Сцены частной и общественной жизни животных - Коллектив авторов

Вообще животные говорящие и пишущие появлялись в литературе, разумеется, и до выхода «Сцен». Тут следует упомянуть как сугубо литературных предшественников, например роман Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра» (1819–1821; фр. пер. А. Леве-Веймара, 1832)[23], так и газетно-журнальный контекст, также не чуждавшийся «очеловечивания» животных. Например, в апреле 1838 года в одной из газет в заметке «Ботанический сад» можно было прочесть следующее сообщение: «Ботанический сад в волнении: туда привезли газелей и страусов от Абд-эль-Кадера. Одна весьма красноречивая обезьяна обратилась к ним с приветственной речью, снискавшей одобрение попугаев»[24].

Наконец, обильную питательную среду для веселой, «игровой» книги о животных, похожих на людей, предоставляли фразеологизмы[25]. Они давали почву не только для игры слов и «реализации» метафор (когда, например, в разговоре о любви кошек поминаются «кошачьи нежности», а в рассказе о бракосочетании пчел – «медовый месяц»[26]), но и для развертывания сюжета. Так, поскольку пчелиная матка по-французски именуется reine des abeilles, то есть дословно королева или царица пчел, из этого выражения вырастает описание пчелиного улья как абсолютной монархии[27]; поскольку краткое руководство по-французски называется guide-âne, то есть дословно руководство для ослов, этим определяется выбор осла в качестве героя рассказа «Руководство для ослов, мечтающих выйти в люди»[28]. Наконец, наличие во французском языке выражения «белый дрозд», обозначающего редкий предмет или несбыточное условие, позволило Альфреду де Мюссе представить своего героя – белого дрозда – непризнанным романтическим гением, который не находит себе подобных в окружающем мире.

Одним словом, звери просто ждали, чтобы им дали слово, предоставили трибуну; нужно было только придумать прием, «рамку». И Этцель ее придумал. Действие книги начинается и кончается в зверинце парижского Ботанического сада. В день смерти Лафонтена, ночью, благодаря ловкому Павиану, овладевшему слесарным мастерством, все звери вышли из клеток и вольеров, собрались на свою звериную Генеральную ассамблею и стали обсуждать способы освободиться от ига человека. Способов таких они не изобрели, но решили по крайней мере рассказать людям правду о себе и своих достоинствах, а для этого написать – каждый от первого лица, «во избежание лжи и клевет» – свою историю. Эти истории они вознамерились поместить в книгу, которую – «поскольку среди Животных художества и книгопечатание развиты еще недостаточно» – напечатают «господа Ж. Этцель и Полен, Люди без предрассудков», а проиллюстрирует «Человек по фамилии Гранвиль, который был бы достоин именоваться Животным, если бы время от времени не осквернял свой прекрасный талант изображением – впрочем, неизменно мастерским – себе подобных»[29]. Этот пролог – так же как и открывающий вторую часть «Сцен» текст под названием «Снова революция!» – написал сам Этцель, взявший себе псевдоним П. – Ж. Сталь[30].

Форма была найдена смешная (поскольку изображение Генеральной ассамблеи позволяло поиронизировать над французской политизированностью) и довольно гибкая: каждый из писателей, которых Этцель пригласил для участия в своем, как сказали бы сейчас, проекте, мог выступать в любом литературном жанре, лишь бы повествование велось от лица какого-нибудь животного. Писателей же Этцель выбрал не последних: хотя большую часть рассказов написал он сам, в сборнике приняли участие такие литературные знаменитости, как Бальзак[31], Жорж Санд (она, впрочем, как уже указано выше, предоставила лишь свое прославленное имя), Альфред де Мюссе, Жюль Жанен.

Этцель очень хотел, чтобы «Сцены» стали событием в литературе; в недатированном письме от 1840 или 1841 года к Альфреду де Мюссе, уговаривая того принять участие в сборнике, издатель описывал свои методы работы: «Я рассчитываю после окончания подписки исключить из книги все слабые и скверные рассказы, которые включил туда за неимением лучшего. Уберу и те рисунки, которые не так хороши, как остальные, и постараюсь, чтобы издание стало в некотором смысле произведением искусства»[32]. Для Этцеля было очень важно, чтобы его книга не смешивалась с прочей массовой иллюстрированной продукцией, которую высоколобые современники считали изданиями для необразованной толпы. Поэтому он дорожил знаменитыми литературными именами и, прося Бальзака сочинить рекламный проспект, рекомендовал подчеркнуть, что «успех этой книги самый почтенный и литературный; самые выдающиеся литераторы присоединились к первым участникам»[33], а зазывая в свое предприятие вышеупомянутого Альфреда де Мюссе, сообщал, что примет сочинение в любом жанре: «это может быть драма, комедия, новелла, речь, опыт, размышление, рассуждение, исповедь, путевые заметки, жалобы, грезы, сказки правдивые или фантастические, мемуары, признания и проч.»[34] – лишь бы написанное принадлежало Альфреду де Мюссе, к этому времени уже очень знаменитому.

Впрочем, не все тринадцать авторов, приглашенных Этцелем для участия в «Сценах», были равно знамениты, менее же всех был в ту пору известен писатель П. – Ж. Сталь[35]. Однако именно Этцель/Сталь стал душою и координатором всего предприятия: он разработал список из 35 зверей, из которых предлагал приглашенным авторам выбрать себе «героя»[36]. Он – точно так же как и Кюрмер во «Французах, нарисованных ими самими» – редактировал присланные ему тексты и правил даже Бальзака[37]. Исправлять авторов Этцель продолжал на протяжении всей своей издательской карьеры; как вспоминает его друг Эдуард Гренье, он «не стеснялся навязывать свои поправки всем и каждому»[38], и далеко не каждый был этому рад[39]. Тем не менее со многими авторами Этцель и после «Сцен» поддерживал дружеские отношения: с Бальзаком он поссорился в 1846 году из-за финансовых проблем, но с обоими Мюссе дружил и помогал Альфреду, когда у того возникали денежные проблемы; с Жорж Санд переписывался три десятка лет и был посредником в ее отношениях с издателями. Санд написала предисловие к отдельному изданию «звериных» рассказов Сталя, вышедшему в 1854 году под названием «Звери и люди»; в нем она пишет об Этцеле/Стале, в это время вынужденном эмигрировать из Франции в Бельгию: «Кому выгодно отсутствие Этцеля? Мы можем ответить только вопросом на вопрос: есть ли кто-нибудь, кому оно не вредно?»[40] Нодье, Бальзак, Жанен и оба Мюссе участвовали и в следующем коллективном иллюстрированном издании Этцеля – двухтомнике «Бес в Париже» (1845–1846), который, впрочем, не повторил успеха «Сцен»: первый том продавался хорошо, второй – гораздо хуже.

Тексты в «Сцены» вошли замечательные, причем, хотя современные французские исследователи порой склонны возвышать Бальзака за счет остальных авторов и приписывать удачные литературные приемы (например, обыгрывание фразеологизмов) ему одному[41], остроумные каламбуры и «реализованные» метафоры рассыпаны и по текстам других авторов, в частности самого Этцеля/Сталя. Однако главным залогом успеха «Сцен» стало приглашение в качестве иллюстратора всей книги рисовальщика Гранвиля (наст. имя и фам. Жан-Иньяс-Изидор Жерар, 1803–1847).

У Гранвиля, внука актера и сына художника, к середине 1830-х годов ставшего одним из лучших французских карикатуристов, накопился к концу 1830-х годов богатый опыт изображения полулюдей-полуживотных, а точнее существ с людскими телами и звериными головами (вообще в карикатуре такие симбиозы нередки, но далеко не все карикатуристы избирали именно этот вариант; многие рисовали, напротив, фигуры со звериным телом и узнаваемыми физиономиями современных политических деятелей[42]). Гранвиль начал изображать людей со звериными или птичьими мордами еще в 1820 году, которым датирован рисунок «Духовой квинтет»: здесь бык, две утки, кот и свинья играют каждый на своем духовом инструменте; впрочем, от животных у них только головы, тела же вполне человеческие[43]. По той же модели Гранвиль действовал в 1828–1829 годах, когда работал над принесшим ему славу циклом «Метаморфозы нашего времени»[44]; с этих пор люди со звериными головами стали «фирменным знаком» Гранвиля, а свой метод соединения человека и животного, обнажающий звериную природу человека, он начал называть «метаморфозой»[45]. После издания сентябрьских законов 1835 года, вводивших предварительную цензуру на карикатуры, Гранвиль был вынужден переменить сферу деятельности и отказаться от карьеры карикатуриста. Вдобавок карикатуры все-таки считались низшим, непрестижным жанром, карьера же академического художника Гранвилю не удалась (в 1840 году он попытался выставить в Салоне оригиналы двух иллюстраций к вышедшему в 1838 году двухтомнику Лафонтена, но ему отказали, и это стало очень болезненным ударом по его самолюбию). Книжные иллюстрации имели репутацию более благородную, чем карикатуры, печатаемые в газете или в виде отдельных эстампов: престиж автора книги как бы переходил на иллюстратора. Этцель, позвав Гранвиля практически в соавторы, в «соорганизаторы» сборника «Сцены частной и общественной жизни животных», утвердил его в самоощущении «художника-творца».