сравнение с мясопродуктами Джулию не убедило. Сама она привычно готовила и ела мясные колбаски. А как-то раз, на спор, отведала сырого колбасного фарша. Однако та сентенция была справедлива по отношению к таким книгам, как «Победа революции: Во имя Старшего Брата» и «Фронтовая санитарка 7: Лариса».

Погрузившись в эти размышления, Джулия поймала себя на том, что бездумно глазеет на О’Брайена. Тот курсировал по цеху, экспромтом проводил беседы и задавал вопросы, приветливо улыбаясь всем и каждому. Работники, оказавшиеся на значительном расстоянии от него, с отсутствующим видом потупились. Они старательно уподоблялись производственным механизмам, и подчас весьма впечатляюще. Но чем ближе к О’Брайену, тем больше лиц с робкой надеждой поворачивалось в его сторону, как цветы поворачиваются вслед за солнцем. По знаку инспектора с десяток человек оставили свои рабочие места и стали в круг, ловя каждое слово. Понятно, что беседы члена внутренней партии всегда ставились выше производственных дел.

Со своей верхотуры Джулия больше всего поражалась зримому контрасту между О’Брайеном и его слушателями. Член внутренней партии, О’Брайен всегда носил плотный угольно-черный комбинезон из американской хлопковой ткани, причем явно индивидуального пошива, безупречно подогнанный по фигуре. На всех остальных — членах внешней партии — были комбинезоны из вискозы: либо в облипку, либо до смешного широченные. После одного рабочего дня вискоза вытягивалась на коленях, после двадцати дней мешки на коленях утолщались за счет постоянной штопки. Каждый комбинезон от частой стирки приобретал слегка отличный от прочих оттенок синего, а если ткань линяла неровно, то и пятнистую расцветку. Рослый, могучего телосложения, О’Брайен выделялся на фоне работников лито — или болезненно тщедушных, или, как нарочно, брюхастых. По неистребимой привычке робких все они сутулились, тогда как О’Брайен, этакий племенной бык, держался молодцевато. У стороннего наблюдателя возникало искушение приписать ему изрезанные шрамами костяшки пальцев и сломанный короткий нос, хотя в действительности у него не было ни одного изъяна. И потом, не стоило сбрасывать со счетов его обаяние: с мужчинами он общался как с закадычными друзьями, а каждой девушке внушал убежденность, будто она запала ему в душу. Вы, конечно, понимали, что это сплошная фальшь, а все-таки невольно проникались к нему симпатией.

Джулии он напоминал одного киногероя, высокопоставленного партийца, который застрял во Втором агрорегионе и в финале спас урожай. Никто, кроме него, не заметил нашествия мелких вредителей, пожиравших изнутри кукурузные початки. Партиец отличился благодаря своему непревзойденному интеллекту, на который указывали его аккуратные очки, сползающие на кончик носа. Когда же дело дошло до помощи в уборке урожая, партиец опустил сложенные очки в карман и поразил сельчан своей недюжинной силой. По нему вздыхали девушки, а земледельцы до упаду смеялись его незатейливым шуткам. Таков же был и О’Брайен, вплоть до очков в золотой оправе и успеха у девиц. Сейчас рядом с ним, возле станка номер четыре, материализовалась соседка Джулии по общежитию, Маргарет: разрумянившись, она ерошила копну рыжеватых волос и заливалась хохотом всякий раз, когда О’Брайен давал для этого хоть малейший повод. Маргарет даже не работала в лито и оказалась здесь без всякой видимой причины. А за спиной у нее маячили Сайм и Амплфорт, работавшие вместе с ней на десятом этаже. Видимо, все трое, заслышав о приезде О’Брайена, кубарем скатились вниз по лестнице.

Джулия с досадой отвела глаза: ей и самой не мешало бы сейчас пообщаться с О’Брайеном — не за его красивые глаза, а просто чтобы узнать, нет ли у него заказов на мелкий домашний ремонт. Такие заказы поступали от большинства проверяющих, поскольку мастера из службы жилупра приезжали по вызовам с большой задержкой и никогда не имели при себе нужных запчастей. Джулия выполняла ремонт на дому просто из интереса (так она говорила), но почти каждый заказчик по доброте душевной подкидывал ей долларов пятьдесят чаевых. А с членами внутренней партии вообще нелишне было водить знакомство. Если ей не совали деньги — еще и лучше. Это говорило о том, что заказчики держат ее за свою. По слухам, благодаря такому дружескому расположению можно было получить и должность, и квартиру.

Из О’Брайена вышел бы идеальный «друг». Но Джулия не спускалась в цех и прятала лицо под маской добросовестности. По спине у нее ползли мурашки от одной мысли о приближении к этому человеку. О’Брайен был направлен к ним из минилюба.

Тут вырубили электроснабжение всех производственных линий. Пожужжав и помедлив, станки издали рык, подобный стону матерого зверя, оседающего на землю всей своей нешуточной массой. В наступившей тишине (какой-то неестественной, как глухота после взрыва) прозвучал свисток — сигнал к началу двухминутки ненависти.

Служащие лито, равно как и дюжины других отделов, предавались ненависти в отделе документации. Там было просторно: штат доко урезали наполовину в ходе малой реорганизации 1979 года. Ко всему прочему такое перемещение приятно разнообразило рутину лито — отдела, куда не проникал дневной свет; доко, в свою очередь, полностью занимал десятый этаж с рядами окон. И все там было бы хорошо, если бы не запрет на пользование лифтами: укрепляем здоровье, товарищи! А ведь в здании министерства было три этажа-«призрака», где раньше активно работали многочисленные отделы; нынче эти площади пустовали, вот и выходило, что десятый этаж — по факту тринадцатый. А значит, вам приходилось не только преодолевать лишние марши, но еще и лицезреть эти вымершие этажи.

Над каждой лестничной площадкой властвовал телекран. Сайм и Амплфорт, которым восхождение давалось с трудом, то и дело останавливались, с видимым увлечением реагировали на любые телекранные слова и пыхтя утирали пот. У Джулии выработалась привычка улыбаться всем попадавшимся на пути телекранам: воображение рисовало ей утомленного наблюдателя, обрадованного ее приходом. Лестницы не стали для нее препятствием. В свои двадцать шесть лет она была в расцвете сил и полноценно, как никогда, питалась. Сегодня, после долгих, томительных часов бездействия, она необычайно бодро и легко взбегала по ступенькам, перекидываясь парой слов с каждым встречным, обмениваясь рукопожатиями и смеясь шуткам. Сайм прозвал ее Незабудкой — от этого она иногда поеживалась, но внушала себе, что бывает и хуже. В конце подъема она резко замедлила шаг, осознав, что вот-вот перегонит О’Брайена. В итоге ей удалось войти в доко буквально за ним по пятам, но в общей толпе.

Первым, кто попался ей на глаза, был Смит — Старый Зануда. Он расставлял стулья и, поглощенный этим занятием, выглядел на удивление симпатичным. Подтянутый мужчина лет сорока, невероятно светловолосый, сероглазый, он смахивал на героя плаката «Слава нашим работникам умственного труда», даром что без телескопа. Похоже, им владели какие-то холодные, но прекрасные грезы. Вероятно, о музыке. Невзирая на легкую хромоту, двигался он с явным удовольствием; сразу было ясно, что его увлекает конкретная цель.

Но при виде Джулии он брезгливо поджал губы. И разительно изменился внешне: от ястреба до ящера. У Джулии в голове мелькнуло: «Тебе бы хорошенько перепихнуться — и все как рукой снимет!» Она чуть не расхохоталась — настолько это попало в точку. Хотя родился он в семье нелиц, что не отвечало нормам партийной доктрины, главную его проблему составляло не происхождение и даже не это мерзкое покашливание. Старый Зануда являл собой печальный пример секс-неудачника. И виной тому была, естественно, женщина. Кто ж еще?